Русская ракета

      — Ты чем думал-то, когда дочку Сашей записывал?       Олимпийский чемпион Лейк Плейсида, Андрей Букин, дверь прикрывает аккуратно, прежде чем на сына бухтеть начать. Сыну самому уже не пять лет, серебро Солт-Лейк-Сити всего два года как висит на медальнице, и в соседней комнате жена дочку убаюкала только что. С именем для ребёнка они определиться не могли с самой новости о беременности, и Ваня сам не понимает, как так произошло. Точнее, понимает, но всё-таки...       — Про Саню думал, — признаётся он, глаза отводит, от подзатыльника уворачивается ловко. — Думал, меня переспрашивают, чтоб Сашу в свидетельстве записать, ещё подумал, мол, зачем, у неё же документы рядом лежат, чо она от меня хочет, мне ещё Сане мандаринов купить надо, и памперсы нужны. А она даже не уточнила, точно ли я хочу дочку Сашей назвать.       — И теперь у нас две Саши Букины в семье, молодец, — вздыхает отец. — Ладно, Саша так Саша. Меньше любить не будем.       — Да ладно тебе, пап, — Ваня глаза закатывает. — Сколько семей, где сыновей в честь отца называют, а тут дочка в честь мамы, и всё, трагедия?       Его самого чуть не назвали Андреем, он знает, о чём говорит. Отец улыбается вдруг уголками губ.       — Ладно, главное чтобы тебя Сашуня не убила. Она хоть свидетельство уже видела?       — Ещё нет.       — Ну тогда, — отец его треплет по плечу, — отзвонись потом. Если не убьёт.       — Кто его убить должен и почему? — Саша в комнату вплывает почти; она и раньше была изящной, несла себя гордо, если не надо было бежать куда-то, сломя голову, и, даже дурачась, глупо не выглядела, но беременность приучила её ещё больше к этому. С её грацией, с его яростью, и с их яркостью это им должны были отдать золото, писали два года назад журналисты не только в России, но и в других странах, хотя заслуг у новоявленных чемпионов было предостаточно. Саша тогда Марину и Гвендаля поздравила искренне вроде бы, но Ваня знал, насколько она разочаровалась и в себе, и в спорте. Наверное, стоило радоваться, что они вообще поехали на Игры — Илья с Ирой вообще не смогли, вместо них пришлось ехать запасным — но тогда он корил себя за то, что не смог быть лучше, чтобы добавить в их коллекцию медалей единственное золото, которого им не досталось за всю карьеру.       Ваня не отвечает — просто свидетельство о рождении ей вручает и ждёт. Саша даже не вздыхает разочарованно, не закатывает глаза, не поджимает губы, а лишь пожимает плечами, внимательно прочитав всё, что там записано.       — Саша так Саша, — выносит она вердикт. — Если ей не понравится, вырастет и поменяет. Мы родителями указаны, имя нормальное, не странное и не сложное, а остальное так, детали. Только сложновато будет, с двумя Сашами в одном доме. Справишься, Вань?       Ради её улыбки справится. И не с таким справлялся, думает Ваня, что ему такие мелочи, как одинаковое имя? Сам виноват, что уж теперь поделаешь?       Всё просто решается, на самом деле. В доме есть Саша, а есть Сашка. Саша его целует, когда он с работы приходит, Сашка на шею кидается с разбега с визгом «папа-папа-папа пришёл!». Саша на льду в поддержки идёт так же доверчиво, как и всегда, Сашка нетерпеливо хлопает в ладошки, когда они в четыре руки ей конёчки зашнуровывают. Папины друзья, настаивающие на том, чтобы их по именам называли, Ира и Шура, смеются и Сашке пророчат великое спортивное будущее — у них с Сашей большой спорт уже позади. Ноги у Сашки длинные, чуть ли не как у мамы, и когда она в свои три года уверенно заявляет, что хочет быть фигуристкой, как мама с папой, в группу к малышам они её отдают спокойно. Передумает со временем — ладно, не передумает — тоже ладно, может, выйдет из неё танцорша.       А может и не выйдет, думает Ваня позже, заметно позже, когда ему позволяют посмотреть на тренировку малышни. Доча у него серьёзная, старательная, косичка, которую Саша ей с утра плела, на макушке скручена в пучок, и шнурки на коньках слишком длинные, вокруг ноги ещё обёрнуты, раз-два — раз-два, закручивается Сашка в воздухе в сальхове, приземляется, не покачнувшись, выезжает ровно и красиво, как по учебнику. Шесть лет и три двойных, и попытки выучить остальные — нет, он знал, что Сашка у них талантливая и мощная, но слышать об этом одно, а видеть, как штампует она прыжки на тренировке, пусть и пока что двойные, это совсем другое. Для её возраста это более чем замечательно. Он помнит, как сам еле-еле прыгал, помнит, как ничего докрутить не мог, и кто знает, что бы из него вышло, если бы не семейное букинское скольжение, наследственное, типично танцевальное. У Сашки скольжения этого не видно — в бабушку пошла?       — Такими темпами она к десяти годам тройные собирать начнёт, — вздыхает тренер, рядом с ним останавливаясь, по другую сторону борта. — А потом ещё и на четверные переключится, попомните мои слова. Она не хочет вращаться, не хочет скользить, она вообще ничего не хочет, кроме как прыгать.       — Значит, пусть прыгает, — говорит Саша, когда он заезжает за ней на работу. У Сашки даже после полноценной тренировки энергии хоть отбавляй, она вертится на заднем сидении, топает нетерпеливо, когда они на светофорах останавливаются, и то к маме, то к папе лезет обниматься и громко чмокать в щёки. — Основы она выкатывает замечательно, ты же видел и сам, артистизма в ней на троих хватит. Остальное натренирует, не сейчас так потом, когда поймёт, что это надо. Если ей будет надо.       — Что бы я без тебя делал, — вздыхает он, на очередном светофоре тормозит, тянется её поцеловать. Она улыбается одними глазами, навстречу ему подаваясь. У кого-то чувства в браке угасают, говорят. У кого-то, но не у них. Губы соприкасаются недолго, лбами они потом прижимаются, как привыкли.       — Вы как принц и принцесса из сказок про долго и счастливо, — выносит Сашка вердикт, напоминая о себе, улыбается победно. — Артурка говорит, что целоваться это фу. Но Артурка дурак, поэтому я с ним и не дружу.       — Нехорошо обзываться, кнопка, — пеняет Ваня ей. Сашка губы дует недовольно, и на маму в этот момент похожа так, что смешно становится — и так было, на самом деле, а теперь ещё больше. То, что Саша в этот момент тоже смех с трудом сдерживает, не помогает.       — Я же не ругаюсь, пап! Я просто говорю, что он дурак, потому что говорит, что целоваться это фу, и что фиолетовый некрасивый цвет, и что шоколад это для тех кто хочет быть толстыми и тяжёлыми и не уметь прыгать! А плохо прыгают не те, кто шоколад ест, а те, кто не тренируется! Вот буду лучше него и покажу ему!       Загадочного Артурку Ваня не знает, но заранее ему сочувствует. Артурке пипец ещё с момента, как Сашка так решила — она в маму не только внешне, но и характером пошла, и любую стену на своём пути сшибёт, не останавливаясь.       Но с Сашкой надо что-то делать, и вот это факт. Если танцевать она не будет, надо подумать, кто будет наилучшим тренером для неё, в одиночном ли, в парном ли. Хотя вряд ли она в парное пойдёт, если вытянется так же, как они с Сашей. Посмотрят. Пока она хороша там, где есть — они её и так не абы куда отдавали, тренеров для малышей искали старательно, подключая всех знакомых. А потом можно будет и снова по знакомым поспрашивать да у Татьяны Анатольевны спросить, может, посоветует кого с высоты собственного опыта и знакомств. Сама-то она вряд ли за третье поколение Букиных возьмётся, пусть Сашку и любит. Хотя чем чёрт не шутит? Но это потом, конечно, потом, не сейчас. Сашка пусть растёт, прыжки собирает, тренирует дорожки ненавистные и нелюбимые вращения, из которых признаёт только «пистолетик». Ваня помнит, как счастливо улыбалась Саша, когда дочь их фирменный твиззл-«пистолетик» попыталась исполнить. Сложно не помнить такое счастье.       — У нас в ЦСКА, — говорит Татьяна Анатольевна, когда он спрашивает, когда время приходит и Сашке десять уже, и дальше она развиваться у нынешних тренеров не может, ей просто не могут дать больше, — есть Светочка. Соколовская. Ей часто скидывают тех, кого никто не хочет брать, и она их вытягивает на приемлемом уровне ещё некоторое время, хотя у других они бы уже сломались. Представляешь, что бы она могла сделать, если ей ребёнка дать не такого, на которого дунь и рассыпется, а помощнее, с потенциалом таким огромным, как у вашей Сашки, а, Вань? Она ж из неё такую чемпионку вылепит, закачаетесь.       Чемпионов, даже будущих, Татьяна Анатольевна видит издалека, это всем известно, и ей лучше доверять сразу, чем выёбываться и пожинать плоды своей неразумности. Тренеров это тоже касается — если Татьяна Анатольевна советует Соколовскую, а не Буянову, у которой новоиспечённая олимпийская чемпионка тренируется, значит, её надо слушаться. Значит, что-то она видит такое в Соколовской, что, считает, подойдёт их Сашке. Слушаться Татьяну Анатольевну Ваня научился ещё до того, как с Сашей познакомился, до того, как она их тренером стала — ещё с тех пор, когда он пешком под стол ходил, а тренировался у неё его папа. Соколовская так Соколовская — тем более что они её знают, хоть они особо и не общались лично.       Соколовская при первой же встрече с Сашкой улыбается мягко и добродушно, руку ей протягивает для рукопожатия. Как взрослой.       — Олимпийской чемпионкой стать хочешь?       — Не, — Сашка плечами пожимает, мол, фиг с ней, с этой олимпиадой. Она и рассуждает как взрослая уже, так что удивления её слова ни у Вани, ни у Саши не вызывают. — На следующие игры по возрасту не попадаю, а на те, что после, не факт что пробьюсь. Я хочу самой крутой быть и все четверные прыгать.       — Аксель тоже четверной?       Издевки в голосе Светланы Владимировны нет, только любопытство и смешок.       — Если получится, — Сашка снова пожимает плечами. — У меня первой, главное. Можно среди девочек, а можно вообще.       Вообще первым прыгнуть четверной аксель хочет олимпийский чемпион, самый свежий из них, Юзуру Ханю, это знают все. Знать не значит не хотеть опередить, думает Ваня, глядя на Сашку. Нет, а характер у неё всё-таки в мать — быть лучшей. Быть первой. Быть самой яркой и запоминающейся. Такими вот, перфекционистками, рвущимися к вершинам, их легче любить и легче ненавидеть, и ему хотелось бы сказать, что он выбрал любовь, но он не выбирал. Выбрали его.       Сашка после первой тренировки непривычно тихая — даже странно. Саша ладонь Вани своей накрывает, прежде чем к дочке обернуться.       — Ты чего притихла-то так, кнопка? — спрашивает она негромко. Сашка от ни разу не увлекательного вида за окном машины отвлекается и к ним лезет обниматься.       — А вы меня к Светлане Владимировне хотите или есть ещё тренеры?       Ну начинается. Что не так? Знакомились нормально вроде...       — Если надо, — Саша, видно, каждое слово взвешивает, — мы посмотрим, к кому ещё тебя можно попробовать. Договоримся о просмотре. Есть Елена Германовна, тоже в ЦСКА, есть Этери Георгиевна, можем Татьяну Анатольевну попросить кого-то ещё посоветовать...       — Не, — Сашка головой мотает так, что косички взлетают, и выглядит почему-то спокойнее. Даже улыбается. — Если нет никого больше, хорошо. Я просто думала, что вам надо будет всем объяснять, почему я не хочу к ним пробоваться, если я сейчас скажу, что хочу у Светланы Владимировны остаться.       Зараза маленькая. Иногда заботливые дети хуже тех, кому по барабану — Сашка тому пример. Такой ерундой напугать надо ещё уметь.       — А ещё она обещала, что научит меня четверные прыгать, — продолжает Сашка, как ни в чём не бывало. — Я хочу быть первой из всех девчонок, кто все их выучит. Чтобы никакая олимпийская чемпионка не была круче меня только потому, что она олимпийская. А Светлана Владимировна обещала, что если я буду стараться, я всё смогу, а не начала говорить, что четверные только для мальчиков.       Если Сашка будет стараться, она и правда сможет. И четверные, и даже пятерные. Ваня улыбку задавливает, чтобы дочь не подумала, что он смеётся с её слов. Да, она в Сашу вся, сомнений тут быть не может. Та так же скрипела зубами и продолжала тренироваться и работать, пахать почти бесконечно, пока хватало сил. Кто-то работал, пока был запал — у них запал был всегда. Наверное, предложи он сейчас Саше в большой спорт вернуться, и они догонят тех, кто на вершине, в первый же год — а то и перегонят. На упрямстве и на работе. Пусть им уже чуть за тридцать, пусть десять лет Сашке, но когда он спрашивает себя, если они бы справились, он сам же и отвечает — справились бы.       Сашка кажется настолько довольной после каждой тренировки, что с каждым днём они всё больше убеждаются в правильности принятого решения. Правильно они сделали, что согласились отдать её в фигурное. Правильно сделали, что к Соколовской её привели — она женщина прямолинейная и простая чуть ли не до грубости, но это в ней и замечательнее всего. То, что она от ответа не уходит, каким бы ни был вопрос, то, что не подбирает по десять минут слова, рисуя в итоге неточную картину. Когда она им звонит в конце сезона и приглашает их к себе для важного разговора, Саша зовёт её к ним в ответ. Ване кажется, на милое «чаю с печеньем выпьем, поболтаем» его жены кто угодно купится и душу продаст. Он бы продал, если бы не сделал этого намного ранее.       Светлана Владимировна приходит не одна, мужчина, с ней пришедший, их ровесник примерно, и они и с ним знакомы, причём лучше, чем с ней изначально были. Имя Ваня вспоминает сам, ещё до того, как его им представят — Евгений Рукавицын. Они не то чтобы особо много общались тогда, в соревновательные времена, и он закончил раньше них, и изменился с тех пор — ну а кто не изменился? — но узнать его всё ещё несложно. К тому же на сборы дети, среди которых и Сашка затесалась, ездили двумя группами, и на паре фото лысеющая макушка мелькнула, а он запомнил.       — Мы с Женей, — говорит Светлана Владимировна, отпивая немного чая, — собрались объединять штабы и группы. Я отделяюсь от ЦСКА, он с учениками переезжает в Москву. С федерацией уже обговорили всё, лёд будет, будут условия для всех, но родители должны знать. Мало ли, вдруг вы захотите ребёнка куда-то забрать после этой новости.       — И многие захотели? — хмыкает Ваня скептически. Светлана Владимировна рот открывает, чтобы ответить. — Я имею в виду, нормальные, ну которым важны результаты, а не то, в каком спортивном клубе тренируется ребёнок.       Рот Светлана Владимировна закрывает обратно. Саша рядом улыбается, его ладонь своей находит, прежде чем Сашку позвать. Дочь прибегает сразу, растрёпанная, обниматься к Светлане Владимировне лезет, на Рукавицына косится недоверчиво, но не высказывает недоумения вслух. Хорошо воспитали.       — Саш, Евгений Владимирович — твой новый тренер, — Саша дочь обнимает и лбом её в плечо бодает — вовремя, потому что у Сашки уже глаза распахиваются и в них страх и обида безумная. — Он со Светланой Владимировной теперь вместе тебя тренировать будут, на другом катке.       Выдыхает Сашка шумно, расслабляется вся — напряглась-то как, оказывается. Они что, правда её так напугали?       — Я думала, вы меня от Светланвладимирны забрать решили, — заявляет она, и в голосе её настолько явно слышно облегчение, что почти смешно становится. Но ей уже, кажется, всё равно, что там они думают, она тренеров рассматривает с любопытством нескрываемым. — А вы брат и сестра, да?       Смеются они все вместе.       — Мы очень хорошие друзья, — поправляет её Соколовская. — Такое тоже бывает.       — Когда-нибудь, — говорит Сашка потом, вечером, уже сворачиваясь калачиком в кровати, обнимая плюшевого пёселя, — у меня тоже будет такой хороший друг, чтобы все думали, что мы родственники.       Ваня надеется, что так оно и будет. Его доча заслуживает такой дружбы.