Новая история Меропы Гонт

      Мистер Томас Реддл 33й расслабленно откинулся на спинку своего кресла: он только что проводил соседа. Им был Томас Смитт, сквайр из ближайшего к Литт-Хэнглтону города – Грейт-Хэнглтона. Вообще-то говоря, сидящему в кресле Реддлу он был троюродным братом или же племянником – тут с какой стороны родового древа посмотреть, всё-таки, места здесь довольно глухие, всего четыре поселения на всю лесную чащу: Годрикова Лощина, Салазаровы Топи, да два Хэнглтона – малый и большой. Последний был не крупным городом, расположенным в глубине лесного массива . И, хотя в нём и жило всего около трёх сотен семей, всё-таки имел железнодорожную станцию в черте города и мало-мальски развитую инфраструктуру в сравнении с соседями. Литтл-Хэнглтон, о котором в основном будет идти речь, был городом гораздо меньшим – всего 90 семей, но расположен был более удачно: лес окружал его только с двух сторон, за холмами, с третьей – вересковое поле, а с четвертой – была сухая пустошь, где иногда проседал грунт. Деревенька Годрикова Лощина пряталась далеко за лесом, в низине, оттого постоянно покрывалась туманами. Там было лишь 50 семей. А что до Салазаровых Топей – те скрывались еще ниже, местность вокруг была заболочена и кишела змеями даже похуже, чем змеиный холм в Литтл-Хэнглтоне. Мало кто жил в той деревне, то были в основном старики, ещё помнившие магию, но безнадёжно забывшие свой возраст. Собственно, магию помнили и чтили во всех 4х поселениях: все их когда-то заложили чародеи, но настоящие маги тут уже почти не жили: старики умирали, а молодые уже не имели магических сил. В Грейт-Хэнглтоне и Годриковой Лощине больше половины населения и вообще никогда не имели родства с магами, но прекрасно знали про колдовство и жили тут не одно поколение. Редко когда в эти места приезжала новая кровь, то в основном были те, кто возвращался из больших городов спустя несколько поколений, часто ссылая сюда стариков.       К счастью, молодёжь в этих краях ещё была, так что день у мистера Реддла прошёл весьма удачно: они с соседом сговорились о браке единственного сына мистера Реддла – Томаса Реддла 34го, и единственной дочери его троюродного брата (или племянника) Томаса Смитта – Роуз. Та, не считая весьма крупного приданного, была ещё и первой красавицей Грейт-Хэнглтона, что было немаловажно для Томаса-34го, ведь он был крайне хорош собой и даже похож на дальних предков – в нём проявились давно утраченные черты 6 раз прадеда. Высокий, тонкокостный но широкий в плечах, с красивым правильным лицом, синими глазами и узким носом, он был будто принц из сказок, а чёрные кудри, густо венчавшие его голову, как корона, так и звали к ним прикоснуться. Возможно, сыграла роль кровь его матушки – она была родом с севера и, хоть и не являлась писаной красавицей, но обладала крепким здоровьем и, что крайне важно, не была родственницей супругу. Не упади она с коня, Томас-33й непременно бы обзавёлся ещё парой детей. Но, увы, супруга потеряла тогда младенца и сильно заболела. Хорошо хоть, что до сих пор жива… В общем, бумаги были подписаны, дата помолвки назначена, и мистер Реддл с удовольствием сидел в кресле, потягивая виски. До нового визита родственников оставалось два дня. ***       Юная Роуз Смитт была счастлива: она выходила замуж за самого прекрасного мужчину на свете. Томаса Реддла она знала с детства, ведь их отцы были довольно близкими родственниками и часто навещали друг друга. Наверное, она влюбилась в него ещё до того, как узнала слово «любовь»: он был старше и всегда казался ей самым сильным и самым надёжным на свете. А когда настало то время, когда Рози подросла, то оказалось, что еще и дьявольски красив. Сама Судьба устроила так, что все детские книжки в их доме были сплошь про принцесс, и все благородные рыцари и смелые принцы – черноволосы и белокожи. Томас был будто принц, сошедший со страниц её любимых сказок: галантен, красив, остроумен, умён и просто нечеловечески грациозен. Это была грация дикого зверя, охотника, вселявшая смотрящему ощущение силы и опасности. Рози всегда смотрела на него с восхищением и старалась держаться поближе на званых вечерах, а Томас неизменно уделял ей внимание и рассказывал какую-нибудь историю и оставлял для неё один танец. Матушка Роуз – Амелия – тоже была на седьмом небе от счастья: её единственная дочь выходит замуж за самого видно жениха этих краёв, а семейный бизнес, как следствие, обзаводится талантливым наследником. Все бумаги подписаны, через 2 дня будет семейный ужин, где Томас официально сделает предложение Рози, а в воскресенье устроят приём в честь помолвки.       Время тянулось как резиновое, миссис и мисс Смитт изнывали от нетерпения и по десятому кругу мерили свои наряды, а мистер Смитт держал осаду в своём кабинете. Думал ли он шестнадцать лет назад, когда его дочь родилась, что кичливый дядюшка Реддл сам предложит этот брак? Конечно же нет. Хоть брак самого Смитта и оказался весьма удачным, его супруга – всего лишь младшая дочь, и совсем не было обязательным его нынешнее положение. Он всего добился сам, день и ночь работая на её отца, и теперь сам Лорд Реддл просит для своего единственного сына его дочку, его прекрасную златокудрую Роуз. Повезло, что она пошла в родню своей матери: такая же невысокая, тоненькая, светловолосая и голубоглазая. И пусть её мать всегда окрашивала волосы в модный каштановый оттенок, дочь свою красоту не меняла и берегла, не поддаваясь влиянию. Сам Томас Смитт сейчас был довольно широк в плечах и полноват, глаза его были серыми, волосы – светло-каштановыми, а лицо – непримечательным. И, хоть в годы своей службы он был строен, вполне привлекателен, да ещё и при модных усах, - большая удача, что дочь всё-таки пошла в мать выросла такой красавицей. ***       Наконец, «день Х» настал: семейство Смитт прибыло в полном составе. Обед прошёл замечательно и плавно перетёк в не менее замечательную беседу. Молодежь отправили прогуляться по округе, а сами занялись планированием недалёкого будущего. Амелия Смитт будто парила над креслом, ведь её единственная и горячо любимая дочка Рози выходила замуж за своего принца. Роуз была поздним и долгожданным ребёнком, поэтому стала для родителей центром вселенной. Разумеется, мать знала об увлечении единственного чада, а потому радовалась вдвойне сложившимся обстоятельствам. На прогулку она провожала детей с таким волнением, будто бы сама впервые ехала с возлюбленным на прогулку – руки потели, с лица не сходила восторженная улыбка, а юноша казался античной скульптурой: аккуратные кудри, матовая белая кожа, острые скулы, синие глаза под пушистыми ресницами, красивые губы, едва растянутые в вежливой улыбке. Сдержанность манер, стать и красота Тома заставляли сердце трепетать, будто бы это миссис Смитт была влюблённой девушкой, а не её любимая Рози. Амелия едва ли слушала разговор мужчин, будучи полностью поглощенной мыслями о свидании своей дочери. Она в красках представляла себе, как юноша попросит остановить коляску возле озера, поведёт её Рози под руку вдоль берега, признается в любви и сделает предложение. Эти часы миссис Смитт провела как во сне, томясь в предвкушении и ожидании. В её бокал исправно подливали вино, мужчины мерно «жужжали» рядом, сидя в креслах. Миссис Реддл сидела у окна и будто пыталась уследить за передвижениями сына и невестки. Все пребывали в прекрасном расположении духа.       Радужные перспективы вскружили головы Смиттам, а Реддл был достаточно доволен сложившейся ситуацией, чтобы не опускать их с небес на землю. Разве что Энола была не слишком рада браку сына по договорённости, но при гостях не выдавала своего отношения и была предельно вежлива и радушна. Вот уже больше часа, как Том и Роуз взяли коляску (Реддлы хоть и имели автомобиль, пользовались им крайне редко), пригласили старого мистера Джонса на облучок, и направились колесить по округе. Их не ждали до ужина, ведь детям предстоял пикник у озера, так что обед они вполне могли пропустить. Дорог в Литтл-Хэнглтоне было мало, так что новоиспечённые жених и невеста успели сделать по округе ни один вояж, остановившись у озера на маленький пикник. Как и было наказано – Том сделал Роуз предложение, когда они расположились у озера. Девушка с тех пор щебетала с удвоенным энтузиазмом, а Том откровенно скучал, но, как всегда, был вежлив и исправно кивал в нужных местах. Наконец, всё было съедено, единственная бутылка вина допита. Том вино откровенно не любил, особенно сладкое – ему хотелось поскорее запить его водой, а ещё лучше – не пить вино никогда вовсе. Но родители были непреклонны, канапе с сыром – казались сухими, а любимые яблоки – отдавали землёй. Или это так играло с молодым человеком дурное настроение?...       Рози попросила ещё немного покататься по округе – в свои визиты в Литтл-Хэнглтон девушка не выезжала за пределы поместья и была лишь проездом в самом городе, потому ей было любопытно. Да и вообще – местные красоты заиграли сегодня новыми красками. Погода стояла удивительно тёплая и солнечная для середины марта, молодым людям даже порядком напекло головы за время их маленького путешествия. На втором кругу после пикника они решили проехать от озера в глубину леса по дороге на Годрикову Лощину (за медвяным холмом Реддлов), и вернуться домой, обогнув змеиный холм. Том изнывал. От жары, от жажды, от непрекращающегося лепета Роуз, от пыли, вздымающийся из под колёс и копыт. Голова болела, желудок бунтовал, ноги затекли, а руки потели. Раздражение сменилось тоской. Вся его суть будто оплакивала несбывшееся: поместье он теперь покинет едва ли. Отец отказался финансировать исследования, пригрозив продать часть библиотеки для компенсации расходов, если сын не женится на Роуз. Каким бы ни было её приданное, как бы не воспевали её красоту – девушка не вызывала никаких чувств у Тома. Разве что глухое раздражение, но и оно быстро пройдёт, как только девушка забеременеет и будет поглощена новыми заботами, а значит, перестанет трещать без умолку ему на ухо. Дивный мир магии, узнать который Том так стремился – отдалялся на глазах. Раскопки в Египте отец прикрыл, они едва успели раскопать хоть что-то. Древние фолианты, купленные на черном рынке, ввезти в страну не удалось. Выкупленную им рощу, где по преданиям проводили свои обряды друиды – отец продал под постройку железной дороги, пока его не было. Библиотека, его единственная отрада, к счастью, была отвоёвана матерью. Она же обещала найти людей, которые всё-таки провезут его книги в страну, благо, те остались у однокашника Альфераца Блэка, учившегося на факультете археологии и антропологии. В том, что он их сохранит, Том не сомневался: Ал был искателем приключений, но в деньгах не нуждался, так что доверенные ценности никуда не уйдут. Но парой книг брешь в жизни не закрыть, так что на душе скребли кошки и ощущение крушения собственной жизни с каждой минутой только усиливалась. Когда коляска въехала в густой лес, ежегодно успешно отвоёвывающий дорогу обратно в свои владения, настроение у молодого человека испортилось настолько, что он едва не сбежал от невесты в чащу. Но та вцепилась в своё счастье мёртвой хваткой и не давала Тому ни единого шанса вырваться. Так они и ехали через лес. ***       С раннего утра Меропа хлопотала на огороде, точнее, приколдовывала. Землю надо было заговорить и удобрить до того, как заниматься посевом, тогда и урожай будет лучше, и почва не истощится так быстро, и вредители не съедят больше нужного. Дело это было тяжёлое и не быстрое. Девушка кланялась земле, прикасаясь ладонью к ней, и читала наговоры, монотонно и многократно, оборачиваясь посолонь, и лишь завершив круг – разгибалась. Солнце нещадно пекло, всё тело ломило, но не дойдя до яблонь, стоящих у самого отцовского жилища, Меропа не собиралась заканчивать. После заговоров и удобрения – земле нужно было постоять недели две, а то и три, прежде чем можно было начинать сажать что-то. За это время огород нужно было трижды пролить на рассвете заговорённой же водой, чтобы и в засуху корни могли воду добыть из земли. Засух, вообще-то говоря, в этих местах давно не было, но Ропа была девушкой осмотрительной и предпочитала сегодня поработать, чтобы завтра спать спокойно. В этом она была сущей противоположностью брата - тот никогда не мог подумать наперёд, говорил, что думает и всегда забывал оставить еды про запас: влезет сейчас всё съесть, значит, съест, а что завтра останется голодным – и не подумает. Как они только столько зим пережили…       Сама Меропа завела огород только три года назад. Тогда брат решил, что девочка уже достаточно взрослая, чтобы подрабатывать, и взял её с собой на дальнюю ферму помогать. Там уже работали три хозяйских дочери – две старшие погодки, семнадцати и шестнадцати лет, и два сына. Младшая девочка была её ровесницей, так что Морфину брать сестру разрешили. Когда мисс Гонт попривыкла и хозяева к ней присмотрелись – приставили её к Алкионе Гаунтер – наёмной работнице. Та жила в бревенчатом доме на территории фермы вместе с мужем, но сейчас не могла работать в поле – была на сносях, потому помогала с домашней скотиной, которой было всего-то десяток кур, гусь, корова и две козы, да штопала всем одежду. Алкиона выглядела для маленькой Ропы кривоногой старухой с большим животом, глаза у неё немного косили и смотрели в разные стороны, лицо было обычным, волосы светлыми, а голос тихим и скрипучим. Меропа её немного боялась.       На самом деле Алкионе было всего двадцать пять, но тяжелая работа в поле и четвертая беременность не прошли для неё даром. Свои дети умирали у неё, не дожив и до года, но лет с пятнадцати (своих лет) она растила хозяйских детей и была им почти матерью – родная давно почила. Так что на ферме её любили, да и сама она была беззлобной и тихой. Возможно, старый хозяин фермы – Линтон – и женился бы на ней, да ещё в четырнадцать Алкиону родители выдали за родного брата Гиаса, и пока живы были - строго следили, чтобы та на хозяина не засматривалась. А потом уже стала она замученной, некрасивой и совсем тихой. Мало кто слышал её после смерти второго сына. Смерть первого ей помогла пережить, тогда ещё живая, Камелия Джонс – жена фермера, той тоже случилось потерять первого ребёнка. Да и выглядел первый сын Алкионы и Гиаса маленьким, кривым и больным, так что к смерти его молодые родители были готовы, хоть девушка и очень её не хотела и любила малыша. А вот второй сын родился внешне здоровым, вроде бы ничем не отличался от других детей, но однажды уснул и не проснулся. Девушка очень тяжело переживала потерю, а вот её муж будто и не помнил ни её саму, ни детей. Работал, пил, опять работал… А после смерти родителей пил не переставая, даже есть забывал. Как вообще до сих пор был жив – непонятно. Сейчас Алкиона снова ждала детей. Она никому и никогда не признается, что дети от Линтона. Хоть она уже давно не выглядела ни юной, ни красивой, тот всё ещё на неё смотрел и желал. Когда Гиас стал беспробудно пить – Линтон предложил ей перебраться в хозяйский дом. Год уговаривал, детей просил. А потом не выдержал и взял её прямо на столе в её же избушке, при пьяном до беспамятва муже. Было больно, но не больнее, чем с братом. И хотя бы не противно. Потом Линтон опять зазывал в дом, даже платье ей новое подарил. Новое, а не покойной жены. Через год уговаривать бросил, просто приходил. А в последний год захаживал каждый вечер. Алкиона забеременеть уже и не чаяла, но чудо произошло. Она носит уже пол года, о ней все заботятся (кроме вечно пьяного Гиаса, но тот и не подходит), теперь вот даже девочку приставили, чтобы та убиралась в хлеву и кормила скотину. Все надеются, что ребёнок родится здоровым. Ближе к родам она сама к ним в дом пойдёт, уж со старшими девчонками она ребёнка выходит. А пока надо попросить девчушку тут оставить, а то вдруг не вернётся.       А Меропа была тише воды и ниже травы. Вставала, как разбудят, на рассвете, ела что дают (а давали то же, что и всем, каждый день и не мало), спала вместе с Алкионой в кровати. Со временем всех курочек-пеструшек стала различать, даже гусь ей царственно разрешал к себе подходить и не щипался. Научилась штопать, шить, даже вышивать. Младшая дочка фермера – Лиана, стала брать её с собой на хозяйский огород, рассказывала что как растёт, как сажается. А Ропа запоминала и планировала, как брата уговорить семян взять и разбить огород в саду у дома.       Со временем она и к Алкионе привыкла настолько, что перестала бояться, та её учила рукоделию, научила читать, писать и считать, рассказывала о растениях и животных, что знает. Учила заговаривать землю, чтобы был хороший урожай, заговаривать скотину, лечить её. Когда Ропа всё крепко запомнила – рассказала о лечебных травах, стала брать с собой в лес на их сбор, научила варить лекарства из них. Иногда вспоминала о родителях, рассказывала про людей вокруг и про их родственников. Так однажды даже сказала, что они с ней родня, что Гонты и Гаунтеры потомки двух братьев, когда-то разругавшихся. Один остался на холме, а второй ушёл на ферму и женился на дочери хозяина. С тех пор они тут и живут. Лет пятьдесят назад ферму выкупили Джонсы, а Гаунтерам разрешили остаться работать и обещали никогда не выгонять.       Алкиона разродилась как раз, когда уже собрали с поля урожай. Родилась здоровая девочка. Гиас скончался зимой – замёрз, не дойдя до дома. Алкиона и Линтон под Рождество поженились. Через год у них родилась ещё одна дочка. Меропа и Морфин на ферму приходили зимой три раза: отметить свадьбу – после венчания в церкви, Алкиона упросила их поехать с ними на ферму и отпраздновать, на рождество – их пригласили на ужин, и в конце февраля, уговорить продать немного семян. Ропа твёрдо решила, что хочет свой огород. С девочки взяли слово, что она вернётся в этом году на работу, и дали семян бесплатно, наказав первые плоды принести «на пробу». Меропа не подвела и так выполнила все обязательства, раз в три дня возвращаясь домой, чтобы ухаживать за своим огородом и присматривать за отцом, хоть он и появлялся там редко. На следующий год Меропа уже на ферму приходила только в гости, а Морфин туда почти переехал – в старый дом Гаунтеров. Брат раз в неделю навещал дом на холме, да и только. Ему не нравились отцовские речи о том, что Меропа уже подросла и пора им заводить детишек. Морфин любил сестру, но ещё сильнее он любил её подругу Лиану.       Спустя три года Лиана подросла и Морфин уже собирался к ней посвататься, когда отец в очередной раз завёл разговор о свадьбе. Теперь он «обрадовал» детей своей скорой кончиной, которая ему приснилась, а потому был твёрдо намерен скрепить детей узами брака по магическому обряду немедленно. Морфин едва уговорил его подождать пару недель, пока Меропе исполнится пятнадцать. А сам он, с несвойственной ему хитростью, планировал сестру подговорить сбежать на ферму. И жениться на Лиане, конечно, он даже ей платье новое уже купил. Меропа что к решению отца, что к решению брата была равнодушна – обоих она безоговорочно любила как семью, а как любят друг друга мужчина и женщина не представляла, и потому не заморачивалась. Хочет брат жениться на Лиане – пусть женится. Отца бросать было жаль, но они с братом решили, что будут его навещать пару раз в неделю по одному, чтобы не поженил, да огород поддерживать, чтобы отцу было, что кушать. Побег назначили на день рождения Меропы – тот бы её утром поздравил, она бы ему налила его любимого вина (тот бутылку уже купил и торжественно отдал дочери на хранение), а потом бы брат с сестрой «вышли за водой» и ушли. А как отец бы их хватился – ему бы любимая кобра Морфина обо всём и рассказала. Договорившись обо всём, Гонты успокоились и разошлись – брат на ферму, дарить новое платье Лиане, а сестра на огород – готовить землю. ***       Александр Джонс сидел на облучке и правил старомодной коляской. Вокруг был лес, древний, холодный, медленно умирающий. Многовековые ели росли медленно и ещё медленнее умирали. Александр был немолод, по правде говоря, ему было уже за сто лет, но старость брала своё и его тело медленно угасало. Что такое сто лет для мага? Не возраст. Но Александр не был магом, он был сквибом. Сотню лет назад, когда ему было что-то около пятнадцати, он ещё мог колдовать – совсем чуть-чуть, маленький огонёк или совсем простенькое заклинание починки вещей – его сил хватало на расколотую чашку. Сейчас же он уже совсем иссяк, подкосилось здоровье, ослабла память… Почти всю жизнь он служил хранителем памяти, а теперь она его подводила. И решительно некому было доверить свою ношу – в городе больше не рождалось магов. Последние колдуны – Гонты, и те обезумели еще во времена его прабабки, начав жениться внутри семьи. Тогда над ними смеялись, попрекали страхом потерять магическую силу от браков со слабыми Джонсами и Смиттами, от которых они отказались, загнали Гонтов в полную изоляцию. И к чему это привело? Единственный, решившийся на брак с самой сильной ведьмой Джонсонов – стал отцом десятка сквибов. Обезумев под старость, тот переженил между собой почти всех своих детей, потом внуков, надеясь на возврат магии в потомках, только старшая дочь успела уйти в семью Брайсов. Теперь они выродились в последнюю пару – Гаунтеров, рожающих полумёртвых детей.       Над ними смеялись, а сами потом начали «держать чистую линию». Спустя сто лет в городе – все Джонсы. И в Салазаровых топях – тоже все Джонсы. Под разными фамилиями, но одной крови. И все – без магии. Александр пытался остановить тех немногих, кто дожил до его старшинства, но не преуспел. Всё, что удалось – услать пару самых смелых жить в Лондон. Пусть хотя бы дети будут живыми и здоровыми, плевать на магию. Лишь бы не как у Гаунтеров.       Сам Александр совершил невозможное во времена своей юности – женился на магле. Она родила ему троих детей, все трое не несли ни капли магии, но были здоровы. Он вместе с супругой отправил их жить в Брайтон, а средняя дочь вышла замуж за туриста и переехала жить в Лондон. Увы, её дочь – Белладонна Грин, через много лет попала в такую передрягу, что вынуждена была вернуться на историческую родину, но хотя бы обновила себе кровь. Ему удалось сохранить тайну родства с ней, сестра помогла. Как девочка придёт в себя – снова отправим её в Лондон, чтобы и сама забеременела, и привезла с собой пару сирот – надо обеспечить подрастающее поколение подходящими парами. Александр уже наводил справки о «ненормальных детях», завёл с помощью той же Донны связи в двух приютах для сирот, так что как только ему сообщат о подходящих детишках – он их заберёт. Бездетных пар в городе несколько, спорить с ним не решатся, так что будет у детей семья, а у его правнуков – супруги не из кровных родственников.       Жаль, что младший Реддл магом не уродился! Столько веков селекции, и до сих пор ничего не получилось. Ещё прадед Александра занялся подбором для Реддлов невест из родов, недостаточно сильных, чтобы попасть к магам, но проявляющих способности. В итоге Реддлы получили несколько поколений очень красивых и умных сыновей, последний в детстве даже имел два слабых выброса, но на этом – всё. Ещё старшему Реддлу попала шлея под хвост и он сговорился о помолвке без его ведома. Эх, вытянул бы он ещё пару лет дворецким, смог бы на него повлиять, но Александр сильно сдал в 37м и ему нашли замену. Благо, из его же воспитанников, но Браун не был посвященным – семья Браунов хоть и жила в Литтл-Хэнглтоне уже два поколения, ещё ни с кем из местных не породнилась. Сейчас из них в городе жили трое: Чарльз (дворецкий), его младшая сестра Фиора, и их дядя-священник. Чарльза Джонс учил в академии дворецких лет пятнадцать назад, когда еще был энергичным и выезжал на подработку и поиск сирот в Лондон, к дочери. Брауна он тогда не выделял – хотя сам в академию и пристроил (туда без связей не попадали). Он тогда больше стремился наладить связи с преподавателями, чтобы внучек замуж пристроить. И пристроил младшую, чем гордился – она теперь живёт в Йоркшире с супругом и служит экономкой. Детей пока нет, но надежды супруги не оставляют. Вообще тот год был самым удачным – он смог привлечь в город разорившуюся вдову – Розарию Смитт, предложив ей продать свой обувной магазин на окраине Лондона, погасить долги и переехать в Литтл-Хэнглтон, купив небольшую обувную лавку. У Розарии была маленькая дочка – Марьям –, так что сделка была вдвойне удачной. Хоть надежды на то, что Розария выйдет замуж в Литтл-Хэнглтоне не оправдались, её дочка сейчас работает в поместье Реддлов, а там, глядишь, она и замуж выйдет за кого из местных.       Не давал покоя Александру молодой камердинер – Энтони Стоун. Парень был в расцвете сил, красив, хитёр, обаятелен, но совершенно не интересовался женщинами. Да и мужчинами, что хоть как-то могло бы примирить Александра с такой картиной. Вокруг Стоуна с самого его приезда крутилась Ава, подливала масла в огонь Майя Брайс, но парень не реагировал. Всё-таки, были подозрения в 28м, когда Майя уволилась и уехала от родителей со скандалом, но Брайсы о своих разногласиях молчат, Стоун вроде бы кристально чист, а найти пропавшую Майю не получилось. Видимо, она сразу вышла замуж и сменила фамилию, что ещё раз наталкивает на мысли о внебрачном ребёнке, но доказательств нет. Мальчишка старому Джонсу активно не нравился, будучи гувернёром младшего Реддла он мастерски скрыл оба магических выброса – о них бы и не узнали, не будь в доме специального артефакта. Но по документам Энтони Стоун был маглом минимум в третьем поколении, профессиональным гувернёром – в пятом, а всё остальное – было лишь домыслами, пока не было доказано. Так что Эдвард был целомудренным, непогрешимым и невозмутимым, а Александр терпел. Но терпение его не было безграничным, потому если Стоун не женится на Аве через год, с мальчишкой нужно будет что-то делать.       В таких невесёлых думах Александр Джонс, бывший дворецкий, нынешний садовник семейства Реддл, бывший маг, нынешний глава семьи Джонс, бывший молодой мужчина, а ныне – старик, выехал из леса. Бродя бессмысленным взглядом по окрестностям, старый Джонс правил коляску. Реддла было не слышно, а мисс Смитт восхищалась видами. Вот она спрашивает, что это за сарай на холме. Сарай? Какой сарай?!       В самом деле, на холме виднелась серая стена деревянного строения и покосившаяся крыша. И стояло строение, видимо, в одичавшем яблоневом саду. А яблони были такие, что под ними можно было спрятаться от дождя: высокие, с раскидистой кроной, уже зеленеющей молодыми листочками, да на толстых кривых стволах. И яблонь было без счету, до самого низа холма. Александру подумалось, что, видать, вымерли Гонты, раз спали их заклятия, и сад стал виден. А Реддл встрепенулся, увидел колодец возле сарая и чуть не пешком рванул к нему - девица удержала. И как разглядел-то, Александр колодец и не видит, хотя стар стал уже. Успокоив чуть ли не взвывшего мальчугана (все они теперь для него девчонки да мальчишки), старик съехал с основной дороги на полу заросшую тропу, когда-то бывшую заездом к дому Гонтов. Сам-то он дома Гонтов и не видел – тех загнали в изоляцию ещё до его рождения, но места по рассказам предков знал. И потому был опечален: и потерянной магией, и потерянной семьёй, пусть незнакомой, но когда-то сильной, стоявшей над ними столько, сколько предков он знает, лишь три века назад потеряв положение и власть. Видать, старый пьянчуга Марволо, подрабатывавший в «висельнике», уже помер. Наверное, он последний был, за его детишками то вроде не видели колдовства. На душе стало совсем тяжело. С тех пор, как Джонс узнал о помолвке, его мучило сердце, будто кричало и требовало всё исправить. А сегодня внутри будто плакал зверь, как зачарованный принц над алым цветком, потерявший последнюю надежду на спасение, и готовый вот-вот умереть.       Дорога закончилась, упершись в разросшийся малинник. За ним стоял огромный колодец, сложенный из диких камней. ***       Меропа устала, но была довольна собой. До обеда она заговорила всю землю под огород, а после – обошла все яблони в саду. Остался только дикий малинник – прижился летом 2 года назад, когда отец стащил кусок куста на ближней ферме. Меропа под ним тоже землю заговорила, так теперь куст претендовал на гордое звание живой изгороди, стал домом для целого выводка ядовитых змей и даже, кажется, был живым и помогал своим жителям ловить мелких незадачливых птичек, решивших полакомиться ягодами. Девушка не стала бы утверждать, что кусты живые, но она лично видела, как побеги за секунды обвивали птичку и затаскивали её в свои дебри. Да и к самой девушке кусты будто льнули, и ни разу её не оцарапали, когда та собирала малину. Вот и сейчас, наравне с яблонями, Ропа собиралась заговорить малину. Но услышала окрик – её звал юноша, сидящий в коляске. Его едва было видно за раскидистой яблоней, и девушка подошла ближе, чтобы рассмотреть зовущего. Им оказался красивый статный юноша с чёрными волосами и колдовскими синими глазами. Что колдовскими – Меропа могла поклясться, она это нутром чуяла, а потому решила в глаза ему не смотреть. Рядом с ним сидела светловолосая тонкая девушка, по виду, ненамного старше неё самой. Она удерживала спутника в коляске, не давая вылезти. На облучке сидел старый мистер Джонс – Ропа знала его, да и многих в городе. Молодой человек был как в бреду и умолял дать воды, девушка уже едва его держала. Кусты подозрительно шевелились, змеи шипели «не подходи - убьём», так что мисс Гонт погромче со всеми поздоровалась и обещала принести воды, лишь бы никто не слезал. Не говорить на змеином при посторонних девушке хватило ума – она прекрасно знала, как относились к её отцу в городе.       Сбегав к отцу в дом, Меропа взяла четыре чашки. В колодце набрала воды, разлила и отнесла три чашки гостям. И всё-таки малинник был разумным – девушка легко дотянулась и до страдающего от жажды юноши, и до его спутницы, и до старика Джонса, хотя до этого кусты были шириной не меньше её роста. Быстро вернувшись назад и стоя боком, чтобы не смотреть никому в глаза напрямую, Ропа и сама напилась воды. Она бы и на себя ведро опрокинула с удовольствием – обгоревшее лицо так и просило умыться, а пот струился по спине уже не в первый раз. Краем глаза заметив, что парень выпил уже вторую чашку и смотрит в её сторону, девушка снова подошла ближе. Тот наконец представился, извинился за вторжение, и начал благодарить и сыпать комплиментами . После фразы, что «добрая красавица-хозяйка не бросила их в беде и стала глотком божественной влаги на его губах», всё ещё безымянная спутница молодого человека, оказавшегося Томасом Реддлом, чуть не прожгла в мисс Гонт дыру, и Ропа чуть ли не вслух порадовалась, что принесла чашки на всех. Вежливо остановив словоблудство мистера Реддла и попрощавшись, девушка обращается к мистеру Джонсу и просит увозить господ домой, пока они не утратили своей аристократической бледности на солнце, и быстро уходит в дом «отнести чашки». Понятливая малина быстренько заполнила освободившееся пространство, а живущие в ней змеи зашипели громче прежнего. Но коляска ещё долго стояла возле кустов – молодые люди спорили. Когда вмешался старый Джонс – ругань стихла, и через минуту коляска направилась вниз. Меропа выдохнула. Надо будет малину не только заговорить, но ещё и поблагодарить. Два раза. ***       А Томас Реддл обезумел. Глаза сияли, силы били через край, мысли путались, а губы были искусаны. Он не заметил, как они подкатили к поместью, не обратил внимания на суетящихся вокруг них слуг, не запомнил, как оказался в гостиной. Лишь тихий голос матери вернул его в реальность. А та смотрела на него печально и улыбалась. Ничего, вот выпроводят гостей и он с ней поговорит. Том уже решил, что не женится на Роуз даже под страхом продажи всей библиотеки. Он влюблён и женится на маленькой мисс Гонт. Весь вечер прошёл как в тумане. Том то и дело проваливался в воспоминания о тоненькой и жилистой фигурке невысокой Меропы. Она выглядела будто ребёнок, лишь вблизи становилось ясно, что она – уже маленькая женщина. Её чёрные волосы тугими косами лежали на спине, смуглая кожа отливала золотом, а чуть сгоревший на солнце носик – очень мило алел на её личике. Чёрные глаза казались Тому двумя кофейными безднами, и лишь усилием воли ему удавалось из них вынырнуть и вернуться к светской беседе. Отец уговаривал гостей остаться на ночь, но, к счастью, не отказались и откланялись. Едва дверь закрылась, Том подхватил под руку мать и повёл в библиотеку: он всё ей расскажет. Она его поймёт и поддержит. Меропа будет принадлежать только ему. ***       Александр готов был взлететь: в маленькой дочери Гонтов пела магия. Едва он увидел её, как всё понял. И не было больше нужно думать о том, почему стал виден сад и деревянная хибара. Он нашёл себе преемницу и готов был забрать её в тот же миг в свой дом. А потом кусты зашевелились. Если в первые минуты он списал всё на змей, которых было отчётливо слышно, то увидев, как они расступаются, чтобы Меропа подала им воды, старый Джонс чуть не рассмеялся. Какая сила! Какое счастье, что Гонты всегда были сильней, в них ещё не иссякла магия! А теперь он обеспечит девчушке мужа с сильной кровью и их дети продолжат его дело: сохранение памяти о прошлом.       Сейчас Александр знал, что их к колодцу привела сама Судьба, сама Магия. Он видел, как светились синевой глаза молодого Тома, как в нём запела та же сила, что когда-то пела в маленьком Алексе, когда он впервые зажёг огонёк на конце отцовской волшебной палочки. Юный Реддл не был сквибом, просто он был очень слаб. Но он так жаждал понравиться маленькой девочке Гонтов, что пробудил в себе те немногие силы, что были, и не будь девчонка сильней – влюбилась бы, как десятки других, павших под чарами этих синих глаз, нездешней красоты и сладких речей.       Вот уже Том утянул свою матушку на разговор. Она поддержит его, Энола всегда была романтичной и поругалась с супругом, узнав о браке по расчету. Завтра Александр тихонечко поговорит с Эни в саду, расскажет о Меропе всё, что знает, да ещё приукрасит. И поможет коварной миссис Реддл устроить истинное счастье единственного сына.