Новая история Меропы Гонт

      Сегодня мой рассказ будет про девочку. Конечно же, необычную — иначе и быть не может. Её имя — Меропа Гонт. На дворе 1929г., Меропе 14. Она живёт на холме, в крепком деревянном доме, построенном не так уж давно, но достаточно, чтобы строительства Меропа не помнила. С ней живёт семья: отец Марволо и старший брат Морфин. Хозяйка в доме — Меропа, она следит за чистотой, готовит еду, работает в огороде и смотрит, чтобы отец много не пил, и из заработанных денег отдавал ей не меньше половины: уж ей-то прекрасно известно, кто сколько платит за работу, и сколько батюшка может (с её разрешения) от неё утаить на выпивку. Брат намного старше Меропы — ему почти 30. Он не слишком умён и красив, да и глаза сильно косят, но при этом Морфин трудолюбив и любит змей, поэтому у них в саду, на компостной куче, даже есть гнездо королевской кобры, и та доверяет брату свои секреты и разрешает приносить ей полудохлых ужиков, пока сидит та на кладке. Ещё, до рождения Меропы, у брата была сестра, но та погибла, когда ей было 6 или 7 лет: она выбежала на дорогу, и её затоптал конь. Об этом ей рассказал Морфин, когда Меропа точно так же выбежала на дорогу и чуть не попала под коляску, благо, брат её был колдун и успел подхватить сестру своей магией. Он тогда даже расплакался от переживаний. Но не забыл запретить говорить об этом при отце — он бы мигом их опять поколотил. Собственно, потому-то маленькая Меропа с братом и побежали с холма вниз, к дороге: отец перебрал и начал колотить всех без разбора, а дорожка от дома была только одна. Девочка уверена, что в доме оставался кто-то ещё, но воспоминания всегда ускользали и сменялись другими мыслями, поэтому она никогда не могла вспомнить, кто же. Ещё Меропа почему-то знала, что та погибшая сестра, была сестрой только ему. Но почему так получилось и где же их мамы — спросить было не у кого: брат отмалчивался, а отец хватал что подвернётся под руку и начинал её лупить. Однажды Меропа, не как обычно, испугалась его и побежала прятаться, а очень-очень разозлилась. Ей даже, кажется, было больно в душе, как будто отец отобрал у неё что-то очень дорогое и теперь пытался заставить её чувствовать себя в этом виноватой. Девочка не помнит, что случилось потом — она потеряла сознание, а когда очнулась — отец к ней больше не подходил. Он вообще ушёл жить в старый сарай, стоявший на окраине сада. С тех пор прошло почти 6 лет. Отношения наладились, но отец в дом даже не заходил.       Обычно Морфин уходил на работу с рассветом — он шёл на дальнюю ферму, где было мало работников, зато с трактором. Когда брат пришёл наниматься, те ему даже жить на территории предложили — там был двухэтажный дом аж на 6 комнат — в нём жило семейство хозяев –, и одноэтажный, где жила одна семья работников. Однако брат отказался, ведь Меропа тогда была ещё совсем маленькая, а отец работал в пабе «Висельник», и ему там, в основном, платили выпивкой и, иногда, едой. Но брат спросил разрешения, когда сестра подрастёт, брать её с собой или вообще вместе с ней переселиться. Отец же каждый день пьянствовал, а потому болел и старел быстрее, чем мог бы. А последние два-три года он совсем сдал: даже колдовал редко, и чтобы не зарасти грязью, просил Меропу зайти в сарай и прибраться. После этого они обычно садились на скамейку, стоявшую сбоку, а потому почти в любой час скрытую от солнца, и отец рассказывал о Роде: кто кем был, когда жил, какие порядки чтили предки и почему так важно хранить чистоту крови. С каждым днём он всё чаще говорил, что магов-то в городе нет, и придётся Меропе за брата выйти, так что к своим годам девушка о другом и не помышляла. Вот и сейчас, в очередной раз рассказывая о Крови, взгляд отца был затуманен, а язык то и дело срывался с английского на змеиное шипение, как он был поглощён рассказом о былых временах. Меропе это было на руку: в таком состоянии отец всегда с ней соглашался, а обещания, данные на языке, идущем из самых глубин твоей магии, просто так не нарушить — получишь наказание, едва только подумаешь, как его обойти. Так что девушка тихонечко расспрашивала его, тоже на змеином, чтобы не давать старому Марволо очнуться, и потихоньку начала разоряться, что потомки-то, глядишь, и перемрут скоро: глава спит в сарае, а наследники спят под дырявой крышей да средь продуваемых всеми ветрами стен, а ведь могли бы собрать камни от зАмковых стен, да собрать себе небольшой каменный домик… Марволо, как всегда, согласился, да даже загорелся идеей настолько, что пошёл со своим ручным ужиком пошептаться, чтобы послать его на поиски уцелевшей кладки… ***       Томас Реддл 34й был баловнем судьбы. Его матушка Энола происходила из незнатной, но очень богатой семьи, и кроме денег, она привезла с собой в поместье супруга большое книжное собрание. До того дня, и без того не малая библиотека семейства, все-таки не располагала многой любопытной литературой: его матушка оказалась любительницей оккультной тематики и собирала все сочинения по близкой тематике, от легенд о древнем волховании до мелких брошюрок американских медиумов. Матушка ни в чём не была ограничена, потому бОльшую часть её собрания составляли не просто раритеты, а настоящие антикварные, если не древние, свитки.       Девушка не была классической красавицей: невысокий рост, неженственная фигура, пепельные, будто бесцветные, волосы и непримечательное лицо с крупным носом. Она не была грациозной, но и не была неуклюжей. Светлая, до прозрачности, кожа всегда была чистой, но никогда не сияла румянцем, хотя на здоровье барышня особо не жаловалась. Светлые глаза неопределённого то ли серого, то ли болотно-зелёного цвета были неяркими и меняли оттенок, казалось, от её настроения: стоило Эноле расплакаться, как болотная зелень заволакивала радужку неровным сиянием, превращала блестящие от слёз глаза в трясину, засасывающую обидчика своей зелёноватой прозрачностью. И, точно так же, стоило ей искренне засмеяться, как её глаза превращались в ровную серую гладь, серебрящуюся отражениями окружающих бликов — как старые зеркала из полированного железа, не дававшие точного отражения, но способные показать облик смотрящему.       Энола была младшей дочерью после четырёх сыновей (если считать только живых: ещё двое погибли в раннем детстве). Ещё у неё было по несколько кузенов со стороны каждого родителя, два старших племянника и один младший. Одна среди дядьёв, братьев и племянников — с ранних лет оберегаемый ребёнок, нежно любимый, балуемый и восхваляемый. Энола всегда получала желаемое, но не была капризной или испорченной — её манили лишь сказочные истории, с возрастом заменившиеся древними легендами и исследованиями исчезнувших народов со всего мира. Так что на каждый праздник она получала вожделенные книги, переводы древних свитков (и часто вместе с оригиналами), стилизованные (а иногда и старинные) украшения, напоминающие о волшебных легендах древних цивилизаций и… платья. Будучи единственной девочкой в многочисленном семействе, Энола была воплощением всех матерей, мечтавших о дочери, а потому наряжалась как куколка во всевозможные платья, часть из которых, в поощрение её страсти, были стилизованным под средневековые наряды, тоги или египетские платья.       На почве любви к истории она и познакомилась с Томасом Реддлом 33м: он нашёл и привёз по заказу друга (её второго по старшинству брата Эдварда) очередную редкую книгу для девушки, как раз к её семнадцатому дню рождения, и был приглашен по случаю на ужин. В тот вечер Энола потеряла голову. Красивый стройный юноша с каштановыми волосами и синими глазами покорил её своим обаянием, галантностью и новым взглядом на неё саму: вместо роли оберегаемой всеми нежной принцессы, тот вскружил ей голову сравнением с египетскими жрицами и ненавязчиво подарил ей роль не хрупкого цветка, а опасного таинственного папоротника. Он воспевал её чувство прекрасного, интерес к истории и расспрашивал о легендах, которые она знает. Он восхвалял её, поощрял и манил, так что девушка не осталась равнодушной. Томас Реддл украл её сердце и затуманил разум, обаял всех родственников и за считанные дни умудрился заключить помолвку, добившись поддержки всех четырёх братьев Энолы. Через год, в её день рождения, сыграли свадьбу. Счастливые молодожёны отбыли в Литтл-Хэнглтон через три дня. Боги были благосклонны, и уже через девять месяцев счастливое семейство обзавелось первенцем: Томасом Реддлом 34м. ***       Томас Реддл 34й, давайте для простоты будем называть его просто Том, с малых лет имел страсть к книгам. Он очень рано научился читать, так что к формальному началу общего обучения, он уже прочитал всё, что только ему разрешали и что он мог понять. В числе такого «лёгкого чтения, полезного молодому отпрыску благородного семейства», ему выдавались старые, а порой и старинные сборники сказок, где было много историй о волхвах, великих чародеях, сидах и иных волшебных народах. Среди этих книг многие были рукописными, и язык был устаревшим, но мальчика это не останавливало, старый язык для него был так же лёгок, как и современный, будто он всегда на нём сам говорил. Одна книга полюбилась ему особенно: «Запретные знания о чародействе и волшебстве, тайно хранимые непризнанной дочерью Рода стражников мира загробного». Том был очарован историями, рассказанными в книге, он не расставался с ней даже в спальне. И, если он не перечитывал её, то разглядывал обложку, прикасался к коже переплёта своими детскими пальчиками, обводил каждый кусочек рисунка на обложке, проводил по страницам. Однажды он даже порезался бумагой, тогда экономка миссис Кейн, заставшая его с пальцем во рту, отругала мальчика и очень долго рассказывала об опасности старых книг и заразе, которую можно занести в рану через кровь.       В 6 лет Тому стали приглашать учителей. До этого времени с ним занимался гувернёр. Мальчик очень легко учился и ему быстро становилось скучно. И, если гувернёр мистер Стоун не слишком обращал внимание на его возраст, и просто учил чему-то новому, то учителя работали в местной школе, а потому давали знания строго в рамках программы школьного обучения. Тому было не просто скучно, а смертельно скучно. Мистер Стоун уже давно обучил мальчика всему, что проходили в младшей школе, возможно, даже обогнав одиннадцатилеток, завершивших её. Учителя удивлялись, каждый в своей манере и, кто удивлённо, кто гордо, а кто и недовольно сообщали родителям об успехах их сына. Тогда чета Реддлов решила, что в таком случае их талантливому мальчику можно позволить учить какой-нибудь иностранный язык, может быть, даже пару. Так что через несколько дней к ним приехал учитель из Грейт-Хэнглтона Стефан Миллер, который стал учить Тома французскому и немецкому. Очень быстро стало ясно, что мальчик имеет выраженные способности к языкам, и французский с немецким идут у него ненормально легко и быстро. Родители и учителя радовались таким способностям любимого сына и способствовали его обучению, приглашая всё новых учителей. К десяти годам Том уже свободно изъяснялся на французском, немецком, польском и русском, а к пятнадцати — ещё на пяти языках. Юноше всё давалось очень легко, а со знанием новых современных языков, он углубился в самостоятельное изучение и древних, дававших им начало. Это здорово помогло ему в расшифровке многих древних трудов из коллекции его матери. К 16 годам он прочел всю библиотеку, сделал перевод каждой книги, написанной не на современном английском языке.       Он очень многое узнал о магии. В 10 его допустили к официальным семейным хроникам, которые велись даже не с момента основания рода, а раньше. В то же время выяснилось, что любимая книга Тома — «Запретные знания о чародействе и волшебстве, тайно хранимые непризнанной дочерью Рода стражников мира загробного» –дневник прародительницы Кассиопеи, наказавшей сделать имя «Томас» родовым, и бывшая сквибом некого неназываемого, но влиятельного (в те времена) рода чародеев. Всё, что смог узнать Том — та была бастардом магического рода, не признанным ими. Но признанной своим «не способным к волошбе» отцом (супругом её матери), простившим измену жены — чародейки из старой семьи, соблазнённой «Сигнусом из Рода стражников мира загробного».       Кассиопея рассказывала об «истинных инквизиторах» — людях, не способных к волошбе, но силой ненависти своей к носящим магию, способных уничтожить даже темнейших духов; о том, как инквизиторы собирали походы и под именем своего бога грабили и убивали иноземцев, как они пытали и сжигали на кострах деревенских колдуний и травниц, и истребляли волшебных существ. Она просила потомков, «коли вернётся магия в их детях», скрывать её от простых людей и искать защиты у потомков отца её, Сигнуса.       В дневнике было указано несколько известных на тот момент мест сокрытия магических поселений, и повторялась легенда, описанная в других хрониках Рода — о троехолмье — и созданной прародителями защиты на трёх камнях. Они с отцом даже несколько раз ездили туда, где был третий холм, и Тому даже казалось, что он что-то чувствует каждый раз в одном и том же месте. Подогреваемый любовью матери к мистицизму, а отца — верой в чудо, юноша грезил наяву и мечтал о волшебстве. Все его стремления теперь были направлены на поиск магов. Начал он с родного города. Он расспрашивал про местных жителей, поколениями живших в городке между холмами. И про змеиный холм и его жильцов. Первым Том опросил отца, тот рассказал ему о потомках Гонтов. Что остались там сын и отец, жена из близкой родни была и почила при родах. Отец в пабе работал, но захворал, а сын на дальней ферме вкалывает по найму. Давно уже нет у них ничего, кроме земли, полной змей — тех трави хоть сколько, а они только множатся. Лет пять назад, а может и больше, умерла у них дочка — ту затоптала во время прогулки верхом вдовая миссис Грин — хозяйка пекарни. Говорят, она тогда и сама слегла, и её было не видно несколько лет — пришлось ехать в Лондон на лечение. Старый мистер Джонс, служивший в то время дворецким, расстраивался, что бывшей хозяйке пекарни — его младшей сестре, снова пришлось работать в ней, только теперь по найму — не оставлять же город без хлеба из-за того, что молоденькая вдова не может управиться. Да и как ей? Девушка-то приехала сюда с горя, продала в Лондоне дом почившего супруга, и перебралась в глубинку. И так ничего толком не умеет, да еще и так неудачно с коня навернулась…       Много поколений живут в городе Джонсы, дворецкий Александр — глава семьи. Почти все в Литтл-Хэнглтоне его близкие родственники, кроме Гонтов, стремящихся вступать в брак друг с другом, да, пожалуй, приезжих в последние годы: молоденькой вдовы Грин из Лондона, вдовы Кентон, приехавшей из пригорода Глазго с племянником, молодого Стоуна оттуда же, Брайсов из Годриковой Лощины, да Браунов — те раньше жили в Салазаровых топях и переехали сюда в конце прошлого века, просто не успев ни с кем породниться.       К двадцати годам Том уже был выпускником Кембриджа, знал 17 языков, включая мёртвые и был страшным повесой. За время его учёбы, отец получил не одно гневное письмо с требованием пристыдить наследника, а то и с требованием жениться на какой-нибудь Джейн, дочери аптекаря. Однако молодой человек всегда выходил сухим из воды — у него был не только талант к изучению языков, но и талант к их применению: редкий человек не поддавался его обаянию, и не имели значение ни пол, ни раса, ни родной язык. Неясно было только, почему он не привёз себе жену, ведь брак с местными был бы близкородственным, хоть и не слишком. Неужели ни одна девица Тома не очаровала достаточно? Этот вопрос никогда не поднимался в семье, хотя и витал в воздухе.