Тепло под сердцем

В проходном дворе, ведущем с Почтамтской на набережную Мойки, Зотова достала брегет из кармана мешковатых плотницких штанов. - Летягин, ты при котлах? Примерно через четверть часа, когда с улицы будет грохотать, забей клинышки под дверь с парадной лестницы. Четвертый этаж, богатая дверь, не перепутаешь. И не мешкай там, а то на звук швейцар выйдет и по зубам огребешь. Держи. Мужчина с ужасом взглянул на молоток и десяток клиньев. - А ты? - А я сделаю то же самое с черного хода, но сперва суну коробочку в печку, тот знакомый с химзавода сказал, тридцати градусов будет достаточно. Так что задымит быстро. Кстати, белый фосфор не тушится водой. - То есть там не зубной порошок, - вздохнул Летягин. - Ну ты, Динь, даешь! Ухмыльнувшись, Ольга взвалила на плечо дровяную связку. - Потом можешь валить, лучше через крышу. Все, бывай, ты в парадную, я на набережную. Как-нибудь увидимся. Девушка изобразила губами воздушный поцелуй и побежала в подворотню, Летягин поплелся за ней. У него язык не повернулся сказать, что он не хочет. А о том, что они с Зотовой своими руками собираются умертвить не только Штольмана, но и всех в клубе, он старался просто не думать. … - Пап, посмотри! – Митя, с восторгом пялившийся в окно, подлетел к отцу и дернул его за рукав. - Там фейерверк! Смотри, как красиво! С набережной в ночное петербургское небо одна за одной взлетали шутихи, разрываясь в воздухе искрящимися звездами. - Это нам подарок? За выигрыш? Яков покачал головой. У окон, выходящих на Мойку, столпились едва ли не все игроки, которым сегодня достало впечатлений. Даже мошенники почему-то не ушли из клуба, а тихо переговаривались в темном углу, изредка бросая на Штольмана косые взгляды. Налегший на творение братьев Чивас Петр Иванович не собирался никуда смотреть. Он кинул в рот кусочек лосося и задумчиво вымолвил: - Стучат… Виски не то чтобы ударило Штольману в голову, но все-таки сосредоточенность он потерял и опасность, исходящую от постукиваний в дверь и шипения на кухне, оценил не сразу. Только когда кухаренок Сенька с расширенными от ужаса глазами и с криком «Горим!» пробежал по залу к выходу, Яков заглянул в кухонный коридор. Но оттуда уже валил черный, удушающий дым, вонявший почему-то чесноком. - Пожар, пожар! – истерил пацан, толкая дверь наружу. - Помогите, дяденьки! Черный ход заперт, я тоже пробовал! И там тетя Варя на кухне! Глядя на клубы дыма, швейцар игрового зала отпихнул Сеньку, налег на дверь сам. - Не выходит, господин Петровский! Никак! – крикнул он. Несколько мужчин по очереди, а затем и помогая друг другу, попытались выломать дверь. Безрезультатно. Фальке выругался по-немецки, Калязин пнул массивную дверь ногой. - Да что за день такой! Петровский, что делать? – громко вопросил шулер, перекрывая голоса других взволнованных игроков. Тем временем Яков прикрыл лицо платком, смоченным в воде, и все-таки прошел в заполнявшийся дымом коридорчик, а затем, следуя голосу Мити, и на кухню. - Пап, вот тут тетя лежит, - сын помог Штольману найти на полу обмякшее тело. Дыхания не хватало. Яков почти на ощупь выбрался в залу, где мужчины выбили окна на Мойку, и, встав рядом с Мироновым, глотнул чистого воздуха. - Петр Иванович, сможете выбраться? – спросил Штольман, поливая себя оставшейся водой из графина. Дядюшка Анны перегнулся через подоконник. В слабом свете луны стена здания казалась еще менее надежной, чем днем. - Не рискну, Яков Платонович - пьян, темно, четвертый этаж. Балконов рядом нет, а то бы по бортику, но он узкий, - оценил он ситуацию. - Пролетка чья-то внизу, наверняка Заварзина. Крикните, пусть кучер телегу с сеном ищет и сюда гонит, - с этими словами Яков скрылся в дымном проходе. Штольман знал, что сам он в любом случае выберется - за бортик можно было ухватиться руками, сползти на третий этаж, то же самое сделать там, и прыгать пришлось бы всего лишь с высоты пары саженей. Но у Петровского собралось много людей. Языки пламени от занявшихся дров уже лизали стены коридора, поэтому нужно было торопиться. На кухне Штольман с разбегу навалился на дверь черного хода, но лишь отбил плечо и понял, что и здесь выхода нет. Яков с трудом различил на столе большую кастрюлю, с натугой плеснул из нее на полыхавшую плиту. Огонь странного цвета только пуще заплясал длинными сполохами. «Что за дрянь там горит?» - удивился следователь. Он ухватил полнотелую кухарку за руки и вытащил в зал. Очнувшись от вылитого на лицо шампанского, пожилая женщина закашлялась. - Пап, там мама внизу! – огорошил Якова юный призрак. - Она сказала, что принесла веревку! «Ох, Анечка, ты все-таки пришла», - выглянул наружу Штольман. В горле саднило, спрашивать, как и почему, было некогда, да Яков и догадывался. Он помог кухарке встать, подвел ее к окну. - Аня, не ходи внутрь! – рявкнул он, увидев, как платье жены мелькнуло в парадной. - Семен! Трофимов, помогавший извозчикам укладывать на пустую телегу сброшенные из окон подушки, бросился за Анной, Митрофан кинулся туда же. Штольман в тревоге ждал. Через полминуты Анна вышла из парадной одна. Внезапно Яков понял, что видит только свою жену. Лунный свет осветил любимую. Скромное домашнее платье под наспех выбранным жакетом, залихватски сидящая шляпка, сжатые у груди кулачки. Устремленный на него взгляд. «Яшенька», - услышал Штольман, - «я знаю, ты будешь ждать всех, но прошу, не задержись. Ты очень мне нужен». «Милая моя, только не волнуйся. Все будет хорошо». Анна разглядела сквозь дым его уверенную улыбку и немного успокоилась. «Как помочь?» - спросила она. Показав на суетившихся на телеге мужчин, Штольман махнул рукой в сторону Большой Морской, где находилась известная в столице пожарная часть. «Конечно!» - Анна подбежала к кучеру, передала ему просьбу найти пожарных, а затем вернулась к пятачку напротив окна и устремила взор к мужу. «Что еще сделать, Яша?» Он вновь улыбнулся. «Ничего. Я скоро спущусь». С трудом отведя глаза от Анны, Штольман увидел, как Петр Иванович перекидывает ноги на улицу. - Будете прыгать? Погодите, Семен сейчас веревку пробросит, что они с Аней принесли, - сказал Яков кашляющему Миронову. Петр Иванович, которому не улыбалось переломать ноги о телегу или тем паче булыжную мостовую, быстро залез обратно. На телегу первым спрыгнул Сенька, легкий вес которого принял на себя извозчик. - Господа! – крикнул он наверх, - так можно, только попробуйте чуть-чуть спуститься! Женщин нет? Яков с Мироновым, держа швейцара за руки, помогли тому уцепиться за бортик. Когда мужчина мешком свалился на подушки, Калязин тоже решился и, хотя при падении он вскрикнул, похоже, что-то сломав, за ним последовали другие. Оставаться в помещении клуба, уже полностью заполненном едким дымом, становилось опасно для жизни. Из дальнего окна на том же этаже, что и клуб, выглянул Трофимов и с сомнением взглянул на бортик, тянувшийся под окнами. Митя выхватил у него кончик веревки и понес к отцу. - Вот чертенок! - восхитился Семен. Яков быстро обвязал веревку вокруг тяжелого кресла, проверил, держит ли крепление его вес, махнул Трофимову. Тот бросил второй конец на мостовую и скрылся в доме. Штольман помог Петровскому перелезть через подоконник, проследил, как тот грузно шлепнулся на землю. - Петр Иванович, держите, - подал веревку Яков. Когда Миронов благополучно достиг мостовой, за окно шагнул Фальке. Он спокойно, без спешки съехал вниз, будто прогуливался в парке. Следователь оглядел оставшихся. Пожилой Заварзин тихо стоял у окна, лицо его в лунном свете казалось белее бумаги. - Как вы себя чувствуете, Сергей Михайлович? – вопрос был не вполне уместен, но Якову показалось, что у богача, страдавшего от излишнего веса, сейчас случится сердечный приступ. - Все в порядке, - слабо прошептал мужчина. «Дьявол, как с ним быть? Перекинуть через подоконник? Он же на веревке не удержится». - Садитесь сюда, - Яков подвел толстяка к окну. - Тут Заварзин, - крикнул он вниз, - он сам не сможет! Подведите телегу прямо к стене! - Скажите им… - пробормотал мужчина, - кто меня поймает, получит награду. Не удивившись привычке богача покупать себе спасение, Яков прокричал на улицу слова Заварзина. Тут же под окно встали извозчик и двое мужчин. Они дружно крякнули, принимая на себя тяжелое тело, свалились в кучу малу, но кажется, никто серьезно не пострадал. В зале остались только Штольман и кухарка Варвара, а пламя тем временем уже пожирало игорные столы. Медлить было нельзя. - Свят, свят, свят, - попятилась женщина, увидев приглашающий жест Якова. - Та что вы, барин, кудыть мне. Я уж как-нибудь. Слазьте сами, не тратьте на меня время. Пришлось Штольману применить силу. Женщина повизгивала от страха, но Яков ухватил ее за необъятный торс и, обрывая ладонь о жесткую веревку, сполз вместе с ней до уровня третьего этажа. Тут кухарка глянула вниз, дико вскрикнула и так дернулась, что Яков не смог ее удержать. Женщина упала на встречавших внизу мужчин, раздалась глухая брань. «Цела вроде. Теперь, считай, все», - облегченно выдохнув, Штольман услышал колокол пожарного экипажа. «Пожарники, наконец. Как-то они не торопились», - Яков перевел взгляд на жену. И едва сам не выпустил веревку. … Незамеченная никем, ожидающая развязки и раздраженная способностями следователя выбираться из каждой тщательно приготовленной ею ловушки, Зотова чертыхнулась вслух. - Да чтоб тебя, Штоль, никак от тебя не избавиться. Тогда план Б, - пробормотала она, стоя за колонной дома и роясь в сундучке. - Не люблю я этого, но ты сам так решил. Благоверная твоя слишком близко стоит к моему плану… и это просто отлично. В суматохе она подкралась к Анне, встала за спиной, уткнула острие карманного ножа в повздошье. - Тихо, милашка. Скажи Штолю, что пусть не дергается и никого не зовет. Иначе… Она легко нажала на нож. - И сделай шаг влево. - Па-ап… Опять та тетя… - растерянно сказал Митрофан. Яков был уже близок к земле. - Камень, - прошептал он, не двигая губами. Мальчишка сразу все понял. Он помнил, как отец благодарил его за пришибленного стражника Трубецкого бастиона. - Сильно? – на всякий случай переспросил он. - Да. Ощущая, как сталь врезается в живот, Анна сделала осторожный шаг влево. - Скажи это, - серьезно сказала Зотова. От укола Анна дернулась. Как бы не хотелось ей воспротивиться мерзавке, ребенок был важнее. - Яков! – крикнула Анна, обратив на себя внимание спасенных и спасателей. - Пусть её не трогают! Я ей не нужна, но она может мне навредить! - Не подходите к ним! – заорал Штольман, быстро спускаясь, но Петр Иванович и швейцар клуба уже сами замерли в нескольких шагах от женщин. Стоя перед люком, который открыла еще при подготовке фейерверка, Ольга сунула правую руку в карман. - Хороший мужик. Красивый, - доверительно шепнула она на ухо Анне. - Жаль. Она взвела в кармане револьвер, навела его на стоявшего у телеги Штольмана и нажала на курок. Поняв, что собирается сделать Зотова, Анна не думала ни мгновения. Она подалась вправо, пуля обожгла плечо. Анна вскрикнула. Но Зотова и не смогла бы прицелиться верно, потому что за секунду до выстрела на ее голову обрушился камень. Револьвер из руки Оленьки выпал, ноги подогнулись, она механически сделала полшага и упала в открытый колодец. Яков был уже рядом и, мельком заглянув вниз, подхватил осевшую на мостовую Анну. Разъяренный Митрофан нырнул вслед за упавшим камнем и принялся бить им по рукам и плечам девушки. - Я тебе сказал! Сказал! Сказал! Руки от моего папы убери! И мамы! Ты больше никого не тронешь! Из парадного подъезда вывалился грязный, закованный в наручники Летягин со свежим синяком на скуле. - Смотрите, кого я нашел на чердаке, - громко сказал Семен, появившийся следом. - Это он заколотил главную дверь, а потом хотел убежать через крышу. Вот только с замком не справился. - Митя, хватит, - шикнув на очевидно беснующегося малыша, дядюшка Анны дождался, пока камень ляжет на дно колодца, а затем подозвал пожарных. - Господа! Полагаю, произошел … - Миронов показал вниз, где луна бесстрастно освещала неестественно скрюченное тело, - несчастный случай. … В экипаже Штольман держал жену так, чтобы она не ощущала подпрыгиваний на булыжной мостовой. - Ничего страшного, Аня, царапина, быстро заживет, - сказал он, но тут же нахмурился, глядя на разодранные жакет и платье. Картина покачнувшейся от выстрела Анны до сих пор стояла у него перед глазами, напоминая о пережитом ужасе. Он поправил наспех скатанный тампон и вздохнул. - Спасибо, что прибежала с веревкой. Как ты узнала? «Как обычно», - лукаво улыбнулась она. - Сейчас приедем домой, перевяжу тебя получше. Живот не болит? Она откинулась на его грудь. «Нет, Яшенька». «Теперь всегда так будешь разговаривать?» - поднял бровь Штольман. «Зачем ты кинулась на револьвер?» «Я тебя люблю». Он укоризненно покачал головой, но на лице появилась улыбка. «Поэтому бросаешься под пули? Не стоит, счастье мое». Потянувшись к её губам, он понял, что побеспокоит раненое плечо, и лишь провел пальцем по нежной щеке. - Не надо меня защищать, Анечка. Ты – самое дорогое, что у меня есть, не рискуй собой. - Но ты – моя жизнь. И слова вновь стали лишними. … В молчаливом своем разговоре они не замечали Митрофана, давно уже пытавшегося пристроиться под руку отца. Мальчишка грустно вздохнул. Ему показалось, что родителям больше никто и не нужен. Большая ладонь Штольмана охраняющим жестом лежала на животе Анны, губы касались её виска. «Я им не нужен. Крошка в животике – наверное... Но не я». - Папочка... - маленький призрак тронул отца за рукав. - А я? Я помог? - Конечно, малыш. Спасибо тебе, - тихо сказал Яков. Затем он прижал палец к губам, призывая к молчанию, и даже не взглянул на Митю. Глаза Штольмана были прикованы к нежному лицу Анны. Веки её были сомкнуты, дыхание ровным - несмотря на все треволнения ночи и боль от содранной пулей кожи, Анна была похожа на спящего ангела. Улыбнувшись, Яков прошептал: - Мой ангел-хранитель. Всегда рядом. … - А где Митя? – сонно спросила Анна, когда Штольман уложил ее на постель. - Я ему книжку обещала дочитать. Почитаешь за меня, Яша? - Конечно, милая. Спи. Яков взял с полки книгу с картинками, вышел в коридор, негромко позвал сына. Но тот не откликнулся.  ... Чуть свет служитель местного прихода отпер часовню Ксении Петербургской, чтобы привести её в порядок перед новым днем, дарованным Господом. Осенил себя крестным знамением, обвел глазами скромное убранство. И упал на колени, восторженно шепча: - Я верил! Верил! Боже, она мироточит! С иконописных глаз иконы Божией Матери текли почти настоящие слезы.