Энди сломает всё

________________________________ — Направо!

— Два, два шага, не три!

— М н е__с т р а ш н о!

— И пригнуться не забудь!

— Куда?! Я же сказал напра… ? $^#^&*, присела, быстро! И Энди приседает — хотя ей больше всего хочется, чтобы все просто замолкли. Стена угрожающе надвигается, от неё отделяются гибкие чёрные щупальца, но Энди пока «везёт» уклоняться — как и от канделябра, что, ощетинившись кованными крюками, пролетел над ней, хищно нацелившись на голову. Вопреки советам, она совершает кувырок — налево. Пол, кажется, уходит из-под ног. Впечатление, будто он раскалён, но ожоги — это не важно. Она угадала. Едва светящееся эфемерно-розовым цветом в другом зрении зеркало и впрямь переносит её в потайное помещение.

— Да, да, да!

— Обожди говорить «гоп»… И он прав: Несмотря на то, что Энди прекрасно видит Искру, подойти она не может. Старые чары, посерьезнее, чем просто желающий поживиться незваным гостем дом, чары, не пускающие ближе тех, кто не принадлежит к Роду. Собственно, а на что она рассчитывала, что таких не существует? Энди бессильно всхлипывает. Обожженные руки и спина дико ноют. Она выбирается — чудом, но уходя домой ни с чем. Точнее, не уходя — ох, ощущения от смерти, когда её растоптали, ничем не лучше, чем когда страшный дом выпивал всю кровь до капли. Энди лежит на кровати в своём домике на опушке леса. Домашняя живность давно уж проснулась и шумит, рассчитывая получить еду. Нужно бы встать, но Энди мелко дрожит, переживая очередной ужасный откат сознания за миг до непоправимого. Как бы сильно она не старалась всё запомнить, её модели слишком коротки. Казалось, она учла всё, что было можно — но вот, уже в десятый раз совершив «первую» вылазку к «бесхозной» искре, она снова «умерла». И это не считая зацикленного прохождения моделей и предполагаемых смертей в них. — Так больше продолжаться не может. Бесполезный подход. Для разнообразия, Энди согласна с Аном. Даже у её упрямства есть пределы — а оно, вообще-то, достаточно велико. Потому что появление Ана было ошибкой, как и появление Индианы — но вот относительно дальнейшего решение было почти осознанным. Теперь в календаре через пару лет был обведён красным день, когда в голове появится ещё и Андромеда. Потому что так написано в инструкции для себя самой, и приходится верить, что это — самый лучший вариант. Ей казалось, это умный ход — использовать дар «кражи снов» для обучения, чтобы успеть стать настоящей личностью до того, как всё, что хранится в её памяти, исчезнет. Она должна была бы вместе с видениями событий чужой жизни, чаяний и мыслей получать и быстро усваивать большие объёмы информации. Но даже тщательно подбирая людей с правильными навыками, Энди не учла множество моментов. Во-первых, у Дианы были десятки лет на то, чтобы освоиться, а у Энди — два месяца. Считывание то и дело проходило через пень-колоду, часто не того аспекта, который она стремилась читать. Во-вторых, резерв был и оставался пока крохотным — где ей добиться его развития, не рискуя? А значит, дар и вовсе мог подвести — как и все другие её способности. В-третьих, учёба учёбой, но, если воровать слишком много чужого, побочные эффекты неизбежны. Итог, в некотором роде, закономерен. За собственными мыслями бывает слышно эхо чего-то другого. Прошло чуть меньше двух лет с сентябрьской ночи 66го, когда она отказалась от идеи Лены устроить её в приёмную семью и предпочла жить своим умом. Что было толку изображать ребёнка, если Энди чувствовала себя ребёнком только физически и… э-э… магически? Но и «экстренные двухмесячные курсы» получения навыков путём копирования знаний других подложили настоящую подлянку. Из записей Энди знала, что была целителем — это как врач, только у магов. Неудивительно, что, пока она ещё помнила себя, то «заходила узнать» хоть что-то в маггловские больницы. На её беду, выбрала она патологоанатома в возрасте и травматолога, который раньше был военным врачом, по сути, не так уж и давно вернувшимся из горячей точки. Считывания воспоминаний этих двоих хватило для того, чтобы появились первые проблемы — но на тот момент Энди ещё прекрасно помнила себя-из-модели и не придала значения. За навыками вроде знания языка и математики она решила наведаться в школу. Выглядеть «ученицей» было проще, чем взрослой, что, в условиях огромных усилий, необходимых для хоть какого-то контроля метаморфизма, было немаловажно. Всего за один день Энди невзначай столкнулась с десятком разновозрастных девчонок — и этого должно было быть достаточно для того, чтобы не переживать о незнании алфавита. По правде, этого оказалось достаточно, чтобы выучить три языка, историю, нотную грамоту, географию графства, запомнить все сплетни городка — и заодно чуть не поехать кукушкой. Вечером после похода в школу голова дико болела — что казалось нормальным после такого интенсивного использования магии. Но утром Энди осознала, что не может отделаться от назойливых комментариев внутреннего голоса. Голоса с уровнем развития и опыта усреднённой ученицы пятого класса — да ещё и ужасно жизнерадостного. В противовес ему, будто одного этого было мало, проснулся и второй — результат недавнего «обучения» в больнице. Второй голос, к счастью, был взрослым — однако, язвил, матерился и вообще, кажется, принадлежал мужчине. Разумеется, Энди заволновалась. Но что она могла поделать на этом этапе? Ещё раз изучив всю доступную ей информацию (которая ограничивалась записями Ирмы), она примерно поняла, где закралась ошибка. Но Ирма не так уж и много знала о даре Дианы, больше того, Диана, судя по всему, однажды вляпалась в нечто подобное — и с тех пор зареклась читать что-то, кроме «предсказаний». По некоторым намёкам Энди предположила, что эффект «раздвоения» восприятия со временем ушел — жаль, не ясно, сколько же времени на это понадобилось. Ей бы очень помогли записи самой Дианы… Только она их, по словам Ирмы, не вела, как и Элинор. «Школьница» была отличным примером того, как должен вести себя ребёнок на, скажем, рынке — пусть Энди людей, скорее, избегала, иногда требовалось что-то купить. Но во всех остальных случаях комментарии воображаемой девочки неимоверно раздражали — уж слишком наивными были. Энди и сама по себе, в силу возраста, не так чтобы легко могла долго сосредотачивать внимание на одном занятии, спала дольше «обычного» и отлично набирала при этом энергии, чтобы бегать целый день. По-своему, это было хорошо, но задачи у Энди стояли отнюдь не детские — и позволить себе беспечность и наивность она не могла. Разве в модели не из-за них в том числе она вообще попала к чёрным артефакторам? Энди стоило больших усилий не повторять ошибок — ставя себе приоритетную задачу уцелеть, пока растёт. Это включало и то, что, если выброс магии произошел с ней не в доме, где стояла защита, она спешно убегала куда-нибудь подальше. Если нужно было куда-то идти, она обязательно строила модель на несколько часов вперёд. Пусть это и выматывало, пусть «проживать» дважды один и тот же отрезок времени (мнимо и реально) было скучно, это казалось разумной предосторожностью. И всё равно было страшно — выбросы случались в одном и том же городе, рано или поздно это привлечет внимание. В плохом случае она попадётся. Нужно дотянуть до хорошего — сильных выбросов, которые отразятся в Книге, за чем последует приглашение в Хогвартс… А с одиннадцати лет — статус ученицы и какая-никакая связанная с этим защита. Энди жила в напряжении — и появление в голове комментариев от жизнерадостной «а давайте называть меня Индианой» было не к месту. Впрочем, и без нагнетания обстановки «этим букой Аном, которому всё равно нужно имя, чтобы не путаться», тоже можно было бы обойтись. Опасаясь совсем уж искаженного восприятия действительности после того, как модель забудется, Энди писала себе длиннющие инструкции, похожие на гибриды дневника и сборника советов. А ещё, долго колеблясь и присматриваясь, всё же выбрала женщину средних лет, врача, жену, мать — для того, чтобы получить максимум информации и от неё. Конечно, они отличались — но характером были достаточно похожи. Женщина была магглой, что накладывало свой отпечаток… И всё же, Энди чувствовала: она слишком беззащитна для похода за информацией в какой-нибудь волшебный квартал. Слишком одинока, это чревато. По крайней мере, та женщина неплохо разбиралась в ведении домашнего хозяйства — это было важно, всё-таки сбережений Ирмы хватило бы всего на год-два. А, если заниматься огородом и кроликами, то жить, не слишком зацикливаясь на вопросе пропитания, можно было бы намного дольше. Пожалуй, эхо, возникшее из-за этого считывания, Энди впоследствии почти не слышала — этот внутренний голос она в полной мере отождествляла с собой. И всё-таки, всей той информации, которую заготовила на будущее Энди, пока ещё считала себя Андромедой Тонкс, не хватало для успешного выполнения намеченных планов. Её было полностью достаточно, чтобы наладить быт — но мало для вылазок в магический мир. По факту, Энди, которая больше не могла опираться на накопленные в ненастоящей жизни знания о волшебстве, эти два года боялась даже начинать то, что, по идее, должна была делать. Вместо этого она анализировала все найденные непонятные маггле объекты в доме, критически подмечала любые намёки в записях и жадно читала книги о магии, которых, о удача, был целый чердак. Всё-таки, «Андромеда Тонкс» была ведьмой, и, несмотря на то, что была замужем за выходцем из семьи неволшебников, и помыслить не могла о непонятности каких-то своих ремарок. В результате, Энди, базируясь только на новом, «ворованном» маггловском опыте, довольно долго ломала голову над многими моментами в них, сомневаясь в том, что она имела в виду, их составляя. Похоже, ей и впрямь наиболее разумно было бы подловить среднюю мисс Блэк и скопировать её знания. Как бы ни болела после этого голова, и как бы ни было опасно караулить аристократку в магическом квартале в день выброса её сестры, оно должно того стоить. Да, в голове может появиться ещё один голос — но Энди, вроде как, была Андромедой десятки лет, и, когда она приняла решение строить свою личность на каком-то фундаменте, а не с чистого листа, отказаться от идеи всё же получить большую часть воспоминаний мисс Блэк и её знаний о чистокровных семьях, было слишком сложно. Плюс, она предполагала, что могла бы попробовать спасти саму Андромеду от смерти — почему бы не попытаться? Это было бы хорошей платой за столь ценные знания… В конце концов, Энди не предполагала считывать никого больше настолько глубоко — проявившихся побочных эффектов ей хватало с головой. — Как вы думаете, кто именно нас растоптал? — спрашивает один из двоих рассудительных побочных эффектов, Ан. — Э т о__б е з__р а з н и ц ы,__б ы л о__б о л ь н о!__Д а в а й т е__б о л ь ш е__т у д а__н е__п о й д ё м! — Снова ноет Индиана. Энди вздыхает. Начинается старый-новый день, и, для разнообразия, она и впрямь сегодня больше не сунется к тому заброшенному мэнору в магический мир. Да, первое же предположение Ирмы о его местонахождении оказалось верным, да, Энди с помощью моделирования будущего — и десяти откатов сознания (ведь модели оказалось мало) — смогла-таки подобраться очень близко. Но, оказывается, только для того, чтобы понять: она в тупике. Искру так просто не возьмешь — иначе кто-то бы уже додумался. — Абраксан, — выносит она вердикт ближе к обеду, пересмотрев бестиарии. Вроде бы, именно этот слоноподобный конь её и задел на выходе из недружелюбного дома — может, случайно. Ничего не попишешь — чтобы вернуть знания по-максимуму, необходимо ждать еще пару лет, пока наступит день рождественских каникул, в который Андромеда Блэк гарантированно будет на Косом переулке. За это время и Энди подрастёт, дар немного окрепнет… Или, пора признать, что ей необходима помощь. А может, сначала ещё и помощь психотерапевта? — С горечью думает она. Что-то ей подсказывает, что с подобными дарами и нестандартным возрастом сознания, она уже даже близко не похожа на нормальную ведьму — и это ещё только 68й на дворе. Удивительно, но впоследствии — в контексте этой конкретной проблемы — все оказалось не так плохо, как она предполагала. Энди росла, и эхо чужих личностей быстро теряли свои индивидуальности — так что ситуации, когда в её голове есть она и еще целых четверо других, на самом деле, не случилось. Узнанное у семнадцатилетней Андромеды потихоньку накладывалось на женское «я» и ассимилировалось. К моменту, когда Энди столкнулась с Волдемортом во второй раз, проблемы, можно сказать, не было вовсе. Комментарии Ана выделялись на общем фоне отчетливее — но и он, хоть и оставил знатный отпечаток на характере Энди, спустя годы истаял. Уж после рождения ребенка, так точно — что вовсе не удивительно. Но первой тепленькую компанию диссоциативных девиаций покинула Индиана. По правде, даже раньше, чем Энди заполучила воспоминания мисс Блэк. Через всего каких-то полтора месяца после этой неудачной вылазки. С её уходом в жизни Энди стало значительно меньше беспечного смеха. И появились шансы.

________________________________

Желтый песок просыпается сквозь пальцы, и, провожая взглядом последнюю песчинку, он отряхивает руки. На черной коже не остается следов — воздух сухой и жаркий, а дождь, превращающий барханы в грязное месиво, здесь явление редкое. — Скука, — говорит он своему спутнику, что так же лениво вырисовывает на песке какие-то символы. Тот согласно кивает, не отрываясь от своего занятия. Жаркое солнце золотит его непокрытую голову, превращая короткие рыжие волосы в огненную корону. — О, вот сейчас, — вдруг вскидывает он голову. И правда, в лагере повстанцев, за которым они наблюдают, начинается движение. Лидеры переговариваются на повышенных тонах — нервы у них уже не выдерживают. Скоро что-то будет. Чад полыхнет. Или обойдется малой кровью, кто знает. — Нет, еще будут планировать, — констатирует темнокожий, продолжая наблюдать за происходящим. — Пока соберутся, можно на все молитвы успеть ответить… — Вообще год какой-то тихий. Недавно в Праге намечалось интересное, я уж попкорн прихватил, танки все-таки… И такой облом… — Пожимает плечами рыжий. Его собеседник недовольно морщится. — Где ты только эти слова странные берешь… Облом, надо же… И что такое попкорн вообще? — Ку-ку-ру-за, — ухмыляется тот, проговаривая по слогам. — Воздушная. Маис, помнишь такое, или, это для тебя тоже слишком инновационно? В гости ходить нужно почаще, совсем от жизни отстанешь. Сейчас только студенты и развлекаются нормально, вот в мае во Франции была неплохая вечеринка. Где, мне, по-твоему, еще было гулять, кроме как не среди молодежи? — Не знаю, это твои интересы обычно включают и бездарностей. Я лишь иногда играю с людьми. — Темнокожий хмурится. Его цветастый балахон и пестрые ленточки, вплетенные в тонкие косички, и впрямь придают ему несколько аутентичный облик, особенно, на контрасте с штанами клеш и кожаной курткой рыжего. Он отворачивается от повстанцев и с силой трёт переносицу. Последние дни кто-то ни с того, ни с сего, без привязки к праздникам, проводит масштабные мессы. Это начинает действовать на нервы — хотя отвечать на подобное он вовсе не обязан. Вот, кажется, и сейчас, на сей раз один из его любимчиков среди жрецов… Ох уж эти людишки — а как ответишь на призыв о помощи, так потом пугаются и веками сказки сочиняют. Рыжий, конечно, видит, что его собеседник раздражен, — да с кем из них не бывало по молодости, когда еще тяжело абстрагироваться от своей паствы. Те, кто хоть когда-то баловался управлением погодой, частенько потом вынуждены были мириться с назойливостью молитв насчет урожая. В этот раз, кажется, тоже предел терпения уже пересечен: черные глаза напротив пустеют, а фигура недвижимо замирает. Уже не здесь. Рыжий хмыкает, раздумывая, стоит ли подождать его возвращения или отправиться следом. С этого бархана в смещенном пространстве открывается неплохой вид на лагерь — но ничего интересного не происходит. Можно найти себе сотню занятий и получше. Он закрывает глаза. Прислушивается к отзвукам драк, эху ссор и злым репликам, он способен узнать о каждой, ведь это и есть его двери. У него нет своего анклава, он просто приходит, куда пожелает, когда его зовут — и ничто не мешает ему любое место сделать своим. Другие часто радуются, когда он уходит, но всегда пускают его на свою территорию вновь. Некоторых невозможно куда-то не пустить. Пространство ломается ему в угоду, складываясь в новую картинку. Его недавний собеседник смотрит глазами своего служителя — стыдя мелкую девчонку. Забавно. Рыжий слышал от Пабло, что она выспрашивала. Видно, несмотря на даже по меркам простецов сопливый возраст, на месте не сидится. Но чтобы настолько? — … пришла сюда, и еще имеешь наглость просить… — Я взывала по всем правилам, — отвечает девочка ровно, несмотря на то, что носом у нее уже идет кровь. Совсем слабачка, едва ли тянет даже выдержать конфликт с местным источником. — День свадьбы Вашей дочери, говорят, был в позапрошлом столетии. Неужели, сегодня нет места сделке? Рыжий хмыкает: сделки для некоторых — это святое, но… — Покуда ты единственная в своем анклаве, тебе нечего мне предложить, — кривится лицо аватара. — Все сошлись на том, чтобы оставить хоть кого-то в живых. Неудобно, когда в итоге вместо нормального разговора о внешней политике непродуктивная ахинея между мелкими Министерствами. Приходи, как Соглашения на другого завяжешь, тогда и сделка будет. — Я хочу сейчас. — Редко отказываюсь от душ, но позже. — Не отказывайтесь. Разве не мелочь прошу? Так сделайте скидку! Рыжему хочется присвистнуть: интересный ход, душу по частям продавать. А наглость-то, темперамент, опять же, у новой Британии завидный. Он усмехается: теперь, кажется, понятно, как парочка спелась. Аватар его знакомого, тем временем, неподвижно застывает: тот уходит на другой план, чтобы рассмотреть девочку. — Вижу. Занятная композиция, — задумчиво говорит он, когда его сосуд отмирает. — Но что-то мне кажется, это «на тебе, Боже, что мне не гоже, так?» С чего ты взяла, что мне интересна благотворительность?! Он раздражен, и давит сильнее — девочка не падает на колени только каким-то чудом. Но недолго, куда уж здесь сопротивляться. — Это, между прочим, лучшая часть меня! — Хрипит она в ответ, изображая оскорбленное достоинство. — Кроме того, разве это благотворительность, когда есть хороший шанс развлечься? Давление ослабевает, и девочка облегченно выдыхает. Это было на грани фола: а все потому, что Энди не может моделировать действия существ такого порядка. Приходится пробовать не допускать ошибок, не зная возможных реакций — как делают люди, не знающие своего будущего. Ее собеседник бросает краткий взгляд в сторону — Энди не позволяла себе отвлекаться, но, похоже, они здесь не одни, и компания тоже непростая. Ей кажется, она слышит два смешка — и старается не показывать страха, хотя шутки у трикстеров ожидаемо всегда… своеобразные. — Ну давай попробуем, ученица, — следует наконец столь желанный ответ. Энди не успевает даже выдохуть, как черные пальцы уже смыкаются на ее горле, а губ касаются чужие — холодные. Она не столь наивна, чтобы верить, что Он украл только раздражающую ее Индиану. Энди потеряла и что-то другое, безвозвратно. Она заплатила. — Больше на мою территорию с металлоломом не приходи. И вообще, выучи, потом взывай, — насмешливо комментирует «наставник» — и покидает тело своего аватара. Парнишка-жрец падает кулем на пол. Ему отходить пару дней: смертным такие фокусы тяжело даются. Энди же остается только удивленно смотреть на толстенный фолиант, что появился в ее руках, всматриваясь в неясные иероглифы. Она обессиленно прислоняется к мотоциклу, в замешательстве проводя рукой по надписи. Веселье уже началось — она даже не знает, какой это язык. — Шумерский, — слышится шепот откуда-то сзади. Энди вздрагивает. В каждом слоге — лязг оружия и дым костров, крик ворон и хрип умирающих. О да, она знает, кто засвидетельствовал сделку. — Это потому, что ты тоже посмела говорить с ним на чужом языке. И колесный транспорт его раздражает. Хотя твой конь ничего так, да, — замечает некто рыжий, выступивший из тени. Его губы искривлены в усмешке, а грубые пальцы прослеживают нарисованное пламя. Он отводит руку, и Энди видит, как маггловский рисунок начинает переливаться и зловеще мерцать. — Стоило сразу договариваться о переводчике. — При всем уважении, — склоняет голову она, — мало кто горит желанием безвозмездно помогать. А в некоторых случаях, так и вовсе, перевод может скорее усложнить попытку договориться. Он улыбается еще шире: да, сам-то не упустил бы шанса «помочь» с переводом — тогда ей вряд ли бы удалось заключить сделку, к худу это, или к добру. — А ведь знаешь, — он наклоняет голову набок, разглядывая бойкую малышню, — я скоро загляну к тебе в гости. Прислушайся, и поймешь, что меня уже зовут… Энди снова вздрагивает. Все она понимает — но радости это не добавляет. Ее губы стягиваются в тонкую полоску, и, вопреки логичному молчанию, она замечает: — Милости просим. Присылайте извещение, и угощу чаем, покажу Тауэр. — Что ж не обедом, что ж не весь Лондон? Говорят, и вне его у вас есть, где посмотреть достопримечательности, я с радостью задержусь… — О, право слово, кратковременные экскурсии всегда более насыщенны… Он смеется ее вежливой дерзости. Солнечные блики играют в его волосах. Энди вытирает запекшуюся кровь тыльной стороной ладони. Спустя несколько месяцев Энди вновь стоит перед Искрой в доме, что не раз ее убивал. Но теперь Энди совсем другая. Дом относится к ней почти благосклонно, а спящее Сердце чужого Рода почти просится в руки, магия так и льнет — потому что магия Энди похожа. Энди училась прилежно и подделывает свои следы идеально. Наставник сказал бы, что она готова шутить. Она протягивает руку с четким осознанием собственной победы. Ее ломает, выворачивает, прошибает потоком неистовой силы, слишком мощным для хрупкого детского тела, слишком ярким, чтобы совладать и подчинить. Энди чувствует, как невыносимо становится просто дышать и существовать — но держит, давит, направляет. И вот, будто маленький камушек сдвигается, открывая путь течению, что-то неуловимо меняется, делая мир чуть более похожим на тот, каким она хочет его видеть. Девочка хохочет — гордо, истерично, вымещая в этом хохоте все неудачи. Это только начало. Всего лишь первая Искра. Теперь у нее получится. Обязательно. Пусть, пусть ищут слабую грязнокровку. Энди победила — пока впервые, но не в последний раз. Да и часть Искры, столь щедро выливающей силу в мир сквозь тело Энди, навсегда останется девочке. Вскоре она забудет о том, что такое мизерный резерв. Вскоре она вырастет. Спустя неделю у нее случится очередной выброс — мелкий, как всегда и было, но уже серьезнее, чем предыдущий. В записях на эту тему немного, сколько там Андромеда видела родовитых детей… Но к 71му показатели будут не хуже, чем у «кузена Сири» сопоставимого возраста — хотя, кажется, послабее, чем таковые у сестер Блэк. Но пока она только хохочет, радуясь, что наконец смогла совершить. Она счастлива — насколько это возможно. Она не переживает о том, что Искра больше не поддерживает развитие дара у дальних потомков этого Рода. Энди вообще о таком не переживает. Столь дальние потомки, как те, что могут быть у давно угасших Родов, будут слабы — их многочисленность результирует в том, что каждому достанутся крохи. В мире магии таких, как они, никто не ждет, они всегда будут на задворках, ведь почти ни на что не способны, они всегда рискуют жизнью, боятся перейти дорогу кому-то более сильному. Их дети часто магии не имеют вовсе, любая Искра рано или поздно заснет, если ее магию не обновлять в ответ. Им тяжело найти место, и они возвращаются к магглам — но и там уже сложно не стать изгоем. Энди думает, что жить без волшебства им даже будет проще, больше шансов на счастье. Вероятность того, что на самом деле остались только один-два потомка, а не сотни и тысячи, мизерна. Вероятность того, что в Искре еще достаточно сил, чтобы искать выход в ком-то — и того меньше. Энди не может предположить, что из-за ее действий где-то в мелком промышленном городишке на девчушку чуть старше нее вдруг накатит слабость. — Туни, подожди, мне что-то… Воды бы… — Говорит ребенок, отбрасывая длинные рыжеватые волосы за плечо и обмахиваясь рукой. Она уже достаточно взрослая, чтобы дар развивался, чтобы ее имя уже было вписано в Книгу школы магии. Но теперь, когда столь мощной поддержки предков, о которой девочка и не знает, больше нет… Не будет и самой сильной ведьмы поколения. Останется всего лишь заурядная волшебница. Энди не просчитывает на годы вперед судьбу каждого. Она делает кое-что важное для своего анклава. И она хохочет — потому что у нее получается. Энди и не подозревает о том, что она только что сломала.