Энди сломает всё

______________________ Больница — это стерильная чистота. Это рьяное стремление привет-ведьмы поддерживать очередь. Это толчея в приёмном и пустые длинные коридоры, связывающие палаты между собой. Это яркие мантии целителей и пациенты, что могут похвастаться удивительными проявлениями симптомов, от чайника вместо головы до перехода из призрачного состояния в телесное и обратно раз в две минуты. В больнице часто можно увидеть мажат, но есть девчушка, которая выделяется даже на их пестром фоне. Ее волосы всегда радуют (или пугают) взрослых яркими цветами, а непосредственность и жизнерадостность поднимают колдунам настроение. Да и потом, ведьмочка здесь часто бывает вовсе не потому, что никак не контролирует эмоции, а следовательно и магию, причиняющую травмы. Этого ребенка воспитывают всем отделением. Самой Доре больница очень нравится: здесь работают родители. Оба на четвертом этаже, хотя мама могла бы перейти и на пятый — но отравления зельями и последствия неудач с магическими растениями случаются чуть чаще, чем проклятия. Мама с папой делят смены так, чтобы и с ней, Дорой, успевать сидеть, и сверхурочные за дополнительные дежурства всегда были. Дора часто бывает у них на работе, оставаясь в комнатах персонала. Ей вот-вот будет семь, и папа хотел бы отдать её в обычную школу, но мама говорит, что не ко времени, со всей этой войной. Мама ещё что-то говорит, но Дора не может подслушать так уж много. В споре проигрывает отец, и Дора здесь. Целитель Барроу часто делится конфетами. Целительница Хейгл умеет создавать кукол, что ещё час после её ухода сами надевают платья, которые выбирает для них девочка. Целитель Ордфорд утверждает, что ничего вкуснее пирога, который приносит на работу мама, в жизни не ел, и согласен приглядывать за Дорой, пока мама занята и варит противоядия. Доре только по коридорам запрещают бегать и в мага с головой-чайником пальцем тыкать. Нимфадору не признали родные со стороны Блэков, но, пока она жива, всё равно она тянет немного сил у Сердца Рода. Мизер, и всё же… Андромеда боится выпускать её из виду и отправлять в школу к магглам — вдруг кто решит сделать Блэкам «приятное» и избавить их от малышки. Да и что ведьмочке делать среди магглов? Она — не человек, магия оставляет отпечаток на живых созданиях. Позволяющий не умирать и мыслить даже, когда вместо мозгов физически уже заварка. Подумаешь, колдуны и не с таким справляются.

______________________

— Ну что ж, танцуй, Дро, «Стрелы» продули «Осам», признаю свою несостоятельность в угадайке, — шутит целитель Террес, подбрасывая галлеон в воздух. Энди проворно ловит и едва заметно улыбается. Несмотря на то, что она не любит ни обращения «Дро», ни жаргонизмов… Андромеда выиграла. Немного. Однако, коли каждый день по крупице… Мало кто играет, тот же Тед не азартен, но кто играет — знает в этом толк. Любое состязание между магами, даже такой вот шутливый спор, можно завязать на силу. Кто выиграл — тому и небольшая прибыль сил за счёт проигравшего. Бывает и просто прибыль. Когда обыгрываешь судьбу, удаётся ухватить у мира больше и увеличить свой резерв. Когда побеждаешь врага, становишься много сильнее. Недаром детей делят на группы и поощряют между ними соревнования, выигрыш факультета позитивно скажется на каждом. А, впрочем, современный Хогвартс уже не тот, только и осталось, что исчезающие ступеньки да квиддич, почти нет мало мальских опасностей, в условиях которых резерв растёт, как на дрожжах. В Хогсмидт ходят по безопасной дороге, а не тропкой через Запретный Лес, бестиарий и дуэльный клуб закрыли, одним словом, скука. У Блэков дома, и то, опаснее было, пусть mamá их берегла (девочки же), пусть чистокровки и меньше играют без достойного повода. Но сейчас Энди и мелочами не брезгует — с тех пор, как papá порвал её связь с Блэками, прибыль с той стороны мизерна, осталось лишь то, что было раньше. А сила лучше, когда есть — мало ли, зачем пригодится. — Тонкс! Гляньте в шестую! — Напряженно говорит вдруг старшая целительница Хейгл. Энди, понятливо кивнув, спешит туда: сработало оповещение чарами. Она на месте быстро, а её диагностика почти мгновенна, но в глубине души Энди знает: нет смысла спешить. Миссис Оуткэр была плоха ещё утром. Растения некоторым обманчиво кажутся безобидными — хотя там только и названия, в плотоядности они отнюдь не уступают тварям. Миссис Оуткэр пострадала слишком сильно, и даже экстренные меры не помогли — теперь у неё кризис, который она не переживёт. В больнице случается, хоть и редко. Столь грустно. Каждый раз, будто проигрыш самой смерти. Но Энди вынужденно улыбается, чарами обезболивая. Ласковым голосом, чтобы никого не пугать, говорит, что переводит пациентку в другую палату, под пристальное наблюдение. Ни к чему другим пациентам, коих в палате пятеро, видеть агонию. Есть печально известная комната в конце коридора. Миссис Оуткэр всё понимает. Она смотрит на Энди прозрачным, нездешним уже взглядом. Её прерывистое дыхание колышет полы лимонной мантии. Энди знает, что нельзя привязываться к пациентам, но ей так жаль эту немолодую женщину… Она держит её за руку, не желая оставлять одну. Она думает, ещё несколько минут, и всё закончится. Бессмысленная смерть. И всё же Энди собирается быть рядом. Но из коридора раздаются крики — что-то абсолютно неприемлемое для больницы! Она вынужденно выходит из палаты смертников.

______________________

Перекрикиваются все: целители, привет-ведьма, мракоборцы… Энди узнаёт Аластора, тот ругается едва ли не громче всех. Один из мракоборцев сильно ранен, оплетён ядовитыми лианами, ради него и пришли. Но есть ещё кое-кто, истекающий кровью прямо на полу. Не жилец, если оставить, как есть, ещё ненадолго. Сотрудники Мунго, конечно, за оказание помощи. Они клялись помогать всем, кому она нужна. Мракоборцы против. По ним, так «пусть подыхает». Он Упивающийся. — Да закройте эту падаль где-нибудь! — Шипит Аластор, поддерживая раненого товарища. Аластор — видное лицо в Министерстве. У него чрезвычайные полномочия. Целители должны его послушаться, но так просто это не работает. «За главным, быстро» — перехватывает Энди знак от Хейгл, и, не доходя до группы колдунов, разворачивается к лестнице. — Ладно. В последнюю палату. — Напряженно отвечает Моуди старшая целительница. Энди слышит её слова уже с лестничной клетки. Вздрагивает. В последней палате миссис Оуткэр. А «падаль» — Упивающийся. Аластор, спеша организовать уход для своего товарища в первую очередь, лишь бросает кому-то из сотрудников, что нужно охранять дверь. Это не поможет, если охранник будет один. Энди должна развернуться назад и предупредить, остановить. Не дать «падали» и беспомощной пациентке оказаться на одной территории. Если промолчит, главному не придётся отстаивать право заключенного на врачебную помощь. Скорее, он станет на сторону мракоборцев, потому что заключенный сам найдёт силы о себе позаботиться. Энди поступила бы, как нужно. Она обязательно сказала бы правду и сделала бы всё, чтобы «падаль» подлечить, лишь бы дожил до суда и Азкабана. Но у Энди не получается сделать шаг назад. Она встречалась с «падалью» взглядом. Она видела на изломанной руке перстень. Энди не обмануть личиной грузного мордоворота. На самом деле там лежит кровавой кляксой стройный молодой мужчина. Её зять. Басти. Миссис Оуткэр так или иначе умрёт через пару минут — если ещё не умерла. Энди медлит. Не бежит назад в коридор. Впрочем, и за главным, вопреки указанию Хейгл, не бежит. Патронус для него срывается с палочки. Возможно, на минуту позже, чем следовало.

______________________

Дора сидит тихо, пока там какой-то шум. Взрослые, конечно, разберутся, они всегда разбираются. Её дело — в таких случаях оставаться в дежурке, увлеченно исправляя копыта недовольно фырчащему на неё с рисунка единорогу. Но почему-то этот мужчина бежит именно сюда. Высокий, неправдоподобно красивый, яркий. Летящий на крыльях тьмы, объятый пламенем — таким он покажется малышке, когда будет разбито окно. Ветер будет трепать полы его чёрного плаща и отливающие красным волосы. ...— Стой! — Кричит папа, тоже показавшийся в проёме. Он взмахивает палочкой резко, рвано, пытаясь задержать беглеца, сломавшего дверь парой мгновений ранее. Беглец оборачивается, и — к ужасу Доры — тоже неуловимо быстро колдует. Папу сметает неистовой силой и тащит назад, в коридор. — Не трожь его! — Храбро восклицает девочка, багровея (буквально), от злости и преграждая дорогу мужчине — тот, казалось, передумал убегать, делая шаг по направлению к лежащему папе. — Нимфадора! — Предупреждающе говорит ей мать, появившаяся следом, стремящаяся заслонить мужа и дочь. Мать такая, какой девочка никогда не видела раньше: гибкая, как тонкая плеть, и столь же опасная. Смотрящая на страшного мужчину решительно, твёрдо. Подпустившая в голос сталь. — Рабастан! И мужчина отступает, встретившись с ней взглядом. Странно усмехаясь, говорит почти мягко: — Забавная кроха. И имя красивое. А после он выходит в окно. Разбивая стекло, и ветер треплет его волосы и плащ. Мама колдует — и папа очень быстро приходит в себя. Так же, как и целитель Ордфорд, и мракоборец мистер Толл, но мистер Моуди всё равно очень кричит, и на целителей, и на мракоборца. За то, что, стоило ему отвернуться, опасному преступнику дали уйти. Дора слушает и думает, что папа пытался его задержать. Смелый, добрый папа, вот, чьим именем стоит гордиться. А не таким странным и длинным, как у неё, что только пугающим тёмным колдунам нравится. То, что это был тёмный колдун, Дора догадалась. Во-первых, он спрыгнул, как ни в чём ни бывало, — и приземлился, лихо притопнув каблуками сапог, на тротуар, распугав прохожих магглов. С четвёртого этажа. А во-вторых, он что-то украл — добрые волшебники не крадут. Дора не поняла, что именно. Кажется, даже не все взрослые знали, что он сделал, а кто-то просто боялся сказать вслух. Но именно из-за этого кричал мистер Моуди. Мужчина украл у пожилой леди, рядом с которой его неосмотрительно закрыли. Что-то, что могут украсть — и крадут — Упивающиеся. Упивающиеся Смертью.