I miss you, I’m sorry

I still love you, I promise. (Я всё ещё люблю тебя, клянусь.) Nothing happened in the way I wanted. (То, чего я хотела, не случилось.) Every corner of his house is haunted. (Каждый угол дома одержим (прошлым).) And I know, you said that we're not talking, (Знаю, мы больше не общаемся,) But I miss you, I'm sorry. (Но я скучаю по тебе, прости.)

Ванда смотрит по сторонам. Красивые, однотипные здания. Милые и спокойные, тихие улицы. И она. Стоит посреди пустыря, где по идее должен быть дом. Их дом. Ванда сильнее прижимает руки к телу, чаще моргает и делает шаги вперед. Неуверенно, медленно. Ноги и коленки дрожат, идёшь, словно по огромному полю из ножей, как та Русалочка из «детской» сказки сэра Ганса Христиана Андерсона. Идёт на встречу принцу. А принца-то нет. Земля податливо прогибается и шуршит, когда она идёт все ближе и ближе к центру всей территории. Серые камни, где-то пучками бледная трава мерещится. Всё погружается под воду, солёную пелену, которая мутно накрывает глаза. Пальцы сильнее сжимают хрупкую карту этой местности, бумага беззащитно мнётся с характерным звуком, а руки прижимаются к животу. Внутри пусто, как никогда. Холодно, ничего. Одинокая слеза катится по бледной щеке, пока ветер слабо колышет рыжие волосы. И зачем он сюда её вел. Зачем? Показать, чего никогда не будет? Жестоко. Голос надрывается на плач, Ванда валится на колени на землю. Пальцы перестают ощущаться, карта падает на землю, и она срывается на крик. Истошный, гортанный, надрывая горло. Больно внутри, больно в коленях, хотя это абсолютно две несравнимые вещи. Её переполняет гнев, ярость, отчаяние. Скорбь по тому, кто сейчас был до безумия далеко, который всё время согревал своим теплом. Ванда рвано вздыхает от переполняемой силы, и резко накрывает всё вспышкой ярко алого цвета. Боль обрушивается на городок криком, птицы в испуге взмывают в воздух. Глаза застилает красным, это пройдёт. Из рук выходит миллиард атомов энергии, вызывая мелкую дрожь по всему телу. Все резко меняется до неузнаваемости, когда-то пустое место начинает превращаться в полноценный дом. Что-то поднимает ее с пола, и она зависает в воздухе, пока всё создается с нуля. Боль становится невыносимой, по щекам интенсивнее текут слезы, кричать не оставалось сил. И вот она, посреди какой-то комнаты, мрачной и серой, обессилено падает с глухим ударом головой на пол. Всё тут же накрывает черной пеленой, а сознание отключается. Касание теплой, до боли знакомой, руки. Слегка шершавая и грубовата от шрамов, но настолько родная, что её нельзя перепутать. Ни с чем и никогда. Ванда с трудом продирает веки, и вновь ощущает слабость и влагу, что сильнее подступает к глазам. Все в тумане, но его она узнает даже через сотню лет. Происходит перемотка. Она опять в красной ауре, но теперь удерживается на ногах по окончанию всего. И опять эта серая комната, с книжкой полкой и диваном посередине. Гостиная… — Ванда… Добро пожаловать домой. Она поднимает взгляд, и видит его перед собой. Эрик, её милый Эрик. Живой, невредим, и самое главное — он так же рад встрече. Ванда улыбается сквозь слезы и влагу на лице, и неуверенными шагами подходит.

I don't wanna go, think I'll make it worse (Я не хочу уходить, кажется, я сделаю только хуже.) Everything I know brings me back to us (Всё, что я знаю, отправляет меня назад к тебе.) I don't wanna go, we've been here before (Я не хочу уходить — мы это уже проходили.) Everywhere I go leads me back to you (Куда бы я ни пошла, в конце всё равно прихожу к тебе.)

— Неужто язык прикусила? Ванда не знает что сказать. Она всё так же неуверенно идет, на шатающихся ногах, и в конце касается рукой его щеки. Живая, неужели… Родная, знакомая, такая теплая и до безумия любимая.       — I miss you, I`m sorry… Не выдерживает, крепко обнимает и прижимается к груди. Вдыхает знакомый запах: медленно, пытаясь распробовать, задержать и насладиться. Эрик отвечает, прижимает к себе, обворачивая руку вокруг её талии, губами касается макушки. — You аre my sadness and my hope. But mostly, you`re my l o v e. Ванда неуверенно поднимает голову, заглядывает в его глаза и утопает. Она скучала, и сильно. Прошло слишком много времени, и вот он вновь здесь. Сжимает её в объятиях, прижимает к себе, и улыбается. Девушка встаёт на носки и касается губами его собственных, уже не вздрагивая от страха и мысли, что это не реально, а вновь сон или просто игры разума. Что вот она откроет глаза, и он исчезнет в пыли. Словно его не было, и он уже никогда не придёт к ней. Но Эрик отвечает, поднимает руки и пальцами касается её щек, и Ванда, как зеркало, как ребёнок за взрослым, повторяет. Идиллия. И всё наполняется цветом.

But what is grief, if not love persevering?