***
— Кар-кар-кар! А над ухом тем временем хрипло прокаркала кукушка… Угу, именно кукушка. Глядя на это чудо природы, вымазанное в грязи, нахохлившись и точно так же хмуро осматривая меня по типу: «Ну и чего ты сюда приперся, дебил?», я понимал, что дело-то оказалось довольно стрёмным, и тысячу раз проклинал себя за то, что на него согласился. А всё потому, что я копаю двадцать шестую по счету могилу, кстати, последнюю на этом кладбище, и так не могу найти эту чертову скрипку. Я уже совершенно устал, измазался непонятно в чём, как эта кукушка. И ореол, как назло, тут не действует и невозможно «просканировать» могилы. Как будто кто-то назло поставил защиту, чтобы невозможно было тут что-нибудь найти. — Ась? Балинское кладбище? Да, знаю такое, милок. Там ещё дед мой похоронен. Страшное это место, дитятко, не ходи туда. Давненько когда-то в нашей деревушке музыкальный оркестр играл. Да, такие времена были весёлые. Что ни день — так праздник. Говорят, сам король тайком выбирался в эти места! А потом случилось это… — старуха заговорщицки понизила голос и наклонилась вперед. — Что? — по инерции я тоже наклонился, только чтобы услышать её шепелявое бормотание. — Сгинули все. Вся труппа перед премьерным днём! — Как это? — А вот так. Приезжала давеча одна знатная особа, вся из себя така расфуфыренная, — бабка деловито сделала жест, описывающий все женские прелести и продолжила, — зашла в кабак, села в самый дальний угол комнаты… весь день там просидела, ни проронив ни слова, а потом как вскочит, аж стул уронила, помчалась стремглав куда-то и была такова… Пробормотав последние слова на одном дыхании, бабулька уставилась куда-то в одну точку и замолкла. Подождав минуты две, я, наконец, не выдержал: — А с оркестром-то что было? — Да фиг его знает. Рыбой тухлой из речки потравились, вот и померли все. М-да, припоминая этот разговор, я задумался, а был ли в нем толк? Ничего нового я, по сути, не узнал, лишь снова разрываю пустую могилу. Вдруг лопата натолкнулась на что-то непонятное. Видимо, во мне осталось ещё немного энтузиазма, поэтому я начал копать с удвоенной силой, пока взору моему не представилась потрепанная дощечка, судя по звуку. Только вот сверху обмотанная льняной тканью и кое-где набитая гусиным пухом. Повертев в руках странный предмет, я пришел к выводу, что это подушка. — И на хрена мне подушка в могиле? — гневно выкрикнул я на всё кладбище так, что аж одинокая кукушка встрепенулась и грозно посмотрела на меня. — Да знаете ли, сколиоз замучил, а в гробу, сами понимаете, развернуться-то особо негде, что и пришлось смастерить себе, чтобы не мучиться. Я, не дыша, сглотнул, тихонечко так поворачиваясь на трясущихся ногах к вкрадчивому голосу за спиной. «Собеседник» оказался в полтора раза выше меня самого, в помятом пиджаке и брюках, держащимися практически на костях. Бурые куски когда-то бывшей кожи свисали теперь с черепа, один глаз выпал из глазницы и держался только на узкой мышце где-то возле скулы. Ну, или где она предполагалась быть. Остатки гнилых зубов оскалились в приятной улыбке. — Не принесете ли вы обратно мою подушечку, милейший? — Да, конечно. Тихо прохрипев, я направился в сторону брошенной мною находки. Ног практически не чувствовалось, шёл на автомате, когда до назначенного пункта оставалось метров пять, на соседнем надгробии непонятно как очутился другой зомби, немного пониже и поменьше первого и без всякого присутствия черепа. В костлявых руках которого намертво покоился старый баян, на нём, собственно, и находилась голова усопшего. Я настолько прифигел от данной ситуации, что мне ничего не оставалось, как сказать: — Здрасте. — Доброй ночи. Слышь, Микифор, какие нынче культурные пошли грабители. И не обматерят, не убегут с криками «помогите, зомби» и даже в обморок не шлепнутся. Вы, как я полагаю, за скрипочкой пришли? — Ага. Сказать что-либо более вразумительное в данной ситуации мне не представлялось возможным, поэтому я лишь растерянно хлопал глазами, смотря то на одного зомбяка, то на другого. — Так нет её больше. — Как нет? — видимо, я сильно расхрабрился за последние пять минут своей новой жизни. Ибо в тот момент, когда я впервые встретился взглядом с мертвецом, мне показалось, что я сам только что умер. — А вот так. Приехал жутко пьянющий маг и с бодуна разнес тут все к едрени фени. А нам потом за ним гробы обратно сколачивать. Непорядок. Вот и попросили жреца одного из ваших защиту нам поставить, чтобы не лезли больше всякие. А скрипку так и не нашли, как, впрочем, и половину других инструментов. К концу его «слезного» монолога к месту моего обитания рядом с трупом подгребла уже и остальная компашка. Кто просто шлепал без одной ноги, руки или даже обоих частей тела, устраиваясь поближе, а кто тащил за собой целый рояль (что заставило меня неимоверно удивиться). Правда, без половины клавиш. Наконец, последним подошел бывший хозяин той самой скрипки, судя по тому, как он бережно прижимал к груди смычок. Когда весь коллектив был в сборе, тот самый, кого я первым встретил этой ночью на кладбище, подал знак головой, и оркестр начал играть. Как ни странно, но мелодия была цельной, без каких-либо пробелов или недочетов. Она грозным дыханием заполняла всё кладбище, вытесняя из ушей все прочие звуки, заполняла собой остатки разума. Нет, она не была, загробной с тягучими и напускающими дрожь на колени тембрами. В ней чувствовались ещё остатки прежнего духа каждого их музыкантов, их печальная судьба и итог всей жизни. Я, как завороженный, дослушал до конца всё произведение и, чуть осмелев, подошёл к тому самому горе-обладателю одного смычка, который печально водил им двумя пальцами по оставшимся трём волосинкам на черепе. — Вы позволите? — Да, конечно, берите, всё равно толку от него теперь никакого, — выдав шумный недостон-недовздох, он протянул мне тонкую палочку.***
— И что, предлагаете довольствоваться мне вот этим? — заказчик явно был вне себя от гнева, раз на его некогда бледном лице покраснели даже кончики ушей. — Вы понимаете, что я за это барахло нисколько не заплачу? — Неважно. Я своё дело сделал, а аванс я вам не верну. Быстро ретировавшись подальше от господского дома, я уже отчетливо знал, как потрачу полученные пять золотых, и при этом мне было совершенно их не жалко.***
— Тпру! — я, наконец, осадил лошадку, а то она уже притомилась тащить столько верст на себе здоровенную телегу с кучей сумок и громоздких свертков. Луна на небе отчетливо освещала аккуратные низенькие надгробия без каких-либо пометок, лишь на одном из них сиротливо пристроилась одинокая кукушка, хрипло «каркая». Небольшое кладбище, как всегда, веяло могильным холодом и отчетливым запахом разложения. Правда, сейчас мне это уже нисколечко не смущало. — Ребят, вылезайте, я вам новые инструменты привёз!