Кто вы, Элизабет Колвин?

      Эннио и Джованни допивали по третьей чашке кофе, ожидая Джулиано. Оба чувствовали себя глупо в смокингах и с прилизанными волосами. Изначально должны были ехать Карло и Джорджио. Но у Джорджио был хорошо заметный свежий шрам на щеке, а Карло выглядел, как классический костолом, поэтому Лючи приказал их группам поменяться местами. — Чёрт, и долго нам ещё ждать? Опаздывает, ублюдок. — На собственный день рождения? — Скорее уж, на собственные похороны. — А может он думает на несколько ходов вперёд? — Ты о чём это, Джованни? — Я сегодня имел содержательную беседу с Лючи и он сказал, что устройство семьи очень похоже на игру в шахматы. Босс — это шахматист. Тогда, кто же король? Ты играешь в шахматы, Эннио? Эннио потёр переносицу и отпил из своей чашки. — Я — нет, но отец мой очень любил играть в шахматы. Кто король, говоришь? Король — очень важная фигура, но самая уязвимая. Если проводить параллели, то королём, определённо, будет Лючи. Ферзь — Нино. Самая сильная фигура на доске. Карло и Джорджио — крепости. Они старые капореджиме, начинали вместе с боссом. Мы с тобой — офицеры, так как мы моложе. Наши солдаты и сочувствующие — пешки. — Ты забыл о конях, Эннио. Эннио помотал головой. — Нет. Не забыл. Кони — это наша легальная сторона. Наши прачечные, рестораны и магазины. Они идут немного вразрез с нашими действиями, но от этого не становятся менее ценными. Джованни закурил и усмехнулся. — Да ты философ, Эннио. — Ты спросил — я ответил. Чего ты от меня хочешь. И вообще…не нравится мне всё это дерьмо, Джованни. Посмотри, мы сидим здесь битый час, изображая из себя господ из высшего общества, а Джулиано не спешит. Джованни потёр гладко выбритую щёку. — Может он подозревает что-то? Ребята сегодня нанесли визиты вежливости почти на все его известные объекты. Мой парнишка попал под замес, но Лючи его подлатал. Эннио кивнул. — Лючи хорошо в этом соображает. Удивительный человек. Всегда немногословный, но всё, за что он берётся — делает хорошо. Дверь открылась и брови Джованни поползли вверх. — Лючи? Какого… — Что? Эннио обернулся. К ним, размашистым шагом, являя собой старую поговорку «только чёрта помяни», направлялся консильери босса. — Добрый вечер, господа. Джованни непроизвольно потянулся к кобуре, спрятанной на поясе, что не укрылось от внимательного взгляда серых глаз. — Убери свои руки, Джованни. Я — не предатель. Лючи подозвал официанта сделав в воздухе жест, словно он пишет что-то. — Лючи…если всё так, то откуда у тебя такой шрам на руке? Лючи обернулся к нему так резко, что Джованни побледнел. — Ты уверен, что хочешь знать эту историю? Я могу потребовать неподъемную плату. Собирайтесь. Мы уезжаем. Голос Лючи был холоднее льда. Эннио не вполне понимал о каком шраме идёт речь, но для него было очевидным, что этот вопрос сильно задел его. Он расплатился за их кофе с официантом и они вышли на улицу. Лючи подошла к машине, в которой сидел Карло, страхующий ребят, и что-то коротко сказала. — Вам особое приглашение нужно? Садитесь. — Лючи, а куда мы едем? — В цветочную лавку, Джованни. Закажем самые красивые цветы для Франческо. — А как же «Салуми»? Она сжала руль, так, что костяшки пальцев побелели. — Этот stronzo di merda всё переиграл. Он больше не празднует свой день рождения в «Салуми». Наш агент сообщила, что он направится в семейный ресторан на третьей и восьмьдесят второй. — Лючи. Ты уверен, что это не ловушка? Неужели степень её доверия так велика… — Она спит с ним. По приказу Витторио. Этот урод бьёт её, но она терпит, Джованни. Терпит, ради этого дня. Мы не можем подвести её. Мы не можем подвести себя. Мы положили на то, чтобы этот день стал возможным полгода времени. Поэтому, non farmi domande del cazzo, Джованни. Особенно, после того, как ты спросил о происхождении моих шрамов на руках, которыми я латал дыры в твоём человеке. Она вела машину сосредоточенно, а вертикальная морщинка прорезала её лоб, выдавая её напряжение. Эннио и Джованни молчали. Наконец, они остановились у лавки Марчелло. — Salve, Capo! — Оставь эти шутки, Марчи, а то не посмотрю на твою помощь и выпорю тебя. — Лючи? Что с тобой, когда мы уезжали ты был в более благодушном настроении. — Всё прекрасно, Джорджио. Всё просто восхитительно. Марчи, ты найдёшь одежду курьера для Эннио? — Конечно, босс. Думаю, что одежда Петруччо будет в самый раз. Она кивнула. — Va bene. Как я уже сказал, этот ублюдок, Джулиано переиграл место празднества. Поэтому все наши надежды о том, что мы расстреляем его из засады пошли прахом. Но Элизабет дала нам надежду, заказав цветы для матери Джулиано. Кто-то должен их доставить. И этот кто-то — это ты, Эннио. У тебя не будет права на ошибку. Стреляй на поражение. Остальных, мы возьмём на себя. Она закурила. — Марчи…после всего этого…если ты захочешь…за твоё исключительное содействие в этом сложном деле, я поговорю с Витторио. Но ты должен помнить о том, что назад дороги не будет. Парень просиял. — Это отличная новость, босс. Она покачала головой и сняла шляпу. — Цветы готовы? — Да. — Отлично. Тогда ждём Эннио. Джованни мявшийся неподалёку нерешительно произнёс: — Лючи…прости меня. Я правда, не имел в виду ничего такого. Она подняла взгляд и беззлобно произнесла: — Fottiti, Giovanni.

***

      Машина ползла на удивление медленно. Люди Франческо поехали отдельно. Элизабет ощущала тяжесть пистолета, закреплённого на бедре. Казалось, что он совсем не нагревается, напротив, обжигая своим мертвенным холодом тонкую кожу бедра. Не бойся. Я хочу научить тебя стрелять не затем, чтобы ты убивала ради меня. Это для того, чтобы ты могла защитить себя, если возникнет такая необходимость. Где-то на периферии сознания она слышала, как Франческо и Марко вспоминают детство. Вполуха слушая их рассказы, она старалась отвлечься и вспомнить о том, что Франческо — убийца и тварь, продававшая детей в бордели. Тварь, убившая её руками Леонарда. Нельзя сочувствовать ему. Нельзя верить в то, что всё поправимо. Давно канули в Лету те времена, когда она, наивный молодой репортёр «Готэм Таймс» верила в то, что она изобразит подружку дона мафиозной семьи и выведет его на чистую воду. Бесконечно права была Бозман, говоря о том, что многие погружались во тьму слишком глубоко. Она больше не сочувствовала Джулиано и не искала ему оправданий. Как бы трогательно не звучали его рассказы о детстве. Каким бы милым зло не казалось, зло оставалось злом. Её тело слишком хорошо помнило грубые прикосновения и жалящие поцелуи. Для себя она давно уже решилась и приняла ту сторону, которую посчитала нужной. Теперь оставалось надеяться на мальчика-цветочника и его сознательность. Хоть бы он передал информацию, хоть бы Витторио правильно её трактовал… чем дольше они ехали, тем больше менялся город: дорогие витрины сменялись захудалыми магазинчиками, а салоны красоты, в которых не стеснялись стричься звёзды кинематографа — обычными парикмахерскими, где за четвертак можно было сделать незатейливую стрижку. Всякий раз, когда им приходилось останавливаться из-за затора, на дорогах с пыльными обочинами, водитель Джулиано негромко, но цветисто, ругался по-итальянски. Их автомобиль в общем потоке выглядел так же уместно, как пятно томатного соуса на богатой шёлковой сорочке, выделяясь своей показной роскошью и новизной. Элизабет гадала откуда едут эти люди в маленьких чёрных, синих, болотно-зелёных и вызывающе-красных машинах. Какие печали и тревоги снедают их сердца? И как она, деревенская девушка, воспитанная родителями, посещающими церковные службы каждое воскресенье докатилась до того, чтобы хладнокровно в уме отсчитывать минуты чьей-то жизни и не чувствовать при этом стыда, или страха? Только странное чувство мрачного удовлетворения. Лиза Доусон, ненавистная танцовщица и певичка из безвкусного кабаре скоро умрёт, но Элизабет Колвин, та, прежняя тоже не вернётся. Тьма оказалась слишком ослепительной, а металл чёртового пистолета казался ей обжигающе-ледяным, но это, разумеется было всего лишь игрой её фантазии. Наконец, машина остановилась и Франческо элегантно подал ей руку, помогая выйти. Чёртово платье предсказуемо помялось, перья на шляпке нелепо колыхались на осеннем ветру. — Идём, детка. На входе в ресторан их уже ждали люди Джулиано. Они обыскивали каждого входящего. Она состроила надменное лицо и уже прошла было мимо, как её грубовато дёрнули за руку. — Одну минутку, мисс. У нас тут есть свои правила на сегодняшний вечер. Сердце едва не кануло в бездну, а по венам, парализуя ядом растёкся страх. Сейчас они найдут пистолет Витторио и её ждёт участь похуже смерти. Наверняка обманутый Франческо не остановится на простом убийстве. Скорее уж, прикажет своим людям сделать с ней всё, что им пожелается, а после её будут бить и пытать, превращая её жизнь в бесконечные муки. После, пару недель спустя её тело найдут где-нибудь в заливе, изрядно вспухшее и объеденное рыбами…. Она помотала головой, прогоняя настойчивое видение и громко обратилась к Франческо: — Фрэнк, милый, твоим людям обязательно меня лапать? Я даже не уверена, мыли ли они руки… Вдруг они испачкают моё платье? Джулиано раздражённо махнул рукой, отчего охранник резко побледнел и тут же убрал руки. Дела были плохи. Если каждого входящего подвергают такому досмотру, то как же человек Витторио пронесёт оружие? Неужели ей самой придётся? Ладони в тонких шёлковых перчатках вспотели, словно на дворе не стояла поздняя осень, заставляющая людей кутаться в шарфы и пальто. Но она уже сделала ставку ценою в жизнь и отступать было поздно. К ним навстречу уже шла богато одетая пухлая женщина с густыми чёрными волосами, тронутыми сединой. Про себя Элизабет отметила, что внешностью Франческо явно пошёл не в мать. — О, Dio Mio, Франческо, мальчик мой. Ты хорошеешь с каждым годом. Какая стать, какая мощь. Весь в отца. Она крепко обняла его и расцеловала в обе щёки. Элизабет почему-то стало гадко на душе. Миссис Джулиано уже отпустила старшего сына и теперь так же крепко обнимала младшего. Сам Франческо выглядел раздосадованным, бросая косые взгляды на своих людей. Видимо он пытался различить на их лицах улыбки, за которые им позже пришлось бы держать ответ, но к общему счастью не было ни одного смешка или кривой улыбки. Любой присутствующий понимал, что перед ними единственный человек, против которого даже такая гроза криминального мира, как Франческо Джулиано, совершенно бессилен. — Мама, познакомься с Лизой. И где тётя Тара? я удивлён, что она всё ещё не вздыхает над худобой Марко. Миссис Джулиано крепко обняла её и расцеловала. — Добро пожаловать, милая. Наконец, Франческо пришёл не один. Тётя Тара оказалась чуть полноватой женщиной средних лет в ярком коралловом платье, хорошо гармонировавшим с убранством маленького ресторана. Она чуть более сдержанно приветствовала Франческо. — Какой ты стал красавец, Франческо. Большой и сильный, как медведь, неудивительно, что рядом с тобой такая красавица. А ты, Марко, совсем худой, в чём только душа держится? Марко густо покраснел, а Франческо усмехнулся. — Тётя Тара, я вообще-то популярен у женщин… Тётя Тара махнула рукой и переключила внимание. — Что будете есть, милые мои? И ты, солнышко? Карие глаза женщины смотрели на неё с таким теплом, что горло невольно сжималось в спазме удушья. Мысленно, она попросила прощения у этих двух женщин. — Ооо, Франческо говорил мне, что ваш ризотто — просто объедение. По довольным лицам окружающих Элизабет поняла, что выбранная ей тактика оказалась верной. Тётя Тара смущённо улыбнулась. — Ох, Франческо…ты знаешь, как угодить женщине. Особенно, когда оставляет синяки на теле. Или когда бьёт по лицу. Элизабет смущённо спросила, где здесь уборная. Ей хотелось расплакаться. Фарс зашёл слишком далеко. В её планы совершенно не входило знакомство с настоящей семьёй Джулиано. Для них она рисковала стать тем самым чудовищем, что отняло сына и брата. Таким же чудовищем, каким, несомненно, был сам Франческо. Обманываться не стоило. Для матери её ребёнок всегда лучший, даже если он вырос таким дерьмом. И всё равно, её руки предательски дрожали. Чёртов карандаш для бровей норовил выскользнуть из рук, а потом и вовсе сломался, оставив кривую линию на её переносице. Она чертыхнулась и стёрла его, а сам карандаш она отбросила в сторону. — Ох, Лиза, милая, всё хорошо? Ты немного побледнела… Миссис Джулиано участливо похлопала её по плечу. — Мальчишки уже почти всё съели. — Это же просто восхитительно, когда у мужчины здоровый аппетит, правда? Еда упорно не лезла ей в горло, зато вино показалось ей спасением Господним. Она слушала разговоры и ей казалось, что час уже совсем близок, вздрагивая всякий раз, когда открывалась дверь. Алкоголь немного ударил ей в голову, притупляя её неловкость и она уже почти легко поддерживала беседу. Наконец, дверь с лёгким скрипом открылась, запуская невысокого парня в мешковатом костюме курьера с двумя букетами цветов. К нему тотчас кинулись охранники Джулиано. Парень заговорил с сильным итальянским акцентом. — Эй, парень, полегче с цветами. Это между прочим «Пьер де Ронсар». Элизабет вскочила с места и подошла к охране. — Пропустите его! — Grazie, мисс. Люди Джулиано растерянно косились на босса, ожидая от него позволения. Но Франческо как раз смеялся над какой-то шуткой своего брата. — Ладно, парень, проходи, но без глупостей. Помни, мы наблюдаем за тобой. Элизабет застыла, жадно сопровождая каждый шаг курьера в нелепой кепке из клетчатой ткани. Время словно замедлило свой бег, когда он подошёл к столу и протянул сидящим за ним дамам цветы. Не произошло ровным счётом ничего. Не раздался выстрел, Джулиано не упал замертво. Курьер просто отдал цветы и направился к выходу. Лишь на короткое мгновение их взгляды пересеклись и ей показалось, что курьер легко кивнул. Или ей показалось? Франческо недовольно пробурчал: — Лиза, чего ты там застыла? Иди сюда. Она заставила себя улыбнуться, заставила себя сесть рядом, хотя внутри все стремительно рушилось и падало в бездну.