Письма моей тишины

      — Проснитесь и пойте, мистер Фримен… Проснитесь и пойте…       Моно открывает глаза и резко подымает голову, от чего затылком врезается во что-то острое, после чего шипит и растирает ушибленное место, поворачиваясь на крутящемся стуле.       — «Пап, умоляю уже который раз, перестань меня так будить», — разъярённо размахивает руками Моно на языке жестов, пока рядом стоящий высокий худой мужчина, на вид, будто состоящий из одних острых линий и плоскостей, потирал ударенный подбородок.       — Прости. Ты просто обещал рассказать о том, как там у тебя в школе.       Он садится на кровать Моно и внимательно смотрит за своим сыном, пока тот с поджатыми губами закрывал несколько открытых браузерных вкладок на компьютере. Наконец, Моно всё же поворачивается к отцу и, задумавшись, стал потихоньку двигать руками, складывая движения в слова.       — «В целом, всё хорошо… — его так сильно замучала эта головная боль из-за соулмейта, что после её исчезновения, он с облегчением заснул прямо за компьютером. — Самой страшной оказалась только моя новая классная руководительница… Класс попался нормальный, — Моно всей душой надеялся, что его отец не решил глянуть в открытые браузерные окна, потому что слышать нотации о соулмейтах от близкого человека — это последнее, чего он сейчас хочет. — Парочку новых знакомств завёл».       — Это хорошо, — отец удовлетворённо прикрывает уставшие грустные глаза. — Тебе и в правду стоит общаться со своими ровесниками, хоть между вами и есть некоторый барьер, но, думаю, это не проблема.       — «Пап, мне обычно неинтересно общаться со своими ровесниками».       — Ага, я знаю, что после общения с моими знакомыми с работы тебе любой другой разговор покажется детским лепетом, только не строй из себя зануду. Пожалуйста, поддерживай хоть какие-то контакты, ты же знаешь, что я не всесильный слушатель из-за своей работы. Да и твоим сверстникам куда ближе проблемы, чем нам, старикам, — мужчина усмехается, поднимается с кровати, поправляя рубашку. — Хочешь со мной в ресторан?       — «Хочу. Спрашиваешь ещё?» — конечно, нотации Моно не совсем приятны, но он знает, что папа так лишь пытается выразить свою заботу. Он знает и давно привык к этому, как-никак отец нянчит его в одиночестве с самого рождения, за столько лет и не к такому привыкаешь.       — Отлично, тогда собирайся, буду ждать тебя у порога.       Моно кивает, ждёт, когда папа, наконец, выйдет из его комнаты и только потом поднимается со стула. Потягивается, выглядывает в окно, убеждаясь в том, что погода никак не изменилась. Зная отца, Патерсон может предугадать, что тот его (да и самого себя) не потащит в какое-то очень дорогое заведение, а значит можно одеваться как обычно. Подходит к шкафу и достаёт оттуда серую вязаную кофту и чёрные узкие джинсы. Переодевается, проверяет наличие заряда на телефоне — привычка, хотя, когда он рядом с отцом, телефон не нужен: пожалуй, это был единственный человек из окружения Моно, что знал и бегло «читал» язык жестов. Конечно, мог и разговаривать на нём, но по просьбе своего сына он продолжает общаться с ним с помощью самой обычной речи. У порога, как и обещал, стоял отец, дожидаясь Моно. Кивает, протягивает ему пальто, в котором обычно ходит Патерсон в осенние и весенние сезоны. Моно надевает его, укутывается получше в тёплый шарф, и они выходят на улицу.       Все ещё накрапывал дождь. Холодно, мерзко, туман окутывал вечерний город, сокращая и без того плохую видимость до минимума. На центральных улицах много спешащих людей. Моно вжимает голову в плечи и идёт рядом с отцом. Шли они молча, но так, будто пытались подобрать тему для разговора: папа не сильно любил рассказывать о своей работе в толпе людей, потому что на них тогда будут смотреть, как на двух отмороженных идиотов, один из которых сухо рассказывает, как проходит то или иное дело или едко подмечает, что СМИ опять всё переврали и не в лучшую сторону, поэтому это отпадало. Хотя Моно любил такие рассказы, можно даже сказать, что он вырос на историях о различных преступниках, но тяги к самому преступлению через закон никогда не имел, всё же папа знал нужный подход к воспитанию своего ребёнка, пусть и не в самых радужных условиях.       — Знаешь, я и в правду рад, что у тебя не возникло проблем в школе. Когда я учился, там всё было куда хуже, и чувствовался сильный разрыв между классами общества, хотя в самом обществе границы между ними были сильно размыты, но школа всё обостряла.       — «Возможно, что просто со временем стало больше приходить детей из среднего класса, вот углы и сгладились».       — Ты прав, — мужчина кивает и смотрит куда-то вдаль, от чего Моно приходится дёрнуть его за рукав, чтобы тот обратил на него внимание.       — «У тебя завтра выходной, ведь так?»       — Да, завтра у меня, наконец-то, свободный день.       — «Значит, я всё правильно помню. С тебя завтра просмотр фильма вместе со мной».       Отец закатывает глаза, но всё же слабо улыбается:       — Ладно, ты меня подловил. Раз обещал фильм, значит, будет тебе фильм.       — «А пицца будет?»       — Ты меня разорить решил? — беззлобно фыркает отец, а Моно лишь улыбается, приподнимая верхнюю губу, тем самым обнажая зубы: он всё помнил, он все обещания записывал. — Будет, — Моно удовлетворённо кивает. — Кстати, мы уже почти пришли.       Ещё минут пять быстрой ходьбы, и они проходят внутрь здания. Как и предугадал Моно: заведение не слишком дорогое, но любимое отцом, ведь здесь они бывали не один раз. Да и Моно никогда не имел к этому ресторану никаких претензий — в своё время он с папой стащил у них много различных рецептур, чтобы можно было так же вкусно готовить дома. Пожалуй, самый главный минус этого места — это слишком маленькие диваны и чересчур высокие столы, что даже ему — Моно — далеко не самому низкому парню для своего возраста, приходилось подкладывать под себя подушки, чтобы сидеть было комфортно.       — Что будешь?       — «Мне как обычно».       Отец кивает и обращается к подошедшему официанту, пока Моно, подперев рукой подбородок, наблюдал за людьми на улице. В такие моменты он ничего не думал, он просто хотел наслаждаться вечерним шумным городом за стеклом, но не сегодня. Мысли о соулмейте, как никогда раньше, сильно и больно ударили ниже пояса, ещё раз напоминая, что он — немой, а такие — мало кому нужны. Конечно, раньше он смог смирится с этим, сам не понаслышке знал, что люди слишком часто связывают свою жизнь не со второй половинкой, которую подготовила ему жизнь, а просто с каким-то другим человеком; не редкостью были и отвержения соулмейтов друг от друга. Да прямым доказательством этого был его отец: вроде смог найти соулмейта, встречи, свадьба, всё хорошо. Но только до рождения Моно. А после у отца появился плохой и совсем неправильный выбор — либо его немой сын, либо жена... И после таких историй много во что веру потеряешь, перестанешь верить во всякие басни. Смиряешься, привыкаешь. Но только до тех пор, пока судьба не подсовывает тебе, чуть ли не под нос, соулмейта, от чего что-то внутри тебя ломается, рушится, и ты вновь оказываешься наедине с теми же страхами, которые, казалось, ты уже поборол.       — Может, расскажешь, что тебя волнует?       Моно устало выдыхает, утыкается лбом в стол.       — «Соулмейт».       Нет, папа никогда не запугивал Моно ужасами о соулмейтах, он просто всегда говорил тому правду, если тот попросит и если, конечно, «время пришло». На этой искренности их взаимоотношения всегда и строились, и развивались.       — Соулмейт в твоей новой школе, да?       — «Похоже на это. Пожалуйста, давай не будем шевелить эту тему даже пятиметровой палкой, я ещё не готов».