Pourquoi pas / Почему бы нет

Гермиона едва с собой справлялась… И злилась, причем не чуточку. Просто потому, что Грег — потрясающий мужчина по любым параметрам, и внешне внушает женщинам далеко не мысли об отвращении. Он ее муж, и так мало верит в свою привлекательность… Это плохо укладывалось в голове. Он хорош собой, излучает спокойную силу и мужественность. И под суровостью прячется та внутренняя мягкость, которая проистекает из душевной силы. У него потрясающие глаза. А губы твердые, на взгляд — сродни граниту, но целуется Грегори так, что и мысли о камне не возникает. С ним тепло, с ним ощущаешь себя женщиной. Бесконечно любимой и дорогой, Грег дал ей то, чего Гермионе всегда не хватало — сильное плечо. Он не смирялся с ее характером — крайне волевым, к слову, а принял это, не пытаясь ее переделать. Гордился тем, какая Гермиона сильная. Это согревало. До встречи с ним и предложения о женитьбе Гермиона сама не понимала, насколько озябла. Она могла бы сорваться. Однако разум — холодный, склонный к анализу — спас. Для Грегори она была первой и единственной любовью, девушкой, которую он даже не мог надеяться получить. Грег знал, сколько между ними стояло, и та девочка сразу после Войны не приняла бы от него ни любви, ни ухаживаний. Кроме того, Гермиона, та Гермиона была в отношениях и любила Рона Уизли. Грегори это понимал и даже не попытался приблизиться. Когда другие подростки созревали физически и ментально, набивали свои первые шишки— он был под заклятием. Делающим его аналогом бревна. Поэтому Грег так нерешителен с ней. Едва ли он умел справляться с эмоциями, мы ведь учимся этому через наши первые влюбленности и страсти. Он этот опыт не пережил. Был уверен, что всех тех женщин к нему влекли деньги, а не то, что он сильный и очень физически привлекательный маг. Грегори себя принижал, сознательно и очень последовательно. Гермиона встала с его колен, поцеловав еще раз и отошла на два шага назад. Чтобы, смотря в его темнеющие глаза, начать раздеваться… Под одеждой скрывалось белоснежное кружево белья: изящная и совершенно непристойная вещица, только подчеркивающая ее стройность, гладкость кожи и красоту. Габи дала достойный совет, в таком белье только и сводить мужчину с ума. Гермиона распустила струящиеся и сияющие золотыми искрами волосы. Когда она подняла руки вверх, ее грудь очертилась еще более резко. — Я красивая? Ей было мало того голода, с которым муж на нее смотрел. Мало того, как Грегори сжал руки в кулаки и как тяжело дышал. В Гермиону точно вселился злой дух… Гермиона хотела от него слов. Ведьма она или нет? Сейчас уж точно ведьма-соблазнительница. Потому что стыдно стоять вот так, перед ним не было, то, что он видит ее такой, лишь подстегивало желание внутри. Распаляло ее еще больше. — Совершенная. Она ослепительно улыбнулась, переплела пальцы правой руки с его рукой и вернулась к нему на колени. — Вся твоя. Гермиона взяла его за запястье и положила большую, чертовски горячую ладонь себе на грудь. Она замерзла, а он теплый, теплый. Гермиона тихонько вскрикнула, когда он стремительно подхватил ее на руки. Засмеялась и поцеловала в шею. Довела! Это слово она произнесла внутри себя с гордостью… Грегори пронесся наверх очень быстро, бережно уложил ее в постель в своей комнате. Огладил с темным собственничеством от точеных ключиц до маленьких ножек, задевая полупрозрачное кружево и кожу, горящую от его касаний, под ним. Любовался, целуя там, где только что были его ладони. Словно она была древней богиней, которой он поклонялся, и в то же время — всего лишь женщиной, очень земной и желанной. Дикий контраст, который выключает ей голову… Гермиона практически отрывает пуговицы с его рубашки, целует вкусно пахнущую кожу. Показывает, что она не из хрусталя и света, ей нравится ощущать его на себе, нравится, как он нависает над ней, и жадные поцелуи ее не отталкивают. И все равно он бережен. Это не банальный трах, они занимаются любовью. Страсть, обоюдная жажда это лишь подчёркивают. И, когда мир рассыпается на сияющие осколки, она лежит на его груди, слушает заполошное биение мужского сердца и ощущает себя действительно цельной. — Люблю тебя, Грегори Гойл. Гермиона говорит эти простые и такие сложно-важные слова не только от эйфории. Даже сейчас она невероятно четко понимает, кому и что говорит. Она ведь не дура, чтобы играть чувствами сильного мужчины. Человека, который был счастлив уже тем, что она просто позволяла ему себя любить, и не более. Мужчине, который любил и принял ее дочь как свою. — Не хочу никакого брака на определенный срок и развода. Я люблю тебя, Грегори, и ты мой навсегда. Повторить так, чтобы он услышал, повторить для него, чтобы поверил — ей не сложно. — Его не будет… — глубокий вдох, руки сомкнулись на ней, обнимая, поцелуй в спутанные волосы на макушке. — Я больше не способен тебя отпустить. Тебя и Розу… Не так уж надолго хватило моего хваленого благородства, да, любимая моя? Гермиона возится и поднимается, чтобы посмотреть на него. — Мордреду под хвост все благородство, Грег. Пальцами она разглаживает складку между бровей, целует его, деля дыхание на двоих. — Ты украл мое сердце, так что, будь добр, неси ответственность. Ай… Гермиона позорно и несолидно взвизгивает, когда он переворачивает их обоих, целует ее в мочку, в высокую скулу, а затем долго и с толком — в губы. У нее округляются глаза, ну потому что он снова ее хочет. Гермиона обхватывает Грегори ногами, царапает за плечи и стонет от первого толчка. — Ты моя, люблю тебя больше всего на свете. Любимая, драгоценная моя ведьма. Второй финал выжимает из Гермионы все соки, она льнет к его рукам и не против, когда Грегори, завернув ее в чистую простыню, несет в уже набранную ванну. Глаза закрываются, но Гермиона борется с сонливостью, чтобы целовать его. Путаться пальцами в его темных волосах, лежать на нем и быть такой расслабленно-беззаботной, как никогда. Слушать, как Грег говорит, насколько она сделала его счастливым. Что именно она его свет. Пальцы Грегори после того, как он высушил феном ее длинные волосы, задерживаются на руке. Шрам… след ножа Беллатрикс Лестрейндж. — Не стоит, — Гермиона, как была, обнаженная, борясь со слабостью в теле, садится, чтобы обнять его. — Это прошлое, его не изменить. И, кроме того, кто еще может сказать, что врал той больной суке в лицо? Она меня не сломала, так что эту надпись я ношу с гордостью. Постельное белье, пока они плескались в ванной, сменили. Принесли сок, фрукты и шампанское. — Сока? — Да, спасибо, любимый. Знаешь, к шраму никто не прикасается, я не позволяю. А тебе разрешила трогать, — Гермиона берет высокий стакан из его рук. — Грегори, пожалуйста, думай о том, сколько ты для меня значишь, а не о кошмарах прошлого. И да, они не предохранялись… У господина колдомедика эта мелочь вылетела из головы, а Гермиона просто не захотела. Даже сейчас не произнесла нужного заклятья. Она хочет от него ребенка, девочку или мальчика — не важно. И не потому, что должна подарить мужу наследника, а потому, что любит его и будет любить их общего малыша. Сильно-сильно!