Допекальник

      Любезный Григорий Александрович, доброго вам здоровья.       Воображаю ваше удивление: расстались мы скверно, помнится, при нашей последней встрече я вовсе не подал вам руки.       Право слово, я не собирался писать вам, ибо понял все о вас окончательно в ущелье, где вы стрелялись с месье Грушницким. Увы, делать длинными зимними вечерами, когда снег укутывает Пятигорск и синеющие вдали вершины гор белым покрывалом, решительно нечего, только и остается, что писать письма тем, кто их никогда не прочитает.       Намедни разъезд наших солдат попал в перестрелку: одна банда горцев устроила засаду на другую. Ваш покорный слуга (врачебный долг велит мне лечить всех) вынимал пулю из молодого главаря, которого едва не зашибла собственная лошадь. Этому чертенку от силы семнадцать, но неприятностей он уже доставляет множество. Хуже него только знаменитый Казбич, которого проклинают все на Кубани.       Благодарный за спасение юный головорез — отчаянная башка по имени Азамат — поведал мне историю, среди участников которой я с большим удивлением узнал вас. Речь шла, если вы припоминаете, о похищении его старшей сестры в обмен на разбойничьего коня по имени Карагёз. Без преувеличения можно сказать, что в этой истории хороши все, но вы превзошли остальных.       Не поймите меня неправильно: я ничуть не обманываюсь насчет наших черкесов и чеченцев и считаю, что долг порядочного человека нести сюда просвещение и цивилизацию. Немыслимо в нашем просвещенном веке торговать людьми и убивать женщин во имя чести, по крайней мере, среди людей просвещенных. И Азамат, и эта бестия Казбич — дети того народа, который их взрастил, но с вас, человека умного, образованного и свободного от предрассудков, спрос иной.       Зачем вы сотворили это с Бэлой?       В произошедшем, будем справедливы, есть немалая доля и моей вины, равно как и вашего командира. Я не донес на вас после дуэли с месье Грушницким, потому что я врач, а не фискал. Да и месье Грушницкий сам создал свою смерть, впутавшись в интригу драгунского капитана, не говоря уже о том, что поступил дважды бесчестно. Менее всего я желал видеть вас в петле или разжалованным в солдаты без права выслуги, но теперь, узнав о случившемся, я сомневаюсь: а правильно ли я поступил, смолчав тогда?       Но ваш командир? Его бездействие непростительно. Неужели он не объяснил вам последствий вашего поступка?       Здесь, любезный Григорий Александрович, Кавказ, а не светская гостиная. Горцы живут по совсем иным законам, чем мы. В горах люди не живут, а выживают, и необходимость выживать породила куда более суровые обычаи, и оттого все эти головорезы, очутившись на равнине, вдали от своих аулов и кишлаков, старейшин, отцов и матерей, мгновенно теряют голову.       Мирные князья — союзники России в борьбе с головорезами Шамиля. Этим людям, способным держать в повиновении всю ненасытную свору своих вассалов и родни, следует оказывать почет и величайшее уважение. Они не только смягчают здешние нравы, но и своим примером показывают: быть под рукой России выгодно, она — щедрый и надежный союзник, с ней сытно и безопасно. А вы… вы обидели старика не только как отца и князя, но и разрушили жизнь его дочери!       Подозреваю, что ваш командир добр и безволен до тряпочности, потому что если бы русский офицер и дворянин украл бы дочь моего друга, навеки опозорив ее и меня, то я бы вас убил. Это не сложно: вы часто охотитесь в одиночку, а в горах случается всякое.       Спуститесь со своих заоблачно-разочарованных высот и поглядите на грешную землю. Это в Петербурге любовь — игра. Муж изменяет жене и содержит танцовщицу или актрису, да и жены не отягощают себя верностью, становясь крёстными матерями собственных незаконных детей. Пережившая любовное разочарование барышня вскоре выйдет замуж, будет защищена положением замужней дамы и, верно, разочаруется ещё не раз.       Здесь, на всем Кавказе, все, что относится к женщинам описывается словом «харам». Харам означает одно — «нельзя». Светская барышня или женщина читает книги и может иметь хотя бы тайную жизнь души. Если же она достаточно умна, как, например, покойная и блистательная графиня Елена Васильевна Безухова, то она обдерет не слишком умного мужа, как липку, и начнет жить в свое удовольствие, меняя любовников, как перчатки,       Здесь все не так, и черкешенка, осетинка или чеченка в первую очередь принадлежат своим семьям. Горе девушке, что отдалась мужчине до брака, не суть важно, по своей воле или насильно. Во имя семейной чести, то есть, конечно, чести отца и брата, ее могут и убить, и никто не посчитает это чем-то выдающимся. Впрочем, похищение и принуждение к сожительству здесь в порядке вещей, не у всех хватает денег, чтобы заплатить калым. Думаю, ваш командир руководствовался этими соображениями: помнится, у Алексея Петровича Ермолова было три таких «бэлы», которые родили ему по сыну.       Однако генерал Ермолов своих наложниц уважал и о своих детях заботился. Вы же…       Здесь ваш покорный слуга перестает быть исследователем нравов и становится завзятым моралистом. Каждый врач немного Уильям Хогарт, это неизбежно.       Вы, любезный Григорий Александрович, долго были для меня загадкой. Загадка — это развлечение для тех, кто смотрит извне. Ни одна женщина не загадочна для самое себя. Вы себе тоже изнутри понятны, но для человека постороннего, для человека, привыкшего к куда более простым образцам человеческой натуры, вы, конечно, занятный образец, вроде препаратов из Кунсткамеры. Повторюсь, я понял все в ущелье, а вчерашняя история лишь подтвердила мои выводы.       Позвольте, я озвучу их.       Я долго размышлял о том, что вы такое. Признаться, на ум приходили те нелепые строки из Евангелия, ну, вы знаете, про медь звенящую и кимвал бренчащий. Медику и материалисту до мозга костей должно стыдно повторять их, потому что очень уж удачен оборот.       Вынужден признать, что я ошибался. Вы не медь и не кимвал. Вы — пустота и холод. В вас нет не то что любви, а сострадания к тем, кто теряет больше вас. Вы развлеклись чувствами молоденькой девушки, которая никак не могла вам отказать, а пресытившись и потешив свое самолюбие, я знаю вашу породу, получив столь вожделеемую вами любовь, как всегда, заскучали.       Вы сделали девушку, не знавшую иной жизни и морали, своей наложницей, вы вырвали её из родной почвы, не дав взамен ничего, кроме боли и слез. Не найди ее кинжал Казбича, как быстро она увяла бы от тоски и вашего пренебрежения?       Но постойте, разве хозяева крепостных театров не развлекаются так с актрисами? В минувшие царствования у нас были изверги, что заставляли крестьянок выкармливать борзых щенят грудью или плясать перед ними в турецких шальварах полуголыми. Вы достойный сын своих отцов. Вы ничего не хотите знать о чужой боли, и о том, чем платит за удовольствие глупая и необразованная девушка. А я скажу: за каждую минуту вашего блаженства и торжества она платит жизнью. Но ведь вы же страдали, и мучились, и тосковали, и вам же, бедняжке, было нужно! А что нужно? Чувство того, что вас любят, и любят беспредельно, или абсолютная власть над живой человеческой душой?       Но вот представьте, что это вы оказались на месте Бэлы, что вас украла скучающая вдовушка или богачка и подарками, лестью и слезами принуждает вас к любви и близости. Отвратительно, неправда ли, но разве вы не поступали точно так же? Ну так примените свою мораль к себе и вспомните, что отказали княжеской дочери в праве на достоинство. Но, ах да, я и забыл, что вы совершенно иное дело, и вам можно то, что нельзя человеку посредственному и обыкновенному.       Вы убили Бэлу. Вы скажете, что вашей вины здесь нет, и что зарезал ее Казбич, но… его нож лишь довершил то, что начали вы и Азамат, глупый мальчишка, что воровал для вас скот у своего отца.       Я надеюсь, что Высший Судия (я материалист, но должен же я хоть на кого-то валить все зло в этом мире), которому безразлично, какие одежды носят истина и вера, позволит встретиться отцу и дочери у своего престола. В самом деле, должна же в этом мире быть хотя бы божественная справедливость, раз судьи и власти человеческие положили глаза в карман?       Ладно бы вы были просто пусты, но нет! Ваша пустота пожирает все живое вокруг. Я увидел эту пустоту после вашего поединка с месье Грушницким. Увидел — и ужаснулся.       Рано или поздно ваша пустота пожрет и вас. Или нет. Вы умрёте другою смертью. Это произойдет на дороге в Персию или из Персии, и кинжал, или яд, которым вас отравят, вам поднесет женщина.       У нее будут глаза Бэлы. Я знаю это.       «Откуда?» — спросите вы, а я отвечу. Старшая дочь князя вышла замуж за богатого торговца шелком. На Кавказе ценят и чтят родство, а у этой женщины с глазами, как у газели, накопился к вам большой личный счёт.       Но вы, конечно, посмеетесь. Вы решите, что это глупость и спросите, зачем же я написал столь длинное письмо и искалечил лирикой, то есть попытками вас устыдить, бумагу?       Да низачем. Но мне, признаться, изрядно надоели скучающие молодые господа, свято уверенные в своей исключительности, с самомнением столь раздутым, что Машук и Минги-Тау рядом с ними покажутся жалкими холмами. Вы мните себя всем и центром мира, но на деле цена каждому из вас — поломанная шпора и вздувшиеся брюхо загнанной насмерть клячи.       От души надеюсь вас никогда больше не видеть.       Пятигорск, 8-е февраля 183… года.       Ваш знакомый доктор Вернер.