Куратор

Двумя неделями ранее. — Вызывали? — Да, Сэнд. Проходи.       Лор Сан Текка, непосредственный начальник Рей, взмахом руки пригласил её занять место за столом перед ним. Седовласый мужчина уже давно не работал в поле, зато руководил отделением Службы федеральных маршалов не первый год весьма результативно и умело. — Поздравляю с повышением! — Благодарю, сэр, — Рей села в удобное кресло и сложила руки на коленях.       На днях она сделала существенный шаг по карьерной лестнице, покинув ряды заместителей федерального маршала и стала полноправным членом Службы. Для этого ей потребовался всего лишь год работы под началом опытного наставника, что считалось очень хорошим по времени результатом и показателем истинного профессионализма и доверия старших коллег. — Ди Джей очень высоко о тебе отзывался, говоря как о человеке, наделённом природным талантом. Он говорил, что ты проявляешь удивительные способности к эмпатии и способна достигнуть очень многого в выбранном тобой направлении работы.       Рей молча внимала слову босса, не растрачивая время на новые благодарности или отказ от принятия хвалебного стороннего взгляда. Она знала свои сильные стороны и умела искоренять недостатки. Сказанное сейчас начальником она считала полностью заслуженным, потому как знала, что выбранная профессия это именно то ремесло, в котором она чувствует себя на своём месте, и то дело, где она будет по-настоящему полезной и нужной людям. — Почему ты выбрала это направление — курирование по УДО?       Сэнд думала всего секунду и ответила первое, что пришло в голову: — Потому, что я не верю в абсолютное зло, сэр.       Сан Текка повнимательнее взглянул в лицо девушки, сидящей перед ним, и откинулся на спинку кресла, сложив руки в замок на животе. — Интересно. Продолжай, — попросил он. — Какими именно ты видишь цели и принципы своей работы?       Рей задумалась, чего именно ждёт от неё босс. По ощущениям это напоминало ей собеседование, но по факту она уже год как выпустилась из академии и успешно работала на своём поприще. Отринув эмоции и вопросы в сторону, Рей убедила себя, что Сан Текка сам всё объяснит ей в итоге, и продолжила начатую мысль, заходя издалека: — Каждый человек на протяжении всей своей жизни в той или иной мере растёт внутри себя. Процесс личностного роста и переосмысления своей реальности и себя в ней может быть форсирован или приторможен, часто это происходят с людьми в тюрьмах. И что возможно ещё хуже, тюрьмы видоизменяют этот процесс. За время заключения осужденные так или иначе переосмысливают свои деяния, вне зависимости от своего внутреннего поощрения или поругания совершённого ими. Рано или поздно они находят для себя один, якобы верный ответ, и оказавшись на свободе ведут себя в соответствии с выбранной точкой зрения, действуя по укоренившемуся шаблону, либо достигая недостижимого в условиях тюрьмы. — Например? — спросил мужчина, с интересом слушая позицию новичка в их общем деле.       Рей задумалась, как лучше и точнее разложить всё по полочкам. Уложить суть работы в двух словах было не так просто, учитывая сколько всего она заключала в себе и насколько разной могла быть в случае с каждым человеком. — Искренне, глубоко раскаявшийся человек за время заключения может убедить себя в том, что он монстр, а неисправимый преступный ум — затаить обиду на весь белый свет, укутавшись в свою злобу. Пример довольно грубый и чёрно-белый, но суть описывает, — отметила Рей, слегка пожав плечом. — Оба выходят по УДО, и что они сделают? Раскаявшийся пойдёт и повесится, обидевшийся пойдёт и совершит новое злодеяние. Но моя цель как куратора — это не просто подставить плечо и сказать, что всё будет хорошо. С какими бы выводами люди ни покидали пенитенциарное учреждение*, каждому из них я обязана донести одну простую мысль, имеющую первостепенное значение: что их точка опоры весьма шаткая, а сложившееся мнение не единственно верное. Не с одним только посылом заставить их передумать или с целью отговорить их делать больно себе или людям, а сделать так, чтобы они сами подвергли свою позицию разумному сомнению и спросили самих себя: действительно ли они так думают теперь, когда полная свобода и новая жизнь так близки. И так ли им нужны верёвка или снова решётка. Повторюсь, пример не из лучших, в реальности психотипов и вариантов событий куда больше само собой, — Рей взмахнула ладонью, но и по лицу слушающего видела, что он прекрасно её понял. — Да, — согласился Сан Текка, — зато весьма доходчиво объясняет общие устои и направление работы. Очевидно, что ты прекрасно понимаешь тонкости своей работы, и это похвально, — начальник Рей согласно кивнул, признавая её взгляд на основные детали профессии и выбранное направление верным. — Я вызвал тебя для того, чтобы познакомить тебя с твоим новым поднадзорным. Но, несмотря на твоё повышение, хорошие рекомендации и успехи в нынешней работе, я хотел бы лично убедиться, что я действительно могу тебе доверить вести этого человека. Понимание работы — это отлично. Но что заставило тебя заняться таким делом — всё ещё не отвеченный вопрос.       Рей кивнула, признавая правоту старшего. Она бы слукавила, если бы сделала вид, что не намерено ушла в сторону от первоначального вопроса. «Зачем вы здесь?» Ей задавали его ещё до принятия в ряды стажёров в академию. И ответ приёмную комиссию более чем устроил… — Что ж… Думаю, что вам будет трудно понять, что заставило сделать меня такой выбор без знания того, что стояло у истоков этого самого выбора. — Согласен, — мужчина умудрённо склонил голову и позволительно махнул рукой. — Расскажи всё, что сочтёшь нужным. Мы не торопимся.       Рей была уверена, что босс и так читал её полное досье, но она знала, что сейчас ему нужны были не голые факты из файлов, а её личный взгляд назад, чтобы понять какие уроки она для себя вынесла из жизненного опыта, полученного в период до академии федеральных маршалов. — Я выросла в приюте, — Рей смотрела на собеседника прямо, без стеснения, дискомфорта или потаённых тревог в глазах и в голосе. — Драчунья и мальчишница. Возможно от этого меня до самого совершеннолетия никто так и не забрал в семью. Выгрызала своё любой ценой, отчего девчонки меня не принимали, считая дикаркой, а мальчишки уважали за силу и стойкость, присущую далеко не всем девочкам. Я смутно, но помню, как родители оставили меня там, когда мне было четыре или пять лет. Благодаря этому размытому воспоминанию до совершеннолетия я жила одним самообманом. Я твёрдо убедила себя в том, что они однажды передумают и заберут меня обратно. Из-за этого, в отличие от других, я ни разу не сбегала оттуда, по детской наивности ждала их каждый божий день, — Рей перевела дыхание и на миг убежала глазами в сторону от лица слушающего. — Чуда не случилось, и с годами оправдания их поступку стали мне просто не нужны. Память о безликих, якобы близких людях тянула меня назад, ожидание грядущего убивало сегодняшний день…       Сэнд тихо, невесомо вздохнула, поведя бровью. Она уже давно обо всём этом не вспоминала и не рассказывала кому-либо, и сейчас ей казалось странным насколько легко даётся ей видение собственных, давних и не очень воспоминаний, проплывающих перед мысленным взором. Подавив нахлынувшее желание хорошенько зевнуть, Рей мельком почесала щёку и продолжила, как и прежде твёрдым, спокойным голосом: — …Потом мне исполнилось восемнадцать, и через силу я рассталась с этим ожиданием. Я обрела свободу, о существовании которой и не подозревала и которую даже не ждала. Когда встал выбор, что изучать и куда поступать, выбрала высшее спортивное образование. Бокс, плавание, стрельба: с учётом того, как нас гоняли тренеры, это была этакая «армия» для девушек, — Рей косо улыбнулась на одну щёку, и получила схожую реакцию от заслушавшегося босса. — Много и с интересом изучала различные направления валеологии*. Мне нравилась идея самого формирования установки на здоровый образ жизни с точки зрения не только физиологии, но и психосоциального развития. К самой же мысли о работе с бывшими заключёнными я пришла только в последний год обучения в универе. Мне хорошо давалась педагогика, но в тренеры я идти не хотела, хотя и выбрала это своей специальностью на первом курсе…       Рей задумалась, как точнее описать рождение самой идеи работать с бывшими заключёнными. Взгляд её тут же стал рассеянным, когда она вынужденно заглянула внутрь «себя прошлой»… — Приютская привычка драться за своё и комфортное нахождение среди представителей противоположного пола привели меня в стрельбу, бокс и плавание в универе. Но ответ на вопрос «что мне делать со своей взрослой жизнью и умениями дальше?» я нашла с чувством опоры, но уже без оглядки на малорадостное детство и юность. Я точно помню с каким чувством я подходила к выбору стать федеральным маршалом. Я хотела быть нужной людям, но не как тренер, помогающий спортсмену выиграть золотую медаль на чемпионате. Я хотела, чтобы с моей помощью люди достигали больших высот, чем может дать им один только спорт. Ведь здоровый образ жизни — это не только бег по утрам в парке и правильное питание… О Службе я мало тогда знала, а когда познакомилась через разные источники получше, то поняла, что это оно. Обязанности, конечно, более чем обширные, но мой взгляд зацепился всего за один аспект работы. Работа с людьми, к которым закон проявляет гуманизм и снисхождение, а наставники среди маршалов помогают им воспользоваться вторым шансом на законопослушное существование в обществе. Их наказание всё ещё продолжается, как и их исправление, но уже совсем в иной форме. Я чётко видела себя за такой работой, понимая, что это единственное, чего я по-настоящему хочу и с чем реально могу справиться. Мне не хочется называть себя «надзирающим инспектором», хотя таково официальное обозначение: курирующий — лучший термин. Не потому, что звучит краше, а лучше на мой взгляд передаёт суть работы. Забота о людях, а не надзор — я отношусь к этому только так. Разумеется, я слежу за ними, но это всего лишь метод, а не самоцель моей работы. Я не искала в своей должности ощущения власти над человеком ввиду ограничений, с которыми он вынужден мириться. Ко всем, с кем я работала, я относилась как к подопечным, а не как к поднадзорным, и это всегда давало свои плоды. Значение их реабилитации в противном смысле утрачивало бы весь смысл. Они больше не в тюрьме, неважно, признают они это сразу или им нужно для этого время…       Рей замолчала и была готова к тому, что на неё посыплется дождь из нравоучений и несогласных с её взглядами мыслей начальника. Но он в течение длительной паузы всего лишь обдумывал сказанное ею, и вовсе не в негативном ключе, как стало ясно из его слов: — Ты видела для себя нечто общее между заключенными в тюрьмах взрослыми и детьми, растущими в приюте?       Интонация была вопросительной, но Рей показалось, что он всё же больше утверждает, чем спрашивает. — Возможно… — задумчиво протянула она. — Самое простое, что их объединяет, это принцип «каждый сам за себя». Да, в обоих случаях есть узкие группы «друзей» и «защитников», но в масштабах жизни они всё равно оказываются в обозначенный период бесконечно одинокими. На самом деле, да… — Рей подобралась и с интересом задумалась. То, как Сан Текка умел слушать расположило её к себе, позволяя говорить легко и без прикрас. Они никуда не торопились, и мужчину по-настоящему интересовало то, о чём он спрашивал, потому он и уделял разговору с ней достаточное время. — УДО для осуждённых преступников — это как для меня свобода по достижении совершеннолетия. Мне следовало к ней стремиться, а не просиживать горестные одинокие дни, пряча свою боль в постоянных драках, догонялках и сопротивлении руководству приюта. Не могу сказать, что я была ярой бунтаркой, скорее, я агрессивно защищалась, вот только не от обидчиков, а от тех, кто тянул ко мне руку помощи. Работа кулаками помогла мне пережить и в конечном итоге перерасти детские травмы, но так происходит не со всеми. Такое поведение могло запросто перерасти в постоянную агрессию и тотальное недоверие и привести к выпусканию когтей даже в окружении «своих». В этом плане мне повезло. Я не пошла этим путём, хоть и могла. Моя личная правда в том, что общество всегда было открыто к тому, чтобы принять меня, а я сопротивлялась этому, размахивая кулаками и закапываясь лицом в уютный самообман и не пережитые обиды.       Мужчина дослушал откровение Рей, едва заметно прошептав себе под нос лаконичное, тягучее и многозначительное «да-а-а», и открыл у себя на столе папку. Рассматривая первую страницу, на которой Рей заметила прикрепленную скрепкой к бумаге портретную фотографию человека, он заговорил: — Да, казалось бы цинично сравнивать такое: в тюрьмах сидят преступники и опасные люди; в приютах находятся всего лишь невинные дети. Однако, есть в этой параллели доля горькой правды, — он посмотрел на Рей. — Дело ведь вовсе не в возрасте, злодеяниях и плохих манерах…       Он замолчал и Рей продолжила их общее рассуждение: — Согласна. И ребёнок, и взрослый осознанно и нет стремится к достижению гармонии внутри себя. — В здоровом теле — здоровый дух? — улыбнулся Сан Текка с мыслью о первоначально выбранной Рей профессии. — Верно, но лишь отчасти, — согласилась девушка. — И разумеется, если не воспринимать выражение буквально. Одна утренняя зарядка мало что изменит, если в душе человек последняя сволочь. И, подводя итог сказанному, добавлю последнее. Далеко не каждое злодеяние можно считать таковым с безусловным осуждением и порицанием. — Рей перевела дух и откинулась на спинку кресла, расслабляя напряженную спину. — К примеру, сейчас я курирую Финна Эйтса. Молодой парень, мой ровесник. Отсидел полтора года за непреднамеренное убийство, недавно вышел по условно-досрочному. Защищал себя и свою девушку от группы воров на улице. Ударил карманным ножом одного из нападавших по касательной в шею; тот умер на месте от потери крови до приезда скорой. Финн до сих пор не может полностью примириться с тем, что отнял чью-то жизнь, но постепенно у него всё приходит в норму. Недавно устроился сантехником в хорошую компанию, его девушка, Роуз, после возвращения из тюрьмы его не бросила. С моей помощью он учится видеть, что в жизни есть и новые, и старые положительные моменты, а не только кровавые кошмары по ночам о содеянном и о серой жизни в стенах камеры, на которых он нередко зацикливается. Впрочем, он и сам охотно идёт мне навстречу, между нами выстроились хорошие отношения. Мне радостно от того, что я могу помочь ему и что у меня это правда получается. Как и в случае со всеми прочими, с кем я работала за последний год.       Рей искренне улыбнулась своим словам. Финн славный парень, и общаться с ним всегда очень легко. Проблем он не вызывал, искренне желая вернуть утраченный баланс и полную свободу передвижений и выбора. Его испытательный срок скоро подойдёт к концу, им с Рей было отведено только полгода. Но девушка была уверена, что они будут поддерживать общение и в неформальной обстановке, если не посредством личных встреч, то по телефону точно. Благо этические рамки ей этого не запрещали и даже в чём-то поощряли такие доверительные отношения. Сан Текка тем временем проникся позицией и словами Рей, откликнувшись с бодрым, жизнерадостным вздохом: — Что ж!.. Вот мы и подошли к основной части нашей беседы, — он пододвинул к себе открытую папку и открепил от листа чёрно-белую фотографию. — Это всё хорошо, но думаю, хватит с тебя заботы о лицах, совершивших преступления лёгкой и средней тяжести. Пора переходить к надзору за «тяжелыми» личностями. Глядишь, несколько лет — и до присмотра за «особо тяжкими» дослужишься, — мужчина улыбнулся ей, и Рей ответила ему тем же.       Она не считала нужным спешить с ростом по карьерной лестнице, зная, что оступиться или споткнуться при её профессии могло быть смерти подобно. Всё произойдёт в своё время. Потому сейчас, она испытывала изрядную долю смятения. Начальство ей доверяет, как и она сама уверена в своих силах. Тревожило и страшило то, что проверить, насколько оправданы эти доверие и уверенность, можно только взглянув в глаза своего нового поднадзорного, чей послужной список был на порядок серьёзнее и мрачнее нечаянного убийства, совершенного миролюбивым, законопослушным гражданином. Сан Текка протянул Рей через стол фото белого парня под арестом, стоящего на фоне линейки в профиль и анфас с номерной табличкой в руках. — Знакомься, Рей. Кайло Рен, он же Бен Соло, он же «погибший» сын сенатора штата Леи Органы… — представил Сан Текка нового знакомого Рей, во все глаза разглядывающей фото, взяв его в руки.       Фамилия Рен ни о чём ей не сказала. О Соло Рей знала только то, что жил был некий Хан Соло, ныне покойный, о котором ей рассказывали в академии, и что он занимался контрабандой. А о сенаторе Лее Органе она знала только то, что эти слова и заключали в себе. Родственники ли друг другу Бен и Хан или однофамильцы, девушка не знала, как и личную жизнь сенатора родного штата. И почему её начальник изобразил руками кавычки на слове «погибший» тоже было непонятно… — Ему здесь двадцать два. И это фото восьмилетней давности, — уточнил Сан Текка, видя заинтересованный взгляд маршала Сэнд.       Бен «Кайло» Соло «Рен»… Больше всего при взгляде на фото арестанта глаза Рей резали три вещи: очень молодой, сильно лопоухий и глубоко несчастный…