Жестокие игры

Выражаю благодарность моей близкой подруге Татьяне, которая поддерживает меня по сей день и которой удалось увидеть меня между строк. И моему мужу, без которого я вряд ли бы осознала полноту тех чувств, о которых теперь могу рассказать.

      Они занимались любовью почти до утра, а после, наконец, лежа на влажных, смятых простынях, заговорили о том, что пора было с ними заканчивать. Наступил конец этим играм.       В этот раз Хелен забрала купленные им цветы с собой. В этот раз она позволила ему подвести её до дома. Не только потому, что Дина не было в городе, а единственные соседи отсутствовали пару недель, — Хелен позволила это, потому что подобное никогда больше не произойдёт.       Так они оказались восьмого ноября, в шесть сорок пять утра, на подъездной дорожке её дома, молча смотря куда-то вдаль, где в небе между красными облаками прорезалось яркое солнце.       — Чем займёшься сегодня? — спросила она, поморщившись от того, каким пустым показался вопрос, совсем неестественным.       — Полагаю, напьюсь в баре с Сэмом, — улыбнулся он уголком рта, продолжая наблюдать за рассветом. Хелен была не прочь напиться прямо сейчас.       — Бедный Сэм, — сказала она. Майкл хмыкнул в ответ.       — Такова его участь. — Его большой палец прошёлся по её коже, где-то чуть выше запястья. — Ну, а ты? Каковы твои планы на вечер?       Хелен пожала плечами.       — Не знаю… У меня накопилось много работы.       — Редактура?       — Угу. — Хелен вдруг опустила взгляд к своим туфлям. По правде сказать, она собиралась разнести свой дом к чёртовой матери, но Майклу не стоило об этом знать. С того момента, как они покинули номер, Хелен старалась держаться, насколько могла — холодно, стойко, и ей совсем не хотелось, чтобы он видел её настоящую. Теперь.       — Красавица, — мягко позвал он её, и предательское сердце Хелен тут же откликнулось. — Ты же совсем не умеешь врать…       — А ты пить. — Она обратила к нему лицо, стараясь изо всех сил не выдать себя, своё глупое сердце. — Поэтому мне искренне жаль Сэма.       Майкл едва удивленно выгнул бровь, а затем откинул голову назад и… рассмеялся. Так громко, искренне и сексуально. Заразительно. Именно так, как она любила.       Хелен внутренне постаралась собраться, но… к чему себе лгать?       Она ведь правда будет скучать по этому.       И по нему тоже. Очень.       Очень…       Майкл наконец отпустил её руку, и Хелен тут же ощутила пресловутую пустоту. Такую банальную, довольно избитую. Она наблюдала за улыбкой, которая не сходила с его губ, — он был явно позабавлен то ли не самой смешной её шуткой, то ли замечанием.       Майкл направлялся к байку, и Хелен неожиданно для себя оцепенела. Вся эта сдержанность, которую она старалась держать, куда-то пропала. Тело неожиданно забила крупная дрожь, ладони вспотели.       Весь ужас происходящего стал доходить до неё с бешеной скоростью.       Это их последняя встреча. Последний, какой бы то ни было диалог.       Казалось, сердце пропустило удар, а после забилось о рёбра, словно не могло найти себе места. Дыхание участилось, стало рваным, каким-то холодным. Ноги занемели. В глазах встали слёзы.       Они не могли расстаться вот так. Когда на её губах до сих пор ощущался солоноватый вкус его пальцев. Когда в ушах до сих пор стоял его шёпот.       Ей совсем не хотелось признаваться себе, что её сердце разбито.       Хелен резко возвела взгляд к небу, только бы не заплакать вовсю. Она не покажет ему, как ей больно, ни за что. Нет. Хелен впервые хотелось от него защититься. И его оттолкнуть.       Потому что он покидал её навсегда. Потому что, как бы Хелен ни обращалась к здравому смыслу, она никак не могла отделаться от гадкого чувства, что он всё решил за неё, хотя знала — это было неправдой. А если и так, она не могла его за это винить.       Разве она развелась бы? Смогла бы просить Дина об этом? Не разобравшись, не предприняв последний попытки?       А если и «да», не пожалела бы после об этом?       Не пожалеет ли, что дала Майклу уйти?       Он поднёс к лицу шлем, открыл было рот, но Хелен судорожно его перебила:       — Пожалуйста, нет… — не сдержавшись, всё же всхлипнула она. — Не говори ничего… Пусть всё закончится так. И хватит на этом.       Выругавшись, Майкл тут же вскочил с мотоцикла. Уронил на сидение шлем, потянул её на себя и решительно заглушил слёзы глубоким, влажным и в то же время самым нежным и самым убийственным для неё поцелуем.       Нет, нет … Господи, пожалуйста, нет.       Майкл прижался к ней крепче. Взял в свои ладони её мокрое от слёз лицо, продолжив целовать всё так же сладко и так иступлено. Щёки и шею… А после поднёс её ладонь к свои губам и несколько раз на прощание поцеловал каждый палец.       — Если ты когда-нибудь передумаешь, я буду в Бруклине. И я всегда буду тебя ждать.       Ничего не ответив, Хелен отступила назад, мягко отпустив его руку. Она поджала губы, сдерживая слёзы, когда он завёл мотор, а после наблюдала, как он, посмотрев на неё последний раз, горько улыбнулся. Надел шлем, завел двигатель и… уехал.       Хелен провожала его взглядом, пока он не скрылся за углом Бейкер-стрит, а после развернулась на каблуках и на ватных ногах вошла в дом; положила ключи рядом с обручальным кольцом, намереваясь сначала поставить цветы в вазу, а после… Зайтись в рыданиях где-нибудь в ванной — так сильно болело её сердце.       Она скинула туфли, швырнула их куда-то в сторону кухни. Запустила в волосы пальцы, желая то ли закричать, то ли заплакать, но какого-то чёрта ничего не выходило. Совсем. Как будто уезжая, Майкл забрал её слёзы с собой. Тогда Хелен скинула на пол тарелку в надежде, что полегчает, ещё одну, затем две, после чего ей наконец сорвало голову. Хелен крушила всё, что попадалось ей на пути. Посуда, диски, альбомы и книги. Хелен перевернула, казалось, весь дом, но чёртово рыдание никак не выходило наружу, голос куда-то делся, вместо крика получались невнятные стоны.       Она замахнулась на детский столик, стоящий в углу гостиной, когда случайно поймала взгляд Дина на фотографии, которая была прикреплена медной кнопкой на деревянной доске. Прямо напротив. И так долго смотрела на него, что перед глазами заиграли чёрные пятна.       Хелен уже проживала это чувство, но никогда не думала, что будет испытывать его вновь. Это странная смесь боли, тоски и сожаления, чего-то неописуемого, когда это уже не любовь, но и не полное безразличие. Когда ты смотришь человеку в глаза и не понимаешь: как возможно такое, что ты так безумно и иступлено любил и когда же настал момент, когда как будто этого и не было вовсе? Как случается такое? Как это вообразимо вообще?       Когда человек касается тебя, а ты больше ничего не чувствуешь. Да и вообще, как такое может быть? Вы живёте, делите постель, занимаетесь любовью, решаете завести ребенка, и вот после стольких слёз и страданий, слов — я без него не могу, и не смогу, и не хочу — наступает момент безразличия. И когда больше не задаёшься вопросом «если бы»… Больше не существует «если», потому что случилось так, как должно было. Так, как кто-то решил изначально свыше. И всё равно в этом во всём продолжает присутствовать какая-то тупая боль. Что-то вроде спортивной травмы. Уже не болит, а в какой-то самый неподходящий момент о себе напомнит.       Хелен продолжала тупо смотреть на фото, даже не моргая.       Они же были родными людьми. Мужем и женой. Они выросли вместе. Как же они это все допустили? Смогли предать то, во что когда-то так верили, так клялись. Жили этим.       Почему не хватило смелости пойти дальше или взять и всё вовремя прекратить? Из уважения хотя бы к тому, что между ними было. Из уважения к тем Хелен и Дину, которые были против всего мира вместе, которые рискнули, выбрав друг друга. Из уважения к тому, что, в конце концов, под своим сердцем она носила его ребенка.       Горечь застряла где-то между грудной клеткой и горлом, на глазах продолжали наворачиваться слёзы, но рыдание никак не могло найти выход наружу.       Потеря ребенка для них стала горем, настоящей трагедией. Но то, что должно было объединить их, сделать сильнее вместе, напротив, раскололо. Для Хелен её близкий, самый родной человек в одночасье стал чужим и до жути холодным. И отстранённым. После произошедшего Дин ни разу даже её не коснулся. Не поцеловал, когда она так сильно в нём нуждалась. Не обнял, когда нервный срыв поглотил её с головой.       Хелен решила, что он её проклинает, наказывает, да просто ненавидит. Иначе, как это можно было всё объяснить?       Дин вёл себя так, словно вместе с их сыном он похоронил и её. Их отношения, их брак. Больше года они жили, как соседи по дому, который стал слишком уж тесным для них двоих. Дин спал в гостиной, уходил раньше, чем Хелен встала и приходил глубоко за полночь. Он ушёл с головой в работу, откровенно её избегал. А если и удавалось выйти на разговор, в нём не было ни капли заинтересованности.       Дин продолжал отвечать «нет» на предложение обратиться к психологу, отказывался предпринять ещё одну попытку попробовать зачать ребенка, да хоть как-то реанимировать брак. И тему развода он закрывал более чем резко и многозначительно.       Все твердили о времени, но время ни черта не лечило, ничего не менялось. Хелен продолжала гадать, чего же он хочет, и в конце концов, видимо, на какое-то время это и вовсе перестало иметь для неё смысл. Конечно, Майкл сыграл в этом не последнюю роль, но вот что Хелен точно для себя поняла: больше не было смысла Дина оправдывать. Искать объяснений. Думать и решать за него. Она виновата не меньше мужа, раз позволила этому продолжаться и зайти так далеко настолько надолго.       Хелен странно почувствовала боль и освобождение одновременно. От честности с самой собой и этого внутреннего монолога.       «Как же мне этого не хватало» — на секунду подумала она. И только на этой мысли, наконец, дала волю рыданиям.       Осела на пол и, опустив голову в руки, что есть силы, вдруг закричала.       Она оплакивала их расставание с Майклом, неудавшийся брак, плакала обо всём, что копилось в ней долгие годы. Плакала о том, насколько неидеальной она была, насколько отныне ей было на это откровенно плевать, и прощалась с тем, что не состоялась как мать и идеальная жена. Нет больше ничего идеального, нет больше ничего правильного. Кто в конце концов судьи? Хелен наконец признала, что всё это время была для себя самым страшным судьей, а не лучшим другом.       Такого больше не повторится. Хелен обещала себе, что разберётся со всем этим дерьмом, непременно перестанет бегать от себя и от правды. Даже если она горькая, всё лучше, чем сладкая ложь, — именно так любила говорила её бабушка в своё время. Если будет нужно, она расскажет Дину о её измене, но она точно не назовёт их с Майклом роман ошибкой. Она виновата, да, но ошибкой это точно не было, и обязательно предпримет ещё одну попытку, клялась себе — последнюю — попытаться спасти их отношения, если, конечно, ещё есть, что спасать, — решила она, но её взгляд привлёк кусочек ярко-жёлтой бумаги, торчащий прямо перед её носом, под всё той же фотографией Дина.       Хелен поддалась вперед, встала на ноги и вытянула конверт, а за ним бумаги…       Вот чёрт…       Сукин сын!       Она не верила своим глазам, не знала, что думать.       Хелен убрала обратно в конверт бумаги о разводе, датированные раньше, чем Хелен посетила ужин выпускников Гарварда. Раньше, чем влюбилась в другого мужчину и чем смогла это признать.