Жестокие игры

Подари свою любовь, я покажу свой стыд. Принеси наркотики, я покажу свою боль. Здесь находится моё сердце, Здесь все мои шрамы. The Weeknd — Wicked games

Майкл Бэйли всегда был хорошим парнем, но простить он не может себе только одно, — Хелен Винчестер.

      Майкл опрокидывает шот текилы, затем ещё один, и ещё. Спирт обжигает губы, глотку и оседает в желудке тошнотворной изжогой. Он изрядно пьян, но ещё не напился, потому не может остановиться. Вяло поднимает руку, подзывает бармена по имени Макс, коротко бросает: «ещё». Макс неодобрительно качает головой, открывает рот, вероятно для того, чтобы поспорить, но Майкл предупреждающе выставляет руку:       — Не лезь.       Ему нужно хорошенько напиться и забыться, а после убраться из города куда подальше. Раз и навсегда. Без права вернуться. И без психоанализа Макса, Сэма, кого-либо ещё. Без взглядов сожаления и негласного «дружище, мне жаль». Он хочет, чтобы никто не лез к нему в душу со своими советами, как лучше жить и как правильнее ему быть. Как минимум, потому что он сам заварил эту кашу, так ему её и расхлёбывать.       Макс ставит перед ним рюмку, отходит на шаг, скрещивает руки под грудью, безразлично бросает:       — Ну давай. — Остаётся наблюдать за ним из-под густых бровей не без тени осуждения в словах. Вот только Майклу абсолютно наплевать, что тот думает о нём. Что подумает Сэм, когда увидит его изрядно набравшегося и, вероятно, в отключке; что решат люди в баре, да кто угодно. Ему вообще всё равно.       Наплевать.       Баста.       И вообще, кто такой Макс, чтобы его осуждать? Он же Майкл Бэйли! Герой полиции, офицер!       Он как чёртов супермен, долбаный Человек-паук! Он, мать его, Питер Паркер! Неуязвимый супергерой!       Да он — просто счастливчик. Круче, чем рок-звезда.       Только вот Майкл горько смеётся.       В этом-то вся беда. Такие ребята, как Макс, приятели из колледжа, коллеги по службе, почему-то полагают, что Майкл — один из тех парней, которым всегда и во всём везет. Их дом лучше, трава у крыльца зеленее, работа куда интереснее, а одна женщина горячее другой.       И Мария, вероятно, полагала так же, когда они познакомились. Да и если быть честным, Майкл тоже был такого мнения о себе.       Пока её не стало.       Пока её не сбил пьяный ублюдок. Не забрал у него жену. Не оставил его вдовцом. Одного. В их неприлично большом для него одного доме!       Да как ему было жить без неё? После такого? Майкл думал, что не выдержит. Сломается. Просто свихнётся.       День сменял день. Боль перерастала в слёзы, затем в злость, а после в агрессию. Майкл стал одержим местью, охвачен идеей найти виновного, когда остатки здравого смысла твердили обратное. Майкл знал, этим её не вернешь.       Но как бы не так.       Когда Пола арестовали, Майкл надеялся: «теперь-то точно станет легче», однако, увидев отсутствие чувства вины на лице подонка в зале заседания, — даже намёка! — Майкл окончательно слетел с катушек. Правильный, хороший парень Майкл превратился в подонка не лучше. Так, по крайней мере, оценил себя он сам. А после нашёл ребят, которые сделали своё дело: избили Пола в тюремной душевой до полусмерти.       Но облегчения снова не последовало. О содеянном узнали. Майкла понизили в должности. Отстранили от ряда дел. Виктор записал его к внештатному психологу и только потому, что тот был на хорошем счету, не попросил составить рапорт об увольнении.       — Лучше бы уволили, — решил тогда Майкл. Его же собственный поступок сыграл против него самого. Без работы, без самоуважения, и всё так же без жены. Он пил, потому что больше не справлялся. Пил ещё больше, потому что знал — Марии вряд ли бы понравился тот, в кого он превратился. Здесь нечем гордиться. От слова совсем.       Но однажды утром что-то поменялось. Сначала настроение, затем что-то ещё. Он словно нашёл в себе силы собраться. Больше не пропускал сессии психолога, записался в спортзал, потом вернулся на службу.       Год интенсивной работы, спорта, пара неудачных свиданий и несколько очень даже успешных, и вот Майкл вернулся к жизни. Он купил мотоцикл, о котором всегда так мечтал; разъезжал по городам, которые раньше никак не удавалось посетить: всё не было желания или времени. Одним словом, жизнь наладилась. Так Майкл считал. Пока не встретил её.       Их представил его старый приятель по колледжу Сэм на встрече в альма-матер. Они познакомились, когда Винчестер только поступил на первый курс колледжа, Майкла же впереди ждал выпускной курс.       — Ты ведь помнишь моего старшего брата Дина? — поинтересовался Сэм, пожав ему руку.       Майкл не помнил, но вежливо согласился. Ни к чему лишние уточнения, никому больше не интересные байки, решил тогда он.       — Это его жена — Хелен.       — Рада встрече, — немного смущённо ответила она, вложив ладонь в его руку. Не ожидая от самого себя, Майкл тоже испытал это чувство, не припоминая, когда последний раз ощущал нечто подобное.       Он сразу понял, что встречал её раньше: изредка во время пробежки в парке, когда она бежала по тому же маршруту, что и он; в очереди в химчистке и супермаркете «Мэйбэл», где она просила упаковать один из готовых пирогов.       И всегда было в ней что-то такое, что заставляло обращать внимание исключительно на неё. Походка? Взгляд? Лёгкий смех? Который пару раз доносился до него — в те короткие встречи и разговоры, свидетелем которых он был. Но никогда, никогда, он не сталкивался с ней настолько близко. И прежде не замечал, какого красивого оттенка её глаза, какие пухлые и аккуратные губы.       Они так и стояли, держась за руки, пока Сэм, словно ничего не замечая, рассказывал о том, почему с ним пришла жена его брата, а не его собственная. О том, какой токсикоз у его супруги Джесс, и о том, как его брат ушёл с головой в работу и стал автомехаником в своей же мастерской.       Хелен тогда осторожно убрала руку.       На секунду это всё — монолог Сэма, затянувшееся рукопожатие с Хелен, эта волна странного возбуждения и смущения, прокатившаяся по его венам — показалось до невозможности странным. Но Майкл был опьянён и вовсе не шампанским.       «Чёрт с ним!»— решил он.       Итак, слово за слово, он провёл с ней остаток студенческого вечера. Затем одна случайная встреча сменила другую: встречаясь в парке во время пробежки, они стали обмениваться коротким «привет», продолжая бежать по одному и тому же маршруту; в очереди в химчистке они стали обсуждать погоду, а в супермаркете «Мэйбэл» в кафетерии могли пропустить по чашечке кофе, пока для неё подготавливали всё тот же пирог.       Так Майкл постепенно знакомился с ней. Сначала узнал о том, что она окончила университет с отличием, а по итогу работала консультантом в Нью-Йорке в отделе дорогой обуви «Барнис», чтобы снимать жильё во время бесплатной стажировки; о том, как она неудачно вышла замуж в первый раз, а после, разведясь, вышла замуж за парня, в которого была влюблена с детства, и о том… Как потеряла ребенка в страшной аварии, после чего ей потребовалось немало времени для того, чтобы прийти в себя, если после такого это вообще возможно.       Майкл тоже был с ней честен, рассказывав о своём тяжёлом опыте, утрате Марии и возмездии Полу.       Как ни странно, Хелен это ничуть не напугало.       Её вообще не смущало то, каким неидеальным он может быть, а его, в свою очередь, не пугало чувство того, насколько это нормально и естественно — быть самим собой, находясь рядом с женщиной. И насколько неправильно было влюбиться в неё, зная, что у неё есть муж.       Неправильно было полюбить её так сильно и так отчаянно; любить каждый её жест, каждое сказанное ей чёртово слово. Любить исступлённо всю ночь в отеле: на кровати и полу; в гардеробной кинотеатра, у обрыва в лесу, прямо на мотоцикле. И питать какие-либо иллюзии, что их «долго, счастливо, беззаботно» будет всегда таким, без приставок «муж» и «иллюзий». Что все будет продолжаться без долбаной ответственности и без каких-либо обязательств.       Майкл знал, что Хелен тоже влюблена в него. Но она любила не так, как мужа, не так, как Майкл мечтал и страстно желал. Он знал: они могут быть счастливы, только… Он не хотел брать на себя ответственность за то, что было ему неподвластно. За то, что нет гарантий. Нет страховки. Нет точного «нет, такого не случится», а ведь может, однажды она проснётся утром и пожалеет. О том, что недостаточно постаралась, чтобы спасти их с Дином брак, и что не смогла вовсе. И о том, что оставила его.       Чёрт, знала бы Хелен, сколько раз он пытался возненавидеть Дина, как бы он этому радовался, только вот Майкл прекрасно помнил, как это тяжело — переживать утрату и сложности в браке. Майкл понимал ошибки Дина в браке с Хелен, а также её причины для измены.       Челюсти Майкла напрягаются. Он просит Макса повторить, затем, задумавшись, спрашивает:       — Вот интересно. — Он отрывает взгляд от стопки. — Как ты считаешь, кому было хреновее? Человеку-пауку или Питеру Паркеру?       Брови Макса сходятся на переносице.        — Наверное, Паркеру. — Макс пожимает плечами. — Паренёк делал мир лучше, при этом оставался в тени. К тому же с Мэри Джейн у них всегда было всё дерьмово. А тут эти твари. Для молодого пацана, мне кажется, это слишком.       Как же он был прав…       — Твоё здоровье! — заключает Майкл, беря стопку в руку, собирается выпить, как вдруг Сэм вырастает словно из ниоткуда. Высокий и чертовски мокрый из-за дождя.       — Эй, приятель, может, притормозишь?       — Я решил, что ты уже не придёшь. — Майкл отставляет пустую стопку в сторону.       Сэм занимает рядом стоящий стул и по-приятельски кладёт руку ему на плечо.       — По какому случаю надираемся?       — Отмечаем последний день в Лоуренсе.       Сэм поджимает губы, медленно кивая головой.       — Значит. — Он медленно разворачивается на стуле. — Бежишь.       Вот именно этого Майклу сейчас не хочется: таких умных умозаключений. Пародии шоу Опры.       — Называй, как хочешь. — Майкл проглатывает злость. Мысленно напоминает себе, что Сэм ему друг. Не враг. Он его друг, даже если ему нравится вести себя, как Опра. Друг, который никогда не оставлял и не осуждал, несмотря на всю тщетность ситуации.       — А дальше что?       — Виктор подписал рапорт на перевод в Сент-Луис. Год бумажной работы, а дальше… Не знаю… Переведусь в Лос-Анджелес, или что-то около того. — Майкл стучит стопкой по столу. — Может, займусь сёрфингом, или, как в фильме «Патруль», побреюсь налысо. Как думаешь? Я, должно быть, буду чертовски сексуально смотреться с обритой головой. К тому же, не люблю, когда песок застревает в волосах.       Но Сэм не смеётся. Даже не улыбается.       Майкл смотрит в зеркало между бутылок на полках, подмечая, что он тот ещё клоун. Он же, блять, несерьёзно. Он ненавидит доску. И лысым ему быть ни хрена не пойдёт.       Сэм выжидает. Майкл чувствует это кожей.       Сэм прислоняет горлышко пивной бутылки к губам, но, не отпив, ставит её обратно.       Достаточно прелюдий.       Они не смогут ходить вокруг да около весь вечер. Сэм всё равно спросит. Потому что он не сможет не спросить. Потому что Майкл знает: Сэм чувствует вину за их роковое знакомство, хотя это неоправданно глупо. В этой ситуации глупо всё и нет ни правых, ни виноватых. Просто так получилось. Просто так жизнь свела. Просто Сэм не может иначе.       — Хелен едет с тобой? — наконец спрашивает он.       В ответ Майкл непринуждённо пожимает плечами. Изо всех сил старается сделать такое лицо, как будто это — мать твою — и так очевидно.       — Хелен останется с мужем. Разве могло быть иначе?       — Сукин сын, — тут же ругается Сэм. Выпускает бутылку из пальцев, откидываясь на спину барного стула. Он правда выглядит так, будто ушам своим не верит. — Это просто смешно. Это она так решила?       «Хелен об этом даже не знает», — хочет сказать Майкл, но предпочитает ответить иначе:       — Так будет правильно. Для всех.       Сэм тут же хохочет. Майкл и сам в это не верит. Стискивает челюсть, что есть силы, потому что ни хрена не может больше сдержаться.       Боль ложится на сердце тяжёлым грузом. На глазах проступают слёзы, но он быстро смахивает их.       Сэм продолжает говорить, но Майкл перестает его слушать. Он так решил. И это больше не обсуждается. Так будет лучше для всех. И он не солгал.       Для неё, для Дина, для него самого.       Майкл в курсе , что подписывает своему сердцу смертный приговор, но также он знал, на что соглашается. Изначально. Знал и не смел надеяться, что Хелен оставит мужа, разведётся или сбежит с ним. К тому же, они оба не предполагали, что всё зайдет слишком далеко и что это вообще произойдёт.       И Хелен, он надеется, обязательно всё поймёт и простит. Простит за то, что он избавит её от муки выбора. От нескончаемого чувства вины за то, что полюбила другого мужчину, за то, что, оказывается, можно вообще любить их двоих одновременно. За то, что это неправильно и возможно.       И за то, что он вообще когда-то имел смелость появиться в её жизни.