Перед смертью

Гильфи и Сорен должны были немедленно покинуть Сант-Эголиус — той ночью в каньоны приходили тёплые потоки воздуха, и это облегчило бы малышам полёт. Моё сердце наполняла радость за этих двух юнцов. Им удалось избежать лунного ослепления, а теперь они ещё и летать научились. «Если всё пойдёт по плану, — думал я, — то они смогут освободиться». Совята удивились, когда я сообщил им новость о скором побеге. Эти ребята посчитали, что ещё не время, но они ошибались. Они уже давно были готовы — я успел их многому обучить, а они всё схватывали на лету. Я знал, что мне ужасно будет их не хватать… Но что поделаешь? Конечно же, я прекрасно понимал, что буду очень скучать по ним, особенно по их вопросам — Глаукс, да ведь меня столько времени никто ни о чём не спрашивал и больше не спросит! В ту ночь Библиотеку охранял Джатт. Что ж, замечательно, ведь этого не блиставшего умом воина одурачить было легко. Как только тот покинул пост, я проводил Гильфи и Сорена в Библиотеку. Я видел, каким изумлением, смешанным с восторгом, они смотрели на простиравшееся над их головами звёздное небо, и невольно вспомнил собственные ощущения при первом полёте. О, это было прекрасно — парить в вышине, в потоках воздуха, кружить, поворачивать, зависать, едва шевеля крыльями, и наслаждаться попутным ветром, приятно ерошившим перья… Внезапно из воспоминаний меня вывело хлопанье чьих-то крыльев, и я понял, что случилось — это в Библиотеку влетела разъярённая Виззг в боевом облачении. Она намеревалась схватить совят. Я видел, что малышей даже парализовало от страха, но Виззг вдруг какой-то невиданной силой притянуло к стене, за которой хранился запас крупинок. « — Летите! Это ваш последний шанс!» — кричал я оцепеневшим Гильфи и Сорену. Те принялись дружно махать крылышками и вскоре взмыли ввысь. Я искренне радовался за них. Они смогли! Ведь эти храбрые юнцы верили в свои силы, верили, что у них всё получится, а это было самым главным. Но тут, почувствовав резкий толчок, я оказался распростёртым на полу Библиотеки, и даже не успел опомниться, как вслед за этим последовала жуткая боль… нестерпимая, невыносимая… В те мгновения перед моими глазами промелькнула вся жизнь — я снова вспомнил, как патруль Академии схватил мою дочурку Бесс, вспомнил, как согласился служить Сант-Эголиусу, и как однажды, прилетая домой, обнаружил, что моей подруги и детей там нет… Прежде, чем умереть, я успел подумать, что исполнил свой долг. Я помог двум молодым совятам сбежать, я вселил в них веру. Теперь они свободны, и это — лучшая плата за мои страдания.