Брачная ночь

Алистер смотрел на жену (на его жену, демоны побери!) и гадал, через какое время он умудрится испортить все до конца их дней. Даже если бы его любили от всего сердца — он не дал бы себе больше месяца. А тут уж говорить нечего было. И он даже прямо в день свадьбы положил начало концу! Он как мыслил: не может быть такого, чтобы Анора была хоть на долю секунды рада видеть его подле себя. Не короля, а физическое тело. Они были похожи с Кайланом. Слишком похожи. И делать из себя дурака, пытаясь ухаживать за женщиной с такой проблемой, ему вовсе не хотелось. И делать из себя дурака, который этой проблемы якобы не понимает, тоже не хотелось. Они оказались в этой лодке вдвоем. И он, обмирая от страха перед такой совершенной, образованной, до ужаса красивой леди, готов был уверить ее в своем абсолютно низменном поведении и отсутствии манер. Если он чему и научился за прошедший год, так это стискивать зубы, когда страшно. И если с управлением государством ему будут помогать, то здесь все зависит только от него самого. Никто ему не поможет. Никто не поможет ей. Он предложит ей все, что сможет предложить. Единственное, чем он сам, Алистер — человек и мужчина — располагает. Единственное, что он может предложить женщине, которая старше него, во всем лучше него и (бедняжке!) ставшей его женой — свою честность. Он насмотрелся на Зеврана с Махариэль. Пускай по сравнению с ними он выглядит невинным, и уж точно не является экспертом в отношениях, но он попытается. Так говорила Махариэль: коли не пытаться, ничего и не выйдет. И здесь, в уединении личных королевских покоев, не было никого из бывших спутников, чтобы смеяться над ним и спрашивать: «Эй, ты что из себя изображаешь? Что за маску напялил? Будь собой!» Он будет собой попозже. Сейчас ему нужна маска, нужно притворство, стиснутые зубы и сурово выдвинутая челюсть, потому что без этого нижняя губа начнет дрожать, как у тюти, выдавая его ужас перед женщиной. Напялив маску короля и супруга, он отдал распоряжения относительно своей жены. Потому что только мужья и имеют на это право. Распорядился приготовить им отдельные покои. Приготовить им комнату с легким личным ужином. Украсить все по вкусу королевы. Зажечь свечи. Передать Ее величеству записку от короля, сидящего на соседнем стуле (троне, Создатель, он сидит на троне!) с просьбой покинуть свадебный пир для брачной ночи, но посетить вместо спальни гостиную. Там ее и ждал. Она удивилась, его красивая невеста. Он видел, потому что она изволила вопросительно выгнуть бровь, когда он отослал всех до единого слуг. Алистер умел прислуживать. Уж мимо бокала вино не пролил бы — навык был приобретен на дежурствах у стола командора, когда был совсем маленьким. У маленьких будущих храмовников это должно тренировать выправку, выдержку, терпение, смирение. И прислуживал своей королеве, нацепив на лицо самую суровую маску из всех: у нее взгляд был ледяной и превращал его колени в желе. Именно из-за него он не стал медлить. Надо брать быка за рога — иначе она будет всю жизнь им помыкать даже не от особого желания, а потому что он сам будет... об нее помыкаться. Алистер прочистил горло и отвел взгляд от этих жутких прекрасных глаз: — Я бы попросил вас... забыть в этой комнате свой королевский титул. Нам надо поговорить. Впервые за все это время, нам надо по-человечески поговорить... Анора. Вот! Он сделал это! Он назвал ее по имени впервые! До сих пор он обращался к ней исключительно «мадам» или «миледи». Она тоже это заметила, он видел! Моргнула и дернула ноздрями! Она дернула ноздрями, словно раздражение рвется наружу! Ах, какой славный, знакомый знак. Вот к этому он привык с детства, в исполнении самых разных людей, и знал, что делать. Воодушевленный, Алистер продолжил свой суровый монолог, подмечая с иронией, что непроизвольно делает свой голос на тон ниже, чем он есть: — Вы не хотели за меня замуж. Вы меня не знаете, не любите, не испытываете ни симпатии ни, надеюсь, неприязни. И я поделюсь секретом — вы восхитительны, но я тоже не испытываю к вам глубоких чувств. Мне предстоит очень многому научиться, и мое резко изменившееся положение будет занимать все время и мысли. Я уверен, что получу вашу полную поддержку на этом пути и искренне благодарен. Спасибо вам, Анора. Он поднял свой бокал, со смешанными чувствами наблюдая, как неизящно и одеревенело она ответила на тост. Она не пригубила вино — она выпила его залпом. Алистер, внутренне вопя от увиденного жеста, постарался сохранить каменное лицо, мысленно благодаря командора, мать-настоятельницу, подкалывавшую его Лелиану и Винн и всех-всех, кто научил его не показывать эмоций на лице. Просто встал, немедленно обновив напиток дамы. И даже не заморозился под ее мимолетным, ледяным взглядом. Сев обратно, Алистер просто выпалил то, что и было его основной задумкой: — Я предлагаю вам не спать со мной. Если хотите. Если не хотите. Вернее... — Что?.. Ее голос звучал немного хрипло. С момента, как покинула бал, она ни с кем не говорила. Уже почти час. Не с ним же, право слово, ей было говорить. — Я имею в виду, что если вы не хотели бы спать со мной, я пойму и дам вам такую возможность. Алистер все же посмотрел ей прямо в глаза. Как бы ни боялся, он хотел, чтобы она почувствовала его искренность. Он действительно имел в виду то, что сказал. Но она странновато среагировала, спросив будничным и ровным тоном: — А если я хочу спать с тобой? Вдруг я только и мечтала, как бы заполучить себе в постель тренированного симпатичного мальчишку? Молоденького и на все готового ради своей королевы? Алистер прочистил горло, дал себе мысленного пинка и остался тверд: — Если... если таково ваше желание, я бы все равно предпочел его не удовлетворять. — То есть ты меня не хочешь? Да что за нелепость?! Неужели и эта решила тешить себя тем, как легко он краснеет, и ни в грош ни ставить его добрые намерения? Это как с Голданной — он стремился с ней познакомиться не потому (не только потому), что мечтал о большой семье где его любят. Нет, он понимал, что все может обернуться по-другому, что они могут и не подружиться. Но он хотел протянуть Голданне руку. Он знал, что она одна, даже если замужем и с кучей детей. Он был один, хоть и со Стражами. Он знал, каково это, когда за твоей спиной никакой семьи, никакого прошлого. Он думал, что даже если они не подружатся, у нее будет брат так же, как у него появится сестра. Хоть кто-то, кому можно было бы писать письма раз в год с Глубинных троп. Он, действительно, не ожидал истинной реакции сестры, и она рассердила его так же, как сейчас сердила Анора: он предлагал это Королеве не только потому, что щадил ее чувства и боялся ее, но и потому что сам имел право на семью. И тогда, с Голданной, и сейчас. Иносказательно: имел право иметь хоть кого-то, кому можно раз в год писать письма. Теперь у него была жена, и он хотел бы для начала завести с ней отношения, дружбу — Создатель, хотя бы приязнь — а уже потом лезть ей под юбку. Сейчас это было не нужно, потому что если она этого не хотела, то он вроде как ее насиловал, даже если она стоически терпела бы. А если и хотела, то только потому, как выглядело его лицо. Он достаточно себя уважал, чтобы не спать с женщиной, которая представляет на его месте другого. Почему, черт возьми, люди неверно оценивают его намерения? Считают его слабаком? Дураком? Только потому, что ему достает смелости не стесняться своих человеческих и таких простых стремлений? Простые желания, это не признак отсутствия утонченности или глубины характера. Это признак нормальности среди ненормальных, вот и все. Его раздражение прорвалось в его обычную грубоватую прямолинейность: — Я не хотел бы услышать, как вы называете меня Кайланом в порыве страсти, мадам. И мешок на голову натягивать тоже не готов, хоть в остальном и сойду за симпатичного, тренированного мальчишку. Анора безмятежно улыбнулась: — Чтобы услышать чужое имя в порыве страсти, до этого порыва надо уметь довести. Не думаю, что ты готов зайти так далеко. Это ему сейчас сказали, что она считает его никаким в постели, даже не попробовав? Ну, хоть тут проблема решена заранее — от него изначально ничего не ждут. Успех! Или она его так провоцирует? Если сделать аналогию с боем, то она сейчас обманным жестом подняла щит к подбородку, чтобы скрыть за ним поворот руки, держащий меч? Он тоже так умел: — Мадам, я не собираюсь это проверять в ближайшее время. Боюсь, вам придется за мной поухаживать, если вы действительно этого хотите. О-о-о! Он готов был поклясться троном Создателя, что никто за последние годы, а может и никто в жизни, не видел этого зрелища: открывшую от изумления рот Анору. Она буквально открыла рот и уставилась на него во все глаза! — Поухаживать... за тобой? — Мадам, я не стану с вами спать раньше, чем вы начнете видеть во мне меня самого. Какой мой любимый цвет? Я знаю, что ваш любимый цвет красный. Красивые голубые глаза распахнулись еще шире: — Я всегда ношу синие цвета. И окружаю себя синими цветами в отделке. С чего ты взял? — Синий чудесно оттеняет ваш цвет волос. Они кажутся золотом. И подходит вашим глазам. Конечно, вы окружаете себя им. Анора, закладки ваших записных книжек красные. Подушечка для поясницы на вашем рабочем кресле красная. Каждая мелочь, которая является вашим личным выбором, а не королевским фасадом — красного цвета. Каков мой любимый цвет, мадам? — ... синий? — Это цвет формы Серых стражей. Он ассоциируется со мной сильнее, чем цвет моих глаз. Вы же помните, что у меня карие глаза? Совсем не как у... Анора нахмурилась и резко бросила: — Прекрати. Ты не похож на Кайлана. Алистер замер. Это он тоже слышал раньше, и каждый раз предполагалась не лестная для него форма: ты никогда им не станешь. Что ж... что же, хорошо, что и тут есть ясность. Анора вдруг расслабилась, не по-королевски поставив локти на стол и оперевшись подбородком на кисти рук. Ее взгляд перестал казаться холодным — только задумчивым. И тон стал не просто недостижимо-приятным, а теплым и домашним: — Кайлан был хорошим человеком. Я любила его, действительно. Мы дружили с детства. Я любила его до того, как вышла за него замуж. Совсем не трудно спать с тем, кого любишь. И тянуться к поцелуям и объятьям того, кого любишь. Он был моим другом. Он мне изменял, потому что не испытывал ко мне страсти. Я ему не изменяла. Но страсти тоже не испытывала. Мой злой комментарий про страсть... это не в твой адрес, Алистер. Я не знаю, чье имя я произношу в порыве страсти. Со мной такого просто не случалось. Не пойми неправильно, мы знали, как доставить друг другу удовольствие, но мне кажется, что наши спокойные и заученные методики сильно отличаются от того, про что пишут в книгах. Когда сердце стучит и ноги подкашиваются. Разве нет? Алистер понял, что если сейчас хоть на секунду задумается о дикости происходящего (человечная Анора, разговаривающая на тему секса, а-а-а!) то он впадет в такой же ступор, с которым Морриган пришлось возиться целых полчаса. Поэтому он отвечал не думая, как на духу, не оглядываясь на то, что она может начать потешаться над ним позже: — Я не знаю. Она нехорошо это приняла. Нахмурилась и отстранилась: — Я думала, ты хочешь поговорить по душам. Мне это не свойственно обычно, но это наша брачная ночь. Но если ты предпочтешь врать... Алистер поднял руки в примиряющем жесте: — Я не знаю! У меня была... только одна. Только один раз. И это тоже была не страсть. Мы... прощались. Анора выдохнула, глядя ему в глаза с толикой мягкой насмешки и сочувствия: — Ну и что теперь? Тоже заведем свою приятную рутину, а ты будешь раз в год тискать молочниц на ярмарках? Или ты предпочитаешь воительниц, в окружении которых провел свою юность? Да что ж такое?.. Он хотел сделать эту ночь хоть немного примечательной для нее: хотел подарить своей невесте выбор и доброту. Возможность не терпеть нежеланную связь. И дружеское участие бедолаг, сидящих в одной лодке. А вместо этого все стало казаться каким-то... грязным. Но урок Голданны не прошел даром. Грязь, это тоже хорошо. Если ее видно, значит ее можно отчистить. Раскрыть все карты и быть самим собой. Она его жена. Кто еще на этом свете имеет право знать его? — Анора, мои штаны — это то единственное, что находится в моем полном и безраздельном распоряжении. Измена, это потеря последнего контроля в жизни. Это так выглядит в моем положении. У тебя не было выбора. Мне приятно считать, что и у меня его не было, но это не так. Я сын Мэрика. Я мог рухнуть на пол и начать вопить и топать ногами до тех пор, пока Махариэль не отказалась бы от мысли женить нас. И я все равно стал бы королем. Можно было оттяпать головы вам с отцом, чтобы у Собрания земель не осталось выбора, и я все равно стал бы королем. У меня был выбор. Но я на тебе женился. Если мы станем жить в ненависти и презрении друг к другу, то, конечно, я заведу себе любовницу. Буду танцевать с ней на балах в твоем присутствии, и спать с ней в своих покоях. До тебя даже будут долетать стоны через гардеробную, которая будет разделять наши спальни. Но если мне будет не наплевать на тебя, я буду тебе верен. Ты... ты моя семья. Дядюшки, которых я знаю всю жизнь, это, конечно, хорошо. Но именно они не могут определиться, хотят ли они отослать меня с глаз долой, или назвать любимым племянником. Ты моя жена. Такое ощущение, что ты не понимаешь, почему я позвал тебя сюда, почему даю тебе выбор, почему спрашиваю про мой любимый цвет. Не понимаешь, что ты значишь для меня? Алистер даже не заметил выражения ее глаз, изумления и растерянности. Он просто наклонился к ней ближе. Не взял ее руки, но выдвинул ногу для удобства, оперевшись локтем о колено. Ее туфелька оказалась рядом с его сапогом, и Анора завороженно смотрела им в ноги, на этот контраст маленькой и большой ступни рядом. Алистер, не замечая задумчивости женщины, самозабвенно, быстро и без страха продолжал говорить. Смело, как и привык. Как всегда единственный, кому не зазорно озвучить свои открытые чувства: — Анора, ты теперь не просто жена Короля. Ты жена Алистера, незаконнорожденного мальчишки. Паренька, которого прогнала хозяйка замка, в котором он был приживалкой. Который рос с храмовниками и дружил с сиротами, потому что наравне с ними не получал писем от родителей. Когда вы с Кайланом учили экономические формулы, я учил формулы рассеивания энтропической магии. Наши знания совершенно разные, но это не значит, что их нет у меня. Ты жена храмовника. А еще ты жена Серого Стража. Через несколько лет именно ты будешь тем единственным человеком, который будет охранять мою спальню по ночам. Меня начнут мучить кошмары, которые будут отнимать у меня человеческий облик. С ними не будет возможности бороться. И здесь не будет командиров и других Стражей, которые поймут, что я чувствую, не спав три дня. Но здесь будет моя жена. Через пятнадцать или двадцать лет ты будешь тем человеком, который проводит меня на Глубинные тропы. Ты будешь стоять в черном трауре и смотреть, как я уезжаю, а спустя месяц или два получишь письмо с донесением о моей смерти. Никто не переживет этого за тебя. Ты жена Серого Стража. Ты Королева Серого Стража. Ты понимаешь? В течение этих лет ты будешь плохо спать. Потому что мои вопли будут будить тебя. А когда все будет настолько плохо, что я не смогу даже уснуть для начала, чтобы потом просыпаться от воплей, ты будешь просыпаться от звука моих шагов в соседней комнате... Анора подалась вперед, неожиданно поцеловав его. Точнее — она просто сухо клюнула его в щеку, но этого хватило, чтобы он буквально захлебнулся словами. Он издал булькающий звук. И обратился в статую с большими-пребольшими глазами. Это само собой. Женщина отвернулась, на мгновение прикрыв лицо ладонью. То ли заслоняясь от смущения, то ли не веря себе. Но она взяла себя в руки и сама дотронулась до него, обхватив на удивление маленькой ладонью его указательный палец. От этого жеста Алистер почему-то почувствовал себя лучше. Хотя бы смог дышать снова. Она тихонько, едва слышно произнесла: — Я... действительно никогда не смотрела на это так. Прости меня. Они молчали несколько минут. Алистер научился не только дышать за это время, но и шевелиться. Он осторожно отстранился, потянув за собой и руку, палец которой по-прежнему сжимала Анора. Но она, будто вырванная из раздумий, не отпустила руки. Только развернула его ладонь, аккуратно погладив отвердевшие от рукояти меча мозоли. Подняв на него теплые, как весеннее голубое небо глаза, она проговорила: — Я согласна, что нам не нужно спать друг с другом пока что. Но я хочу, чтобы ты понимал — ты не похож на Кайлана. Физически. Ты, наверное, постоянно это слышишь. Он был крупнее тебя. И его нос был крупнее. И борода росла гуще. У него были голубые глаза и другой голос. Твои волосы прямые, а у него были непослушными. Вы очень разные. Сначала я тоже видела его в тебе, но потом, с каждым днем это проходило. Когда я привыкла видеть тебя каждый день, я уже не смогла видеть его. Ты — это ты. Алистер отвел глаза, внезапно, впервые за вечер почувствовав не ужас, не раздражение, не грусть или отчаяние, а простое смущение. Это было важно. — Спасибо. Спасибо, что сказала. — Алистер, можно... поцеловать тебя? Это уже было просто нелепо. Он подумал, что еще год назад, если бы ему сказали, что Королева Ферелдена будет робко просить его о поцелуе, он бы посоветовал больше не давать эля этому человеку. А сейчас он растерялся. Хорошо хоть она не поползла на него, как Морриган. Он бы умер, просто умер бы на месте. Завизжал бы, и хлопнулся в обморок. Но Анора дала ему время чтобы перевести дух, осмелиться взглянуть на нее и увидеть, что ей этот вопрос дался непросто. Ее совершенная белая кожа пошла красными пятнами. И его сердце дрогнуло, так же как с Морриган — тогда он тоже справился только потому, что понял в какой-то момент, что ведьма его стеснялась. На свой манер, конечно, но... Алистер решил побыть мужчиной, и сам притянул ее голову к себе, обхватив ладонью ее затылок. Женщина напряглась всем телом, замерла, как деревянная. Ее губы были теплыми, но в них угадывалась твердость, будто она не может их расслабить. Алистер погладил кончиком языка ямочку на ее нижней губе. Будто такой маленькой лаской попросил ответить ему и не бояться. И она ответила, вздрогнув, вдруг сильно втянув носом воздух, будто шагнула в ледяную воду. Алистер немедленно остановился, попытавшись поднять голову, но Анора обняла его за шею обеими руками, теперь уже сама прижавшись к его губам и раскрыв свои. Он почувствовал ее теплое дыхание со вкусом сладкого вина, и как ее язык осторожно прошелся по его губам. Он ответил ей, а потом она ответила ему. И неясно, кто из них перестал контролировать дыхание, чтобы оно оставалось неслышным. Спустя несколько мгновений оно было прерывистым у них обоих. Они сопели, но не обращали на это ни малейшего внимания. Даже напротив — это распаляло их. Алистер и вовсе чувствовал себя так, будто тонул. Ничего общего с тем, что он ощущал с Морриган. Сейчас, какой бы маленькой в его руках не казалась женщина, он чувствовал, будто его обволакивает ее тепло и мягкость. Она каким-то образом оказалась у него на коленях (кажется, это он подхватил ее со стула и пересадил к себе, подивившись мимолетно тому, какой легкой она воспринимается), и ему было слегка стыдно за то, что он разрушил ее красивую прическу, запустив в нее пальцы. И за то, что он возбудился и не может скрыть этого, ведь она на этом и сидит. Не то чтобы это было плохо, но странновато, учитывая, что они только что договаривались не спать друг с другом. Но он физически не мог отстраниться. С каждым ее вздохом и движением языка, чем теплее становилась ее кожа, чем четче и ближе раскрывался аромат ее духов, тем меньше у него было сил и желания на то, чтобы прервать поцелуй. Или думать о чем-то. А уж когда она слегка застонала в голос, запустив одну руку в его волосы и просунув пальцы другой за ворот его камзола, будто стремилась прикоснуться к закрытым частям его тела, Алистер и вовсе потерял голову. Забыл, что это, вообще-то, Королева, да еще и дама на несколько лет старше него. Он просто сжал ее талию, вплотную прижимая к себе податливую и красивую женщину. Поддержал ее за спину, за голову, окончательно растрепав и распустив ее волосы. Шпильки со стуком падали на пол, но он сжимал ее, замычав что-то неопределенное ей в рот. Если бы не сидел, то у него точно подкашивались бы ноги. Вот что значит Королева — все в ней было на высшем уровне — вкус, дыхание, язык, запах, шелк ее платья, шелк ее кожи и волос. С ума сойти. Они остановились, просто потому, что нужно было отдышаться. Анора так и сидела у него на коленях, обнимая его шею, уткнувшись лбом в его плечо. И стараясь не елозить задницей после того как пошевелилась, и он вздрогнул всем телом, задохнувшись и застонав. Алистер вдумчиво и осторожно гладил ее по волосам. Он пытался вспомнить, почему идея не спать с ней казалась такой правильной. Через несколько молчаливых минут их горячность и сопение остыли, перейдя в какую-то успокоенную, миролюбивую близость. Она слезла с него, встала на ноги. С распущенными волосами была великолепна, как никогда. Он буквально жмурился от ее красоты. Не знал, что говорить. Не знал что сделать, а потому церемонно поклонился. Анора хихикнула на этот глупый жест, и вдруг весело, сдавлено произнесла: — Кажется... кажется, у нас не будет проблем со страстью, как из книжек. Я не чувствовала коленей. Он не нашел ничего умнее (он вообще не мог думать, если честно), чем снова ей поклониться: — Мадам. Еще бы добавил «к вашим услугам», дурак. Анора присела в реверансе, улыбаясь со странным выражением: — Спокойной ночи, милорд. Вы разрешите поцеловать вас завтра? Она что, и правда решила за ним поухаживать? Серьезно? И что ему делать, если завтра все снова вот так поднимется и будет сбивать его мысли и дыхание? Ходить по дворцу на подкашивающихся ногах и с тяжелыми яйцами? Алистер сглотнул, просипев в ответ тупую галантность: — А вы разрешите завтра спросить у вас разрешения на послезавтра? Анора рассмеялась, удаляясь непривычной глазу, пружинистой походкой. Кажется, она вильнула задом. Алистер готов был бы поклясться в этом, если бы это была не Анора. Ледяная Королева Ферелдена не может вилять задом, это закон. Алистер растерянно взъерошил волосы на затылке. Он точно все правильно понял? У него что, будет нормальная семейная жизнь через какое-то время? И жена в постели? Охотно в нее пришедшая, а не стискивающая зубы перед жертвенным закланием женщина? Вот эта — красивая и недоступная? Видит Создатель, если она собралась так с ним целоваться каждый день, то от его благородных намерений через неделю ничего не останется. ... ... Ура!