"You love me. Real or not real?" "Real"

      Просыпаюсь от собственного крика, в холодном поту, Прим сидит рядом на корточках и гладит меня по голове. Полёт в Двенадцатый дался мне очень нелегко. Стоит только провалиться в сон, как кошмары утягивают меня в свои сети.       — Ты всю ночь бормотала что-то неразборчивое. А еще стонала, но я не хотела тебя будить, знаю, что ты потом можешь не уснуть, — говорит она. Я быстро и прерывисто дышу, лежа на спине, как после долгого марафона.       — Спасибо, что охраняла мой сон, Утёнок, — подбадриваю сестру и ласково треплю за щеку. Прим недовольно морщится, но все равно целует меня в лоб.       Вид у неё очень уставший. Только кот, не отходящий ни на минуту, способен выдавить из неё улыбку этим утром.Теперь я поняла, почему нас с Финником поселили на отшибе, чтобы мы не мешали остальным спать. За ночь каждый из нас просыпается с криками, в лучшем случае, дважды. Нам обоим дали по ответственной няньке, но ни мне ни Одеиру не становится лучше, уже целую неделю я практически не сплю. Выживаю только за счет кратковременного дрема в течение дня.       Каждую ночь мне снятся пугающие картины: маму вешают за воспитание предателя; Вик подрывается на мине; Мэгз, корчащаяся в муках жидкого газа; дети, оплакивающие бездыханное тело Цецилии; Рута, кричащая от боли; сгорающая заживо Мадж и Пит….       В моих снах он самый частый гость. Сюжет всегда разный и всегда одинаковый: я пытаюсь всеми возможными способами спасти Пита, но из раза в раз мне не хватает сил, времени или ресурсов. Он умирает самыми изощренными способами. Я никому не рассказываю о сюжетах своих снов: Прим понимает все без слов, Финнику и так нелегко, Гейл… мне кажется он просто не поймет меня. После прибытия в Тринадцатый наши отношения изменились не в лучшую сторону, хоть он и пытается быть исключительно милым и обходительным, однозначно не без помощи Финника, но я чувствую отчужденность. Я не ищу с ним встречи, наверное еще и потому, что наше прошлое было общим. Заглядывая в его глаза я вижу тщательно скрываемую боль и скорбь по младшему брату, которого так и не нашли, по моей маме, и все эти чувства как искра занимают и мое сердце тоже.       Для меня мир никогда уже не будет прежним. После полета в Двенадцатый я переосмыслила свои цели. Мне не жалко моего прошлого, только противная тоска сосет под ложечкой, когда я вспоминаю тех, кого Он отнял у меня. У Сноу просто нет шанса, я приложу все силы, чтобы стереть его с лица земли.       Раздавлю. Уничтожу. Сожгу. Разрежу на мелкие кусочки! Сотру в порошок. Задушу.       Жажда мести и злость заставляют меня вставать с постели каждый день; принимать пищу, которая никому здесь не доставляет удовольствия; заниматься спортом, чтобы получить допуск для попадания в реальный боевой отряд. Требования в армии довольно высокие и в перечне обязательных нормативов не числится стрельба из лука. Здесь у меня нет преимуществ, кроме непреодолимой жажды мести!       Единственная моя отдушина на чужбине, помимо сестры — это Пит, я хожу к нему каждый день, иногда удается даже дважды забежать. И он каждый раз радуется мне как щенок, как будто я — весь его мир. Его радость от встреч постепенно передается и мне. День за днём я рассказываю ему все те немногочисленные новости, которые узнаю.       Похоже, что в трансляции была и правда не Джоанна, специалисты по визуальным эффектам заметили множество различий в мимике и жестах. Хотя сделано было очень качественно, комар носу не подточит. Коин не в восторге от материала, который сняли в двенадцатом, но «вернуться к этой главе позже» уже не получится. Поэтому мы, с новой мотивацией, усердно снимаем на зеленке, как называет это Кастор.       Плутарх и Фульвия теперь не пропускают ни одного дня. Учитывая мое радикально-агрессивное настроение по отношению к Капитолию, на мой взгляд, получается вполне удовлетворительно. Лучше всего мне удаётся тот момент дня, когда я дремлю, сидя в гримерском кресле перед Эффи.       Каждый вечер съемки я совмещаю с изнурительными тренировками. В целом, уже на достойном уровне стреляю из пистолета. Однако никак не могу привыкнуть к отдаче у более крупного оружия. В столовой узнаю об успехах Прим в учебе и медчасти, рассказываю ей о своих. На пятый день, после моего возвращения из Двенадцатого, Пита переводят в обычную палату, и я решаюсь рассказать ему всю правду о своей поездке.       — Ты в своем уме, Китнисс?! — перебивает он меня, почти сразу как я начинаю. — Зачем? это же опасно, а если бы ты наткнулась на одну из ловушек Сноу? Что было бы со мной тебя вряд ли сильно тревожит, но как же Прим? Каким ударом это стало бы для нее? — я недолго молчу, собираясь с мыслями, потом снимаю обувь, залезаю на кровать и сажусь Питу в ноги.       — Если честно, мне кажется, что у меня не было выбора. Когда я зашла в кабинет, Хеймитч один сопротивлялся этой идее, но Коин очень жестко поставила его на место. Мы заключили договор, который защитит тебя и других трибутов. У нее большие планы на меня, и если я откажусь, то она начнет нас шантажировать. Во-первых, ни для кого я не хочу такой судьбы. А во-вторых, мне это было нужно, я хотела это увидеть, убедиться, что это правда. Я вернулась другим человеком. Я выплакала все слёзы. Теперь я готова бороться. Я больше не хочу отсиживаться в бункере, я достану его любым способом.       Пита явно не устраивает такой ответ. Он рассерженно трёт глаза. Пауза затягивается.       — Это меня и пугает, ведь мне придется последовать за тобой, потому что мы уже выяснили, что ничего хорошего не получается, когда нас разделяют. А я пока не в лучшей форме, чтобы ползать по окопам, — мой собеседник виновато разводит руками и кладет их себе на ноги. Поддавшись секундному порыву, впервые за эту неделю касаюсь Пита и беру его за руку, она оказывается теплой и тяжелой.       — Ты поправишься, обещаю никуда без тебя больше не улетать… по крайней мере без предупреждения, — мое лицо расплывается в улыбке, когда я вижу, как его кулаки разжимаются.       — А если заставят? — глаза Пита сужаются.       — Я сделаю все, что в моих силах. Может быть, попрошу помощи у Хеймитча, но ты прав — в этой игре мы не в лучшем положении. Как минимум, постараюсь тебя предупредить.       — Да, нам надо будет продумать тактику поведения, когда меня выпишут, — вот он этот задумчивый решительный взгляд, узнаю его. Пит словно готовит нас к очередным Голодным Играм по новым правилам. Мне это не нравится и я решаю сменить тему.       — Я видела твои картины… — видимо, перемена оказывается слишком радикальной. Юноша напротив меня заливается краской, снова прикрывая свободной рукой глаза.       — А много их было? — стыдливо шепчет он.       — Больших — около двадцати, — слышу громкий вздох на той стороне постели.       — Значит ты видела практически все. Я, конечно, хотел их тебе когда-нибудь показать и рассказать про каждую, но не так, — Пит убирает руку и стыдливо смотрит на меня исподлобья.       — При других обстоятельствах уже не получилось бы, когда мы улетели город снова начали бомбить. В этот раз и Деревне Победителей досталось. Мы не возвращались, но, я думаю, проще построить новый город, чем восстановить старый Дистрикт-12.       — Тогда все же хорошо, что случилось так, как случилось, — какое-то время Пит молчит, потом шумно вдыхает и нерешительно произносит: — И как тебе?       — Красиво… — смущенно отвечаю я, вспомнив один из портретов, на которых Пит изобразил меня скорее обнаженной, чем одетой, но, в то же время, не показав ничего лишнего. Пшеничная левая бровь взлетает ввысь, требуя объяснений. — Не могу сказать, что все картины мне понравились, но одна меня особенно впечатлила, возможно, будь на них другая девушка, я получила бы больше эстетического удовольствия от просмотра. А так как будто я влезла в твою голову без разрешения.       — Знаешь, мне правда очень неловко, потому что это выглядит, как помешательство, я понимаю, просто… — парень запинается, поднимает на меня глаза. — Это единственное, что позволяло не сойти с ума. Я стараюсь переключиться на все светлые мысли и перенести их на холсты. Так совпало, что ты для меня — самое светлое воспоминание.       — Я понимаю.       Пит хмыкает и наклоняется ко мне, потом решительным движением берет меня за подбородок и нежно, практически невесомо целует в губы. Этот поцелуй совсем другой. В нем нет той страсти, жажды или собственничества, как у поцелуя, которым встретил меня Гейл. Сейчас это акт нежности, преданности, заботы. На Пите уже давно нет датчиков ЭКГ, но я буквально слышу, как ускоренно бьется его сердце. Или, может быть, это мое так громко стучит? Сама не замечаю, как отвечаю на поцелуй, так же нежно и осторожно, но, смутившись, кладу руку на его покатую грудь и отстраняюсь.       — Значит это правда? — разочарованно говорит он.       — Что правда?       — Ты выбрала его… — голос Пита холоден и почти не дрожит, но я чувствую его тревогу, чувствую что он весь дрожит от напряжения. От злости он всегда сжимает кулаки, вот и сейчас повторяет это движение. — Папа правда не хотел говорить, но врет он отвратительно. А утром когда прилетел Гейл медсестры все по очереди вздыхали и охали при виде меня. Все шушукаются, что не похоже, что Гейл просто кузен.       — Это было не то, чем кажется! — я поворачиваюсь лицом, чтобы Пит видел, что мне нечего скрывать, и я не пытаюсь юлить. Мои слова — чистая правда, и придётся с ними смириться. — Да, Гейл меня поцеловал, но я была против, с того дня мы практически не говорили, — я поджимаю ноги к груди и кладу подбородок на колени.       — Тогда почему ты отвергаешь меня раз за разом? — голубые глаза вспыхивают непониманием. Я смотрю в них как завороженная. Внимательно рассматриваю: как много у него ресничек, они очень длинные и густые, но из-за русого цвета совсем незаметные если не смотреть в упор. — При этом ты постоянно даешь мне надежду, что у нас может что-то быть, — слова пролетают мимо, когда я рассматриваю радужку. Она будто состоит из миллиона волокон разных оттенков голубого, зрачки слишком широкие, для такой светлой комнаты. — Ты держишь меня возле себя как милого пёсика — это нечестно! — звуки слетают с мягких губ звонко и четко. Когда Пит молчит, он иногда дышит через рот и можно увидеть его идеально ровные белоснежные зубы, нехарактерные для шахтеров Двенадцатого. Изо рта у него всегда приятно пахнет, как будто только что он съел мятный или фруктовый леденец. — Я же вижу, что ты постоянно нервничаешь, краснеешь от каждого прикосновения! — он слегка хмурит густые брови, когда речь заходит о конкуренте. — Все это время я думал, что это из-за Гейла и чувства долга ко мне, — когда Пит чем-то встревожен он крепко сжимает челюсти и мускулы на скулах особенно брутально подчеркивают его нижнюю челюсть. — Предполагал, что ты принуждаешь себя быть со мной милой, чтобы не разрушить тонкую грань наших отношений, как после 74-х Голодных Игр, и не предать возлюбленного, сблизившись слишком тесно со мной… — распыляется Пит, но я не могу уловить суть его слов. — Ты вообще меня слушаешь, Китнисс?       Я вздрагиваю при упоминании собственного имени и прячу глаза словно пойманная с поличным. Ищу способ избежать неприятного разговора, но не нахожу. Ну почему людям так важно говорить об их чувствах?       — Я не знаю, Пит, это так сложно… — ухожу от ответа. Порываюсь было встать с кровати, как Пит снова берет мою, теперь уже мокрую от волнения, ладонь в свои руки.       — Пожалуйста, не уходи. Я знаю, что ты не в восторге от всего, но я хочу просто разобраться в ситуации.       — Тут не в чем разбираться, просто Гейл все неправильно понял.       — Нет, Китнисс, речь не о Гейле, — на лбу снова мелькает тонкая складочка. — Ты просто бежишь, почему-то опасаясь проявить свои реальные эмоции. Возможно, за все эти годы страданий, ты привыкла прятать самое сокровенное даже от самой себя, возможно, ты не видела в семье другого примера, может быть просто твоя личная особенность, — Пит наклоняет голову так, чтобы увидеть мое лицо лучше. — Но от меня можно не прятаться. Пожалуйста, это сводит меня с ума! — продолжаю молчать, не зная с чего начать, но Пит продолжает. — Я хоть раз тебя подводил? — мою руку начинают массировать крепкие и неожиданно ловкие пальцы. Буквально на мгновение я позволяю себе представить в чем ещё они могли бы быть хороши, и сердце сразу подпрыгивает до подбородка. — Хоть раз я тебя предавал? Дал ли я повод не доверять мне?       — Нет, — шепотом говорю я и встречаюсь с взглядом Пита. — Ни разу.       — Тогда дай мне шанс, Китнисс. Я это заслужил! — Пит почти умоляет. — Хватит прятаться в собственноручно возведённых замках. Прошу, ты не сделаешь так лучше никому. Независимо от того, друг я тебе или любовник, я всегда буду в опасности, как рядом с тобой, так и вдалеке. Я готов к этому. Только вот сейчас дыры чуть-чуть подлатают, и можно вылетать к Сноу хоть на голубях! — Из моей груди вырывается не то сдавленный всхлип, не то истеричный смешок.       Юноша откидывается на спинку кровати и приглашает меня к себе. Я долго сомневаюсь, он терпеливо ждёт, а через минуту снова меня приманивает, подбадривая спокойной уверенной улыбкой идеальных губ. В конце концов, я соглашаюсь и ложусь ему на грудь. Сердце в груди Пита стучит ещё громче моего, как будто тренируется танцевать чечетку. — Скажи мне: сколько ночей ты спала без кошмаров?       — Ни одной, — шепчу я, как что-то постыдное.       — Я тоже, — несколько помедлив отвечает Пит. — Лекарства не помогают, они назначили мне психотерапию. Но как говорить с психологом о том, чего ему никогда не понять. Он даже не факт, что солнце видел, что уж об Арене говорить.       — Мне тоже предложили, но я категорически отказалась. Очередная неловкая тишина…       — Помнишь, как легко было спать вместе?       — Пит, все было иначе…       — Все было точно так же! Только действующие лица другие: Коин — это Сноу в юбке. Даже по цветовой гамме они оба бесцветные какие-то. Их миротворцы — точно такие же солдаты, действующие по приказу. И тут и там тебя пытаются использовать, шантажируя свободой и жизнью близких. А про кинокамеры, пропаганду и показуху кому как ни тебе знать! — закусываю губу, ведь он как никогда прав. Зрит прямо в корень. Впереди меня ждёт посещение двенадцати опасных и непредсказуемых регионов Панема, подобных секторам на 75-х Голодных Играх.       — Пит, не надо, я сделаю все, чтобы оказаться в числе тех, что полетит на захват Капитолия, я не хочу брать с собой никого из близких. И так слишком многие пострадали.       — А Гейла возьмёшь?       — Он не будет со мной советоваться, я не спрашивала его, но, думаю, он будет в числе первых новобранцев.       — Почему ты решила, что я спрошу твое мнение?       — Я не решала, я просто надеялась… Я все еще надеюсь тебя спасти, вывезти в безопасное место, — хорошо, что я лежу на груди у Пита, и он не сможет увидеть, как мои глаза наполняются слезами, потому что я понимаю, что в Капитолии, на подступах к дворцу президента, мне абсолютно точно не удастся спасти всех. Слишком много опасностей.       Несмотря на нахлынувшие эмоции, беру себя в руки, тиски, сжимающие горло никуда не уходят, но слёзы постепенно отступают. Нечего киснуть! Мы на войне! Достаточно я уже проявила слабину, эту войну слезами не выиграть.       — Если ты полетишь, то полечу и я, так может быть нам снова стать союзниками? Вместе мы сильнее! — Пит требует от меня ответа, которого я не имею.       — Я правда не знаю, как будет лучше…       Юноша берет мою руку и целует шершавыми и тёплыми губами. По телу пробегают мурашки. Прикрываю глаза, я будто снова отступаю за невидимую стену. Но Пит не сдаётся. Он находит нужный ключик. Трется о ладонь шершавой щекой прерывисто дыша. И где он всего этого нахватался? Явно не от родителей…       — Я понял в чем дело, — он нахально улыбается, наклонив голову так, чтобы заглянуть мне в глаза. — Я просто ни разу не говорил тебе, что люблю. Ты боишься, что твои чувства окажутся безответными! — заявляет Пит, нахально улыбаясь. Явно стараясь меня приободрить.       — Да сто раз говорил! — отмахиваюсь я.       — Нет, я говорил не тебе, а о тебе или при тебе, но ни разу не адресовывал персонально тебе.       На секунду прикрывает глаза, делает глубокий вдох и с придыханием произносит: «Я люблю тебя, Китнисс Эвердин!»