Черная звезда

Хазым тяжело дышал, потирая лицо, с тоской глядя перед собой. Когда, когда его жизнь превратилась в кошмар? За какой из грехов молодости он расплачивается? Да, Хазым знал, что не был безгрешен. В основе каждого огромного богатства лежит огромное преступление, и им с Эмином пришлось замарать руки, чтобы зубами вырвать у судьбы то, чем обладали теперь, пройдя по телам тех, кто мешал им, но это было... Давно. Хазым отмолил свои грехи, и сполна за них расплатился. Ведь сколько жизней они с Эмином не пустили под откос, одно было точно – на их руках не было крови. Почти не было. И даже так, это была случайность, и тот человек был мерзавцем... Кто из его врагов похитил его сына, пустив их с Севинч жизни под откос? Потеря сына подкосила Севинч, а для Хазыма не было никого дороже нее. Он бы с радостью обменял самого Ягыза за спокойствие Севинч, но Севичн была безутешна, и с ней был безутешен Хазым. – Прости меня, дорогая, – прошептал он, прикасаясь к могильной плите. – Я так и не нашел его, но клянусь, я найду его, найду, узнаю, моя душа его узнает. Севинч говорила это, что она узнает своего сына, когда увидит, что ее душа узнает его, и Хазым хотел ей верить, и иногда верил сам, что узнает его, когда увидит, потому что... Благодаря тем письмам, он ведь знал его, знал своего сына. – Я никогда не рассказывал тебе о них, дорогая. Тебе было бы больнее, я знаю. У меня сердце разрывалось от сознания, что он где-то рядом, как бы ты это перенесла? Он рассказывал, этот мерзавец, рассказывал про нашего мальчика... Он любит Орхана Вели, как мы с тобой, представляешь? Знает наизусть все стихи из книги, которую хранит, подарок от его учителя. Он очень умный, он побеждал в разных конкурсах, и еще он сильный. Занимался спортом. Участвовал в спортивных соревнованиях и тоже побеждал. Он был бы нашей гордостью, если бы остался с нами, Севинч. Был бы совершенно идеальным, лучшим абсолютно во всем, никогда не допускал бы ошибок, ты же знаешь, да? Он очень хорошо учился, лучший ученик школы, Севинч. Наверное, он уже закончил университет, может быть наш с тобой университет... Этот мерзавец писал, что он хотел заниматься юриспруденцией, наверное он уже адвокат, а может быть и прокурор, кто знает... Образованный и успешный, умный и порядочный, уверенный и сильный. Я узнаю его, когда увижу, я точно это знаю, Севинч. Я почти могу представить себе его, когда закрываю глаза, какая у него будет осанка, голос, жесты... Только лица пока не могу себе представить. Но рано или поздно я его найду, сынок. Один человек сказал мне недавно, что тайны невозможно хранить вечно... И эта тайна не будет вечной, Севинч. Она раскроется однажды, и... О Аллах, ведь это правда, чем дольше прячется тайна, тем тяжелее ее последствия. Нужно просто рассказать правду. Пусть этот человек наконец расскажет правду. Пусть он расскажет ее сам, прежде чем я сам до нее доберусь, и тогда я клянусь, он ответит мне за это. И все, кто знали, и все, кто покрывали, они тоже ответят за все, что совершили. А пока же... Мне нужно решить кое-что другое. Севинч, дорогая... Мне предстоит принять тяжелое решение... Но я не могу себе позволить рисковать. Я не могу оставить компанию этим безумцам, нашим сыновьям. Нам предстоит кое-что предпринять. Его компания. Его единственный настоящий идеальный успешный ребенок. Он не мог позволить, чтобы его безалаберные сыновья разрушили ее, при поддержке этой глупой Хазан и этого дуболобового сержанта, которого он ввел в их жизнь, на их общую беду. *** Синан не боялся. Если бы отец решил вдруг обойти могилу и увидел бы, что Синан сидит на земле за могильным камнем, ему было бы плевать на реакцию отца. Ему уже давно было плевать, тупо подумал он. Он даже не испытал боли от понимания, что у него нет ни единого шанса достучаться до отца. Что тот так и будет продолжать бесплодные поиски своего идеального сына, который, оказывается, все-таки где-то существует, и, наверное, однажды найдется. Идеальный, правильный, лучший ученик, спортсмен и победитель конкурсов, такой, какими они с Гекханом никогда не были. Может быть, подумал Синан, он уже видел однажды Ягыза, может быть в том же университете, может быть где-нибудь на благотворительном приеме, среди всяких образованных, успешных адвокатов. Где-то там, ждет удобного момента, чтобы войти в жизнь Эгеменов и отнять у них последнее, что у них есть. Последние иллюзии, что у них была любовь их отца. – Спасибо, мама, – прошептал он. – Спасибо, родная. Я получил ответ, который искал. Спасибо тебе, что выслушала меня. Спасибо, что помогла. Он думал, что просто расскажет матери все, что случилось в ту ночь. И может быть постарается снова все забыть. Он ведь уже один раз убедил себя, что так будет лучше. Что уже ничего не исправить, и тайна никому не навредит. Верил, что Ниль была слишком пьяна, чтобы понять, что она видела, слишком пьяна, чтобы понять, что случилось, да и кроме того, она же сумасшедшая, мало ли что она могла напридумывать, да? Разве исправить то, что уже сделано, кому от этого будет легче, если он расскажет, что на самом деле случилось? Ни пользы, ни вреда от этого не будет, только его воспоминания, и его вина, и больше ничего, и никто больше не пострадает. Но это оказалось не так, и теперь эта тайна стала опасной. Она превратилась в оружие, и один Аллах ведает, против кого поднимет это оружие. Гекхан, Хазан, Мехмет... На что они пойдут, чтобы защитить его, чем пожертвуют? Стоит ли это того? Нужно просто рассказать правду, и пострадать самому, и не дать навредить другим. – Я все расскажу, и будь что будет, мама. Я должен был сделать это еще тогда. Три года назад. Еще тогда надо было это сделать. Он медленно пошел к воротам кладбища, и идти становилось все тяжелее, казалось, будто он идет не по аккуратной чистой дорожке, вымощенной камнем. Он шел по дороге среди мертвецов, и на секунду ему показалось, что он и сам уже почти мертв. Он остановился, прикрывая глаза, приобнимая себя. Ему вдруг стало очень страшно, и на секунду он подумал о том, чтобы позвать на помощь, чтобы кто-то стоял рядом, чтобы кто-нибудь держал за руку, когда он наконец признается, но так было нельзя. Он был один, когда сделал это, был один, когда промолчал, и он будет один, когда во всем признается. Понесет ответственность сам. «Ты всегда говорил, что я безответственный, отец, – подумал он. – Вот я и исправляюсь». Синан едва не рассмеялся, подумав об этом. Вот уж такой ответственности отец точно бы не одобрил, правда? Он вышел за ворота и огляделся по сторонам. Что дальше? Вернуться в квартиру Джемиле? Поехать к Гекхану? В особняк? Синан еще раз потер лицо и растрепал рукой волосы, усмехаясь себе. Ответственность, так ответственность, подумал он. Следовало помочь Фарах с Эгемен Косметикс. Пока у него есть такая возможность, подумал он, взмахом руки подзывая такси. – Эрдал, – сказал он в трубку, когда ворота кладбища пропали из вида. – Мне нужно найти родственников одного человека, сможешь? Спасибо тебе. Ее звали Чилек Байрактар. Она умерла три года назад. Сможешь? *** Дверь открыл сам Гекхан, и Хазан обняла его, прижимая к себе. – Спасибо, что приехала, – тихо сказал Гекхан, отрываясь от нее, и Хазан еще раз отметила, каким перепуганным он был. – Я... Я должен ехать в участок, к ней, но... Джемиле попросила меня не оставлять Омрюм, а Селин... Селин в отъезде... О Аллах! – Гекхан схватился за голову. – О Аллах, я не понимаю, что происходит, Хазан. За спиной Гекхана стояла Омрюм, серьезно глядя на нее, и Хазан обошла Гекхана, приседая перед молчаливой девочкой и расцеловывая ее в обе щеки. – Здравствуй, моя сладкая кузина. – Здравствуй, сестра Хазан, – тихо сказала малышка, настороженно глядя через ее плечо. Хазан обернулась и поджала губы, увидев, как Гекхан закрыл ладонями лицо, оперевшись спиной о стену, казалось, что он сейчас упадет. – Сладкая моя, – ласково сказала Хазан, – пойди пока в свою комнату, хорошо? Приготовь карандаши и фломастеры, я приду и мы с тобой порисуем, хорошо? – Мы с мамой хотели сходить в парк... Хазан было больно смотреть на ее разочарованное личико. – Прости, родная, сегодня не получится. Пойди пока в свою комнату, хорошо? Мне надо поговорить с папой Гекханом. Ну давай же, милая, – Хазан поцеловала малышку в лобик и встала, глядя ей вслед, пока Омрюм поднималась по ступенькам. Она подошла к Гекхану, коснувшись его плеча. – Идем, – шепнула она, разворачивая его и кладя ладонь ему на спину. – Тебе надо выпить чаю. – Я уже отправил адвоката, – тихо сказал Гекхан, глядя на стол перед собой, – он говорит, дело запутанное, но достаточно серьезное... – В чем ее обвиняют, Гекхан? Хазан до сих пор не могла в это поверить. Джемиле арестована. Джемиле арестована! Хазан потерла виски, представляя, что начнется, когда разнесется слух, что арестована невеста Гекхана Эгемена, и на секунду она порадовалась, что Гекхан не принимает активного участия в управлении холдингом, поэтому их имиджа это коснется только отчасти – но тут же пожалела о своей мысли. О чем она думает, черт побери, когда Гекхан в таком состоянии? – Подпольное букмекерство, – ответил Гекхан, и Хазан едва не выронила чайник. Она ожидала чего угодно, но не этого. – Что? – Она не верила своим ушам. Когда Гекхан сказал, что Джемиле арестовали, она подозревала, что может Джемиле украла что-нибудь, подралась, черт возьми, опять гонялась за дядей Кудретом с пистолетом, что-нибудь такое, но никак не это... – Они говорят, что у полиции появились сведения, что несколько лет назад Джемиле занималась незаконным букмекерством под именем Ясемин Кайе. – Аллах великий, это какой-то бред, – прошептала Хазан, присаживаясь на стул. – Какая Ясемин Кайе? Какое букмекерство? Да разве могла этим заниматься наша Джемиле? – У Хазан это не укладывалось в голове. – Да нет, конечно же, это какая-то ошибка. Джемиле и подпольное букмекерство? Ладно бы, контрабанда контрафактных сумочек и туфель, я бы поверила, но букмекерство, серьезно? Какая-то чепуха. Хазан бы продолжала и дальше лепетать это, если бы Гекхан вдруг не бросил на нее короткий, острый взгляд. Он глянул мельком, буквально на долю секунды, но Хазан успела уловить его, и этот взгляд ей не понравился. – Гекхан? – Хазан насторожилась. – Гекхан, она что... Виновата? – Нет-нет, – Гекхан ответил очень быстро, и Хазан насторожилась еще больше. Она нервно прикусила ноготь и тут же отдернула руку, не позволяя себе детскую привычку. Ей почему-то захотелось позвонить Мехмету, попросить его приехать, вместе обсудить случившуюся ситуацию... Потому что Хазан подозревала, что грядет что-то нехорошее. Они вздрогнули, когда раздался громкий и настойчивый стук в дверь, и с опаской переглянулись. Гекхан медленно пошел к двери, и Хазан увидела, что Омрюм смотрит с лестничной площадки второго этажа. Именно поэтому она подбежала к Гекхану и схватила его сзади, когда увидела, кто стоит за открытой дверью. – Привет, приятель, – дядя Кудрет окинул Гекхана взглядом и посмотрел на Хазан. – Племянница. – Омрюм смотрит, Гекхан, Омрюм, – Хазан еле успела это прошептать, чувствуя, как Гекхан наливается яростью, и она дернула его на себя, когда Гекхан попытался перекрыть дорогу входящему за порог дяде. За спиной дяди стоял его личный ассистент, господин Али, Хазан уже достаточно знала его, не только о том, что Али готовил дяде и следил, чтобы он вовремя поел, но и о пистолете на его поясе и о тяжелых кулаках, и она только надеялась, надеялась, что они не будут устраивать драку на глазах Омрюм, малышка была тогда совсем маленькой, но по-видимому в ее памяти остались смутные воспоминания о том, как родители вырывали ее из рук друг друга – она до сих пор очень боялась драк и громких криков, и ее безумно пугало, когда по телевизору люди угрожали пистолетом. – Я приехал за своей дочерью, – тихо сказал Кудрет, ощупывая взглядом все вокруг него. – Я не отдам ее тебе, – Гекхан прошипел это еле слышно, вырываясь из рук Хазан, подходя к Кудрету вплотную, но все же не прикасаясь к нему. Он быстро оглянулся и увидел, что малышка уже спускалась по лестнице, и сделал резкий шаг к ней, будто хотел подхватить ее на руки и сбежать. Омрюм испуганно остановилась и замерла, как перепуганный котенок. – Омрюм, иди в свою комнату. – Омрюм, дочка, иди ко мне, – тихо сказал Кудрет, и малышка посмотрела на него, на Гекхана, и так и не пошевелилась, настороженно переводя взгляд с отца на отчима и обратно. – Омрюм, кузина, давай пойдем в твою комнату, – Хазан шагнула к ней, но Кудрет схватил ее за руку, останавливая. – Нет, племянница. Омрюм пойдет к папе. Правда, моя красавица? – Он присел, протягивая руки. – Ну давай, поцелуй папу, милая моя. Омрюм настороженно покосилась на Гекхана и медленно пошла к отцу, крепко обнимая его. – Папочка? – Тихо спросила она, целуя отца в щеку. – Ты пришел в гости? – Твой папа пришел в гости, – резко сказал Гекхан, – и он скоро уйдет. – И ты, жизнь моя, пойдешь со мной. Ты же хочешь поехать к папе? – Омрюм никуда не поедет, – голос Гекхана срывался, и Хазан опасалась, что он в любой момент может попытаться силой прогнать Кудрета, на глазах у девочки. – Сладкая моя, – сказал Кудрет, теребя косичку дочери, – у вас дома есть печенье? – Малышка кивнула, и Кудрет улыбнулся ей. – Принеси папе печенье, хорошо? Твоему папе очень захотелось вкусного печенья. – Шоколадное? – Спросила малышка, и Кудрет кивнул. Он продолжал сидеть, опустив одно колено, глядя в спину уходящей дочери, пока она не ушла. – Джемиле арестована, – сказал он, поднимаясь и разворачиваясь к Гекхану, и Али встал между ними, когда Гекхан опять рванулся к нему. Хазан нервно переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать. – Я отец Омрюм, а ты даже не муж ее матери. Просто сожитель. Ты ей никто. Ты хочешь, чтобы я вернулся с полицией? Потому что иначе мне придется прийти и забрать мою дочь с помощью полиции. Ты правда этого хочешь, Гекхан? – Это сделал ты, – Гекхан прошипел свистящим шепотом, едва не сгорая от нескрываемой ненависти. – Это ты посадил Джемиле! – Не неси чушь, – прошипел Кудрет, оглядываясь в сторону кухни. – Не делал я этого. Для меня самого это сюрприз. – Врешь, – Гекхан был бел от ярости. – Ты сам клялся, что сделаешь все, чтобы отобрать Омрюм и поквитаться с Джемиле, поэтому не строй сейчас из себя невинного! – Ты идиот? – Кудрет обошел Али, подходя к Гекхану вплотную. – Я что, дурак, чтобы... Включи мозги, Гекхан, ту самую малость, что у тебя еще имеется, чтобы физиологически функционировать, давай, подключи ее на мыслительный процесс, мать твою, думай, придурок, думай... – Папа, твое печенье... Кудрет развернулся в мгновение ока, приседая перед дочерью, и Хазан с каким-то восхищением отметила, как быстро он сменил выражение лица, даже маски невозможно сменить с такой скоростью. – Здоровья твоим рукам, милая, – серьезно сказал Кудрет, и Омрюм хихикнула. – Это не я делала, папа. – Ты мне его подала, любимая, и это счастье, есть с рук любимой дочери. Обнимешь папу? – Девочка обхватила его за шею, и он тесно прижал ее к себе, и Хазан смотрела на них, и ей вдруг стало немного страшно. Кудрет был очень, очень похож на ее отца. У Хазан похолодело внутри, потому что то, как Кудрет разговаривал со своей дочерью, как он ее обнимал – это безумно напомнило ей ее папу, ее самого лучшего, самого доброго, самого хорошего на свете папу, и наверное, судя по счастливой мордашке ее маленькой кузины, так считала и Омрюм, что ее папа – самый добрый и хороший человек, не зная, что перед ней волк в человеческом облике. – Малышка, любимая Омрюм, – нежно сказал Кудрет, гладя дочь по голове. – Ты пока немного поживешь со мной, хорошо? Тебе же понравилось в моем доме? – А где мама? – Омрюм отстранилась от отца и посмотрела на Гекхана. – А почему ее здесь нет? Гекхан сглотнул, опуская голову, и малышка снова посмотрела на отца. Тот ласково улыбнулся, и Хазан опять почувствовала, как мороз пробежал по ее коже. – У мамы случилось срочное дело, очень-очень срочное, и ей пришлось очень срочно уехать, но ты не волнуйся, милая, мама быстро закончит там все дела и вернется, обещаю тебе, малышка, скоро мама приедет, хорошо? – Мама поехала в Лондон? – Тихо спросила Омрюм. – Вместо тебя? – Да, милая, – Кудрет обхватил ее хрупкие плечики и поцеловал дочку в лоб. – Мама поехала в Лондон, но она скоро вернется. Вот что мы сейчас сделаем, хорошо? Вы с дядей Али пойдете в твою комнату и соберете там твои вещи, хорошо? А мы с Хазан и Гекханом пока пойдем на кухню и заварим чай, а потом мы все вместе попьем его с этим печеньем, хорошо, родная? – Хорошо. Кудрет поднялся, кивая Али, и тот взял девочку за руку, поднимаясь с ней по лестнице, и Кудрет повернулся к кухне, откусывая печенье на ходу. – Идем, поговорим, – быстро сказал он. Хазан вылила остывший чай и начала заваривать его по новой, вопросительно поглядывая на мужчин, стоявших друг против друга на кухне. – Я сделаю все, чтобы вытащить ее, – сказал Кудрет, и Гекхан фыркнул, отворачивая голову. – Или проследишь, чтобы она крепче влипла. – Гекхан, даже если бы это не было это дело, она мать моей дочери, моя бывшая жена. Ты думаешь, мне выгодно, чтобы она сидела? Это, блин, так полезно для моей репутации. Уж поверь мне, у меня было сотни поводов ее посадить, до сих пор сидела бы, сука, но ведь я ее всегда вытаскивал, даже когда она, сука, стреляла в меня, мать твою. – Следи за языком, когда говоришь о Джемиле! – Прошипел Гекхан, делая шаг к Кудрету, но тот только хмыкнул, хватая второе печенье. – Пусть за языком следит Джемиле, – спокойно ответил он. – Пусть все отрицает, абсолютно все. Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает. Гекхан изумленно уставился на него, но вдруг по его лицу пробежало осознание, и он рассмеялся, и Хазан удивленно посмотрела на него. – Ты боишься, – Гекхан безрадостно смеялся. – Ты боишься, что Джемиле тебя сдаст. Это ведь тебя они ищут, да? Это ведь ты – Мерт Кайе. – О чем вы говорите? – Хазан неверяще переводила взгляд с одного на другого, не веря своим ушам. – Дядя, о чем он говорит? – Не бери в свою хорошенькую головку, племянница, – ответил дядя, глядя на Гекхана. – Скажи Джемиле, чтобы все отрицала. Пусть не волнуется, мы ее вытащим. Но она должна все отрицать, ясно? – Дядя, – Хазан со стуком поставила чайник на стол перед собой. – Дядя, о чем вы говорите? – Все-то тебе нужно знать, дорогая… – Простонал Кудрет, мученически глядя в потолок, и Хазан озлилась. – Не ты ли вчера читал мне лекцию о том, как не надо хранить тайны, а? – Справедливо, – хмыкнул дядя, удивленно кивая. – Подловила меня, молодец. Ладно, расскажу. Речь идет о моем… Маленьком бизнесе, который я завел, еще когда был голодным студентом в Стенфорде. Сама понимаешь, денег всегда не хватало, надо было подзаработать на пиво и девочек. Ну и завел небольшое дело, ну такое, по мелочи, ставочка тут, ставочка там, совершенно безобидно, никакого обмана, чинно-благородно, только немножечко незаконно в некоторых странах… В том числе в Турции. – Дядя! – Хазан потрясенно поднесла руку к шее, не веря своим ушам. – Дядя, как? О Аллах, дядя, ты что? – Да не волнуйся ты так, лавочку уже давно прикрыли, к моему настоящему имени ничего не ведет, просто один упертый комиссар все ищет Мерта Кайе, обижается. Ты не волнуйся, племянница, с этим мы разберемся, не психуй. – Как не психовать, дядя? Ты… Ты преступление совершал дядя! – Да тоже мне преступление, принять ставочку у пары лудоманов, было бы из-за чего кипешевать. Но да, в принципе, опасно, ведь кто-то вышел на Джемиле… – Как они могли об этом узнать? – Нервно спросил Гекхан, и Кудрет задумчиво потер подбородок. – Кто-то проболтался. Кто-то всегда пробалтывается. Не ты? – Он с подозрением посмотрел на Гекхана. – Я говорил Джемиле, чтоб молчала, дура набитая, а она завела песенку «честность в отношениях, честность в отношениях», совсем спятила баба, как с тобой связалась. Кому еще она могла рассказать? – Никому. – Кроме Джемиле и тебя теперь, Хазан, знали еще два человека, и один из них был твой отец, Хазан, но он-то точно никому не расскажет, тем более и Джемиле он не знал… – Папа? – Судя по всему, жуткие открытия в этот день не собирались прекращаться. – Папа знал, что ты этим занимаешься? – Да твой папаня и сам был любитель попытать удачу, знаешь ли. Вот что-что, а подпольные казино и ставочки – это он очень уважал. Хазан не могла в это поверить. Она не могла поверить, что папа… Папа играл? Подпольно? Это был какой-то бред, папа никогда бы не нарушил закон… – Папочка, мы готовы! И снова Хазан поразилась резкой смене в дяде, буквально в долю секунды перед ней стоял совсем другой человек, ласковый, добрый и любящий отец… Так похожий на ее папу. – Омрюм, детка, – Гекхан присел перед девочкой. – Поцелуй меня на прощание. Пожалуйста. *** Хазан смотрела в окно, как мимо проносятся машины, подсвеченные фонарями и светом фар, и ей хотелось просить таксиста ехать быстрее, потому что она боялась, что просто взорвется. Она провела вечер за бокалом вина в своей гостиной, думая о том, что случилось сегодня, о том, что она увидела, о сомнениях, которые ее одолели. Когда отец умер, Хазан была совсем маленькой. Она ведь никогда не знала его по-настоящему. Хазан боготворила его, считала его лучшим человеком на свете, и иногда ненавидела маму за то, что та недостаточно его любила. Папа был лучшим человеком на земле, думала она. Такая была у нее в голове картинка. Пока она не увидела сегодня это. Картинку, которая складывается в голове Омрюм. Которая тоже, наверное, считает своего отца самым добрым на планете, не зная, что вряд ли в Стамбуле найдется более жестокий человек. Настоящей ли была эта картинка в голове Хазан? Настоящим ли все это было? И Хазан отчаянно захотелось схватится за что-то реальное, за что-то хорошее, за что-то настоящее, взять его за руку и сказать себе, что это правда. И потому она поймала такси и поехала. Постучав и услышав за дверью шаги, ей вдруг захотелось сбежать. Она на секунду струсила, и если бы он задержался, она бы унесла ноги, но по счастью, он не задержался. – Хазан? – Мехмет недоуменно смотрел на нее, удивленно нахмурившись. – Что-то случилось? – Привет, – ответила Хазан, нервно улыбаясь. – Я могу войти? Он посторонился, пропуская ее, и Хазан переступила порог, с любопытством оглядываясь вокруг, но с наибольшим любопытством разглядывая его, босого, в тренировочных брюках, простой широкой белой футболке. – Синан у брата, – сказал он, – поехал морально его поддержать. Я подумал, что Эгеменам стоит побыть одним, и поэтому… – Я знаю, – Хазан перебила его. – Я взяла у него адрес. – О, – он странно посмотрел на нее. – Что-то случилось, Хазан? Хазан вздохнула и решительно кивнула себе, и увидела, что он удивляется все больше, и когда он уже открыл было рот, чтобы снова ее спросить, она сделала шаг вперед и прижалась к нему, обхватив его за талию, спрятав лицо в его груди, и когда он удивленно замер, она судорожно выдохнула, прижимая его к себе крепче, и почувствовала, как он расслабляется в ее объятьях, поднимает руки, обнимает ее, прижимает к себе, прикасается щекой к ее голове. – Что случилось, Хазан? – Тихо спросил он, и Хазан прикрыла глаза. «Скажи мне, что ты настоящий». «Скажи мне, что ты не иллюзия». «Скажи мне, что ты – реальность». Она хотела сказать все это, но не могла, он бы подумал, что она рехнулась, и это было последнее, что ей было сейчас нужно, чтобы он думал, что она «расстроена и напугана». – Помнишь, ты сказал мне тогда, – сказала она, поднимая голову и глядя ему в лицо. – В моем кабинете. Ты наговорил тогда много всякой чепухи. Аллах-Аллах, я в жизни не забуду, что ты говорил, божье наказание, но ты сказал там кое-что. Кое-что важное. Мехмет смотрел на нее, не отводя глаз, казалось, он смотрел не на ее лицо, а глубже, в самую душу. – Ты тогда сказал, что ты – это ты. И это самое главное. Это главное, что мне было нужно. Что я хотела и хочу. Тебя. Тебя, Мехмет Йылдыз. Хазан подняла руку, прикоснувшись пальцами к его щеке, губам, подбородку, провела рукой по его шее, и он прикрыл глаза, приоткрывая губы. – Скажи мне, что я не одна, Мехмет. Скажи мне, что ты со мной. Он открыл глаза, улыбаясь ей, и склонил голову, почти прижимаясь губами к ее губам, и казалось, они почти касались друг друга, оставался какой-то миллиметр, доля миллиметра… – Я с тобой, – сказал он, и преодолел оставшееся расстояние.