Черная звезда

– Как я и думал, – Кудрет начал с места в карьер, захлопывая за собой дверь прямо перед лицом встревоженной Дерин. – Он уже здесь. Как обычно. Вернулся в офис, и тут же за свое. Где угодно, кроме своего собственного кабинета. У Хазан. Под моей дверью. В Гази-мать-его-антепе. В комнате видеонаблюдения. Где бы не работать, лишь бы только не работать, да, солдафон? Уроки срочной службы сказываются? Или все же просто вынюхиваешь? Уже поделился с моей племянницей своими фантазиями, ублюдок? – Чем поделился? – Хазан насторожилась, глядя, как Мехмет выпрямляется, расправляя плечи, одной осанкой уже принимая угрожающий вид, и дядя улыбнулся, оглядывая его. – Твой диктофон на ножках. Решил, что ему мало впечатлений от достопримечательностей нашей прекрасной родины, понял, что слишком долго манкировал обязанностями, и принялся за старое – следить за мной и вынюхивать. Знаешь, чем он с утра занимался? Поперся к охранникам, видать, соскучился по старым коллегам, и засел там смотреть, кто чем тут без него развлекался. Сынок, ты что, маньяк? То есть, я знаю, что ты маньяк, но у тебя еще и сексуальные перверсии, оказывается? – Че-е? – Мехмет ошеломленно уронил челюсть, и Хазан вытаращила глаза. – А как это еще понимать, кроме как вуайеризм, извращенец? Я прихожу к этому недоумку, – он повернулся к Хазан, тыча пальцем в Мехмета. – Рассказать, как мне пришлось выкручиваться, когда этот мерзавец натворил мне делов, свалил из Газиантепа посреди переговоров, прихожу к нему, а его, само собой, там нет, его опять черти утащили. Он, видите ли, у охраны, как всегда, поближе к народу. Я к охране, а там, вся, мать его, видеокомната забита, мать его, охранниками, которые пялятся, как я целую свою женщину. Твою мать, набились толпой в комнату, смотрят и комментируют. Чуть не уволил их всех к чертовой матери. И угадай, чья это оказалась идея? Кто откопал это видео и сидел, на него пялился? Наш дорогой капрал с пробитым чердаком, вот кто. Хазан ошарашенно повернула голову к раскрасневшемуся от смущения и возмущения Мехмету. – Все не так было, Хазан! – Он повернулся к Кудрету, сжимая кулаки. – Плевать мне на вашу личную жизнь, господин Кудрет. Раз уж ребятам захотелось посмотреть, как вы развлекаетесь на работе, то это не моя вина. Мне это и даром было не нужно. Что вы сказали Синану? – Не понял... – Судя по виду дяди, он и правда был озадачен неожиданным поворотом разговора. – Синан, что вы ему сказали в тот день? В день, когда он снова начал пить... – А что, твоему дружку-алкоголику нужен повод, чтобы надраться? – Кудрет сказал это с видом искреннего непонимания на лице, и Мехмет сжал и разжал кулаки, желваки дергались на его щеках. – Вы что-то сказали ему. Я видел. Не знаю, что вы ему сказали, но я видел, в каком он был состоянии, когда вы оставили его. Когда ваша... Женщина... – Мехмет ядовито выделил это слово. – Когда она ушла, вы что-то сказали ему. На Синане лица не было. Что? Что вы сказали ему? Что вы ему сделали, что вы ему сказали, что довели до такого состояния? – Дядя? – Хазан настороженно посмотрела на Кудрета, который выглядел настолько довольным, что наевшийся сметаны кот казался бы брюзгой. На его лице был написан просто-напросто восторг, и ужас у Хазан вызывало то, что она понимала, чему он радовался. Страданиям Синана. – Так значит он не сказал тебе, диктофончик? Еще бы, мало ли кому ты разболтаешь. Молодец парень, держится за свое. – Что ты ему сделал, дядя? Кудрет подмигнул ей, с удобством присаживаясь на диван. – Я? – Он ухмыльнулся. – Я не сделал ему ничего. Все, что можно было, он сделал себе сам. Это его выбор, молчать или не молчать. И... – Он повернул голову к Мехмету. – И мой выбор теперь тоже. – Попробуй только тронуть Синана, ты, ублюдок, – Мехмет рванулся было к Кудрету, но Хазан встала прямо перед ним, качая головой. Она положила руку ему на грудь, успокаивая его. – Не надо, Мехмет, пожалуйста. Дядя. Дядя, что происходит? – Она развернулась, делая шаг к дяде. – Какое тебе дело до Синана? – На самом деле, не было, – дядя изобразил недоумевающую гримасу. – Пока он не влез в мои дела. Скажите своему приятелю, что его маленькая тайна теперь в моих руках. И ее безопасность связана только с его поведением. Он следит за своим языком, а я за своим. Честная взаимовыгодная сделка, правда? Я нечасто такие заключаю. – Дядя, оставь Синана в покое, ради Аллаха, зачем ты это делаешь? Зачем ты так поступаешь, господи? – Племянница, – дядя даже не поднялся с места. – Как я сказал, мне было бы с главной колокольни плевать, что он там когда-то натворил и каких бед наворотил, хрен бы с ним, с алкоголиком. Просто ему не стоило трогать то, что мое. В этом мире есть три неприкосновенные для других вещи – мои деньги, моя семья и мои женщины. Пальцем заденешь что-либо из этого – и тебе конец. Это было первое предупреждение твоему дружку, солдафон. Если он еще раз оскорбит Ниль, или сделает еще хоть что-то, что мне не понравится... Ну, рядом с Севинч полно места, может сам идти туда и укладываться. – Ублюдок, – лицо Мехмета было белым от гнева. – Ублюдок. Если ты причинишь вред Синану, я убью тебя. Клянусь, я просто тебя убью. Кудрет даже не пошевелился, все так же сидя на диване в расслабленной позе, спокойно глядя снизу вверх на стоявшего рядом с ним Мехмета. – Сначала спроси у него, что он скрывает, мальчишка. Спроси его, достоин ли он, чтобы за него лили кровь. Уточни, стоит ли он того. – Не тебе решать, – Мехмет ответил сквозь зубы. – Не тебе решать, что стоит, а что не стоит крови. Ты не знаешь цену крови, балабол. Кудрет серьезно смотрел на него, не улыбаясь, как обычно, просто серьезно и изучающе глядя на него. – Спроси у него. Спроси у него, что за тайну он бережет. Спроси, стоило ли хранить ее столько лет. – Он поднялся и прошел мимо него, подходя к Хазан. – Знаешь, чем опасны тайны, Хазан? Чем дольше их хранишь, тем страшнее они кажутся. Иногда больше бед случается от того, что тайну просто не раскрыли вовремя. Люди столько сил прикладывают, чтобы сохранить какую-то тайну, а потом оказывается, что всем им было легче, если бы они рассказали все сразу. Столько бед удалось бы предотвратить. Правда, солдафон? Хазан видела через плечо дяди, как вздрогнул Мехмет, и нахмурилась. – О чем вы говорите? – Нервно переспросил Мехмет, и Кудрет улыбнулся, глядя в лицо Хазан, не поворачиваясь к нему. – Что собираешься поджечь сегодня, сынок? Сжег свой дом, репутацию нашей фирмы в Газиантепе, кучу бабла на перелеты. Что бы сжечь теперь, а? Рекомендую особняк Эгеменов. Сожги его, ни капельки не жалко. Для одного Хазыма там слишком уж просторно, давно пора на downsize. *** Признаться, дверь Мехмет открывал с опаской, от Синана вполне можно было ожидать, что он уже караулит его за дверью, занеся стул, и честно говоря, он бы это заслужил. Совесть не позволила Мехмету больше сидеть с Синаном дома, потому что, что бы там не говорил Синан, Гекхан не платил ему за заботу о его младшем брате. О младшем брате господина Гекхана, твердо повторил про себя Мехмет. Мехмет Йылдыз получал деньги от холдинга, как один из управляющих директоров. Аллах великий, какой же бред, бред-бред-бред, ну какой из тебя директор, Мехмет, ты самозванец. Мехмет не мог больше пропускать работу, особенно учитывая, как ему срочно пришлось вылетать из Антепа после просьбы о помощи от господина Гекхана. И сегодня он просто-напросто запер Синана в квартире госпожи Джемиле. И если бы он застал эту квартиру в руинах, он и этому бы не удивился. Но, как и вчера, Синан скорее всего даже не пошевелился, весь день проведя в постели. Мехмет приоткрыл дверь, глядя на друга, тот лежал, закрыв глаза, и Мехмет не мог понять, спит он или нет, но решил в любом случае не беспокоить. Он скинул пиджак и закатал рукава рубашки, двигаясь на кухню, где принялся готовить на скорую руку ужин, который, возможно, ему придется есть в одиночестве. Разве это не нормально для тебя, Мехмет? Синан отказывался с ним говорить. Когда в первый раз, когда они только познакомились, Мехмет увез его в дом Эгеменов в Агву, и он тоже проводил тогда рядом с Синаном дни и ночи, тогда Синан говорил, говорил постоянно, не останавливаясь, как будто пытался выговориться за все свои двадцать пять лет. Разве ты должен был слышать все это, Мехмет? Зачем тебе было это нужно? Он должен был все рассказать своему брату, а не тебе. Но на этот раз Синан молчал. Молчал, отказываясь открыться. Отказываясь сказать, что гложет его. Что так его мучает. Что за монстра выпустил на свободу этот мерзавец Кудрет Чамкыран? Какое тебе дело до этого, Мехмет? Они чужие тебе люди. Они не твоя семья. Уйди, оставь их в покое. Мысль о Кудрете вызвала в нем воспоминания о его племяннице, и Мехмет отложил нож, прикрывая глаза, потому что воспоминания, как обычно острые, как обычно живые и яркие, нахлынули на него, охватывая его, как огнем, затопляя, как водой. «Я хотела этого в ту ночь». «Я и сейчас этого хочу». Разве она может хотеть такого как ты, Мехмет? Ты занимаешь чужое место. Все это не принадлежит тебе. Голос, звучавший в его голове, был холодным и надменным, полным презрения. Ты думаешь, это все твое, мальчишка с района? Думаешь, ты имеешь на это право? Мехмет пятясь отошел от разделочного столика, пока не остановился, уперевшись спиной в стену, к которой привалился головой, закрыв глаза. Этот парень, от которого ты ждешь, что он будет говорить с тобой. Он не твой брат. Он брат Ягыза Эгемена. Ягыз Эгемен должен был быть с ним каждый день его жизни, и это ему он должен был рассказывать о своих бедах и проблемах, его просить о помощи. Его не было, и поэтому он стал таким. Мужчина, который воюет со своим отцом, девушка, которая получает родительскую любовь только от старшего брата, отец, который не понимает и отказывается понимать своих детей – они не твоя семья, и ты не имеешь право им помогать. Они семья Ягыза Эгемена, и его не было, и поэтому они стали такими. Компания, которую ты считаешь своей, она принадлежит Эгеменам, а не Йылдызам, и ты не Ягыз Эгемен, и его нет, чтобы ей управлять. Женщина, которую ты хочешь, достойная самого лучшего, достойная большего, чем «капрал с пробитым чердаком», достойная умного, образованного человека, этой женщине было место рядом с Ягызом Эгеменом, а не с тобой, и его нет. Ты пробрался в их мир, как вор, как крыса, и теперь не можешь даже уйти. – Что с тобой? Мехмет? Мехмет открыл глаза, тяжело дыша. Он не заметил, что сполз по стене вниз и теперь сидел на полу, обхватив себя за колени. Синан присел перед ним на корточки, обеспокоенно глядя на него. – Мехмет? У тебя что, опять приступ? Брат, что с тобой? Может воды? Душ включить? – Синан схватил его за руку. – Севда говорила, нужно включить воду или что-то вроде того, чтобы было что-то вроде дождя, но я не понял, подожди, подожди, сейчас... – Синан сделал движение, словно попытался встать, но Мехмет схватил его за запястье, останавливая. – Не надо. Все нормально. – Точно? – Подозрительно спросил Синан. – Потому что выглядит вовсе не нормально. – Нет, точно, все нормально. Просто... Накатило немного. Мехмет поднялся на ноги и вернулся к разделочному столу, опять принимаясь за нарезку овощей. – Мы могли бы что-нибудь заказать? – Неуверенно сказал Синан, но когда Мехмет промолчал, пожал плечами. – Твое дело, готовь. Хорошо, что ты умеешь готовить. – Мама работала на трех работах, пришлось учиться, – Мехмет ответил автоматически и тут же прикрыл глаза. Он не навещал маму с того самого дня. С того самого дня он ни разу не был у мамы, ни разу не навестил ее, не спросил, как у нее дела, не звонил ее врачам. Она твоя мать, разве не так? Она твоя мать, не та женщина на кладбище. Мехмет с трудом проглотил ком в горле, прислушиваясь к рассказу Синана, как он однажды пытался что-то себе приготовить, и нет, он не сжег кухню, спасибо, блин, Мехмет, просто еда была совершенно несъедобной, потому что Синан сделал все, как было сказано в рецепте, кроме одного: забыл добавить соль. Мехмет искоса посмотрел на Синана. Тот впервые со дня его возвращения в Стамбул заговорил с ним не оскорбляя его, но судя, как всегда, по его легкомысленным рассказам, это опять его попытки отвлечь его. Он заботится о тебе, как о брате, мальчишка. Но ты ему не брат. – Я говорил с Кудретом, – сказал он, дождавшись окончания ужина, и Синан окаменел, весь сжался, словно в ожидании удара. – Он не сказал мне, что случилось. – Синан не поднимал взгляда, затравленно глядя перед собой, и Мехмет протянул руку, прикасаясь к его плечу. – Синан, что случилось? Что он узнал? – Синан вздрогнул, и Мехмет отдернул руку. – Расскажи мне, пожалуйста. Мы найдем выход, я помогу тебе. Ты просто должен мне все рассказать. Синан резко поднял голову, сердито глядя на него. – Я тебе ничего не должен. Я не должен тебе абсолютно ничего. Почему я обязан тебе рассказывать? Разве ты мне рассказываешь? Хоть что-то? Почему всегда я, всегда я говорю, а ты все время молчишь и ничего, ничего мне не рассказываешь? Что случилось тогда, с твоей матерью? В Сирии? Что тогда произошло? Разве ты рассказывал мне это? Мехмет зажмурился, отступая от него на шаг, и споткнулся, садясь в кресло. Он поднял голову и наткнулся на упрямый взгляд Синана, и с усилием сглотнул, прикусывая щеку, сжал кулаки. – Хочешь знать, что было в Сирии? – Хрипло спросил он после долгого молчания. – Хорошо. Я расскажу. Если ты так хочешь знать. Хорошо. Мы попали в засаду. Машину, которая ехала перед нами, подорвали. Мы вступили в перестрелку, но мы были окружены. Кто-то нас сдал, – Мехмет много раз пересказывал эту историю, в госпитале, на допросах у военной полиции, на расследовании комиссии. Иногда ему даже казалось, что ему удается абстрагироваться от этой истории. Как будто он говорит не про себя. – Я ударился головой обо что-то. Не знаю. Но меня захватили. И я не успел ни уйти, ни застрелиться. Нам говорили, что может быть лучше застрелиться, чем попасть в плен. Одного из наших однажды сожгли заживо, знаешь? Но я ударился головой и потерял сознание. А когда я очнулся, все мои парни уже были мертвы. Мне может быть повезло, я попал не к полным психам, это был Азраил, он просто бандит. Садист, но бандит, ему были важны деньги, а не безумие. Он спросил, сколько я стою. Какой выкуп за меня согласятся отдать родители. Я... Я нарушил приказ. У меня был при себе номер телефона мамы. Я помнил его наизусть, я не должен был держать при себе личных вещей, но... Это была записка от мамы, и я таскал ее в кармане, как дурак. Он позвонил ей. Потребовал за меня выкуп. Пугал ее. Рассказывал, как медленно убьет меня, если не получит денег, – Мехмет прикрыл глаза, задыхаясь. Мама, это он был виноват, он, что бы она не сделала, она была его мамой, и он подставил ее под удар. – Я сказал ему, что у нас нет таких денег. У нас нет никаких денег, что армейская зарплата – это все, что у меня есть. И тогда он решил, что убьет меня ради спортивного интереса. Посмотрит, сколько я протяну. Они били меня. Морили голодом. Прижигали огнем. Веселились, как могли. Вели на расстрел, ставили на колени, читали надо мной молитву, потом взводили курок и... Стреляли прямо возле моего уха. Я дергался, думал, что все, на этот раз это правда, а они смеялись. Один раз они заставили меня вырыть для себя могилу. У меня была сломана рука, я еле стоял, еле ходил, но они все равно заставили, чтобы я рыл просто одной рукой, падал, поднимался и рыл снова, пока им не надоело. Тогда они дорыли ее сами, очень быстро, просто за считаные минуты... Опять молились надо мной, по всем правилам прочитали джаназу, проклятые святотатцы, связали по рукам и ногам и сбросили внутрь, начали засыпать меня землей. И тоже смеялись. Им было очень смешно. Мехмет поднял голову, глядя на Синана. Тот смотрел на него, не отрываясь. Мехмет сжал челюсти. Он не мог рассказывать дальше. Просто физически не мог. Он закрывал глаза и казалось чувствовал, как комья земли падают ему на лицо, на покрытую ожогами грудь, как он пытается дернуться, и острой болью отзывается сломанная рука. Как они со смехом откапывали его, а потом закапывали снова. Как его бросали в темноту, когда уставали, и он читал наизусть стихи Орхана Вели, чтобы не сойти с ума от страха, из книги, которую ему подарил его учитель, когда он выиграл литературный конкурс в пятом классе. Вспоминал дом, школу, соседей, мамину еду, вспоминал ярко, словно наяву, вспоминал о прошлом, чтобы не думать о том, что будет. Книги, которая сгорела в пожаре, который устроил он. Когда сжег дом своей матери. Вместе со всем, что осталось от его детства. Вместе со всеми воспоминаниями, которые помогли ему не сойти с ума от страха за себя. Пока мама сходила с ума от страха за него. По его вине. – Прости, – только и сказал Синан, когда понял, что Мехмет больше ничего не скажет, и Мехмет просто кивнул, глядя перед собой. – Я не скажу тебе, что случилось тогда, Мехмет. Прости. Я не расскажу тебе. Я знаю, ты хочешь помочь, но ты ничем помочь не сможешь. Это невозможно, Мехмет. Ни один человек на свете не сможет мне помочь. Даже ты. – Мехмет тяжело посмотрел на него, и Синан вздохнул. – Прости. Я правда не вижу смысла тебя этим грузить. – Ты ничем меня не грузишь... – Перестань, – Синан фыркнул. – Мы только и делаем, что грузим тебя. Я, Хазан, Гекхан, даже Джемиле, и та пытается сесть тебе на шею. Просто... Ты – это ты. Тебе легко доверять, ты умеешь помогать, понимаешь? Просто становится легче идти, зная, что ты идешь рядом, подхватишь, не дашь упасть, поможешь подняться. Так было со мной, с моей семьей, даже в компании. Я уверен, ни у кого другого так не вышло бы. Эрдал, он хороший парень, но если бы в тот день отец выбрал его, а не тебя в мои няньки, я не думаю, что с ним было бы также. А ты... Ты мой друг, Мехмет Йылдыз. Мой лучший друг. Мехмет дернул головой и кивнул, кулаком оттирая набежавшие слезы. – Не запирай меня завтра, пожалуйста, – услышал он. – Обещаю, я не пойду пить. Хочу съездить на кладбище к маме. Хочешь, поехали со мной. Мехмет покачал головой, криво улыбаясь. – Нет, поезжай сам. Я верю тебе. Он поднялся на ноги, пытаясь вспомнить, куда поставил пепельницу, и пошел на балкон. Ты ему не брат, мальчишка.Мерзкий голос орал это в его голове. Не брат. Друг. Это мое место.