Леший

      — Так ты правда думаешь, что это всё из-за Дремучего? — Сана чуть повела плечами и поправила высокий ворот кафтана, который выглядел настолько дорогим, что было даже неловко спрашивать Тэхёна о том, откуда он его взял. — Значит, если бы он не укусил меня тогда, всё было бы хорошо?       Вдалеке уже брезжил мягкий рассвет, и тёплое солнце низкими лучами касалось белого снега, голых ветвей деревьев и её лица, заставляя чуть щуриться. Ноги утопали в сугробах по самые голени, но плотные чёрные сапожки защищали от холода, а мягкие варежки держали руки в тепле, хотя мороз щипал щёки, а внутри становилось неудобно от того, каким раздетым был Леший, что ощущал стылый воздух, но не боялся его.       Он повёл в лес сразу, стоило только прибраться в комнате да привести себя в порядок, умываясь прямо в доме и подогрев воду на печи. Словно по одним глазам прочёл, что уснуть больше не получится, а закрывать веки было страшно.       — Метка — такое же порождение Хаоса, что всякая тварь, которая успела просочиться через Грань в Мир. Я помню, как ты боялась быть ведьмой. Я думаю, ты душила в себе все имеющиеся силы, и они послушно спали. Однако ты взрослела, они росли и крепли вместе с тобой. А теперь ты не можешь совладать с ними, потому что не умеешь.       Сана вздохнула, коротко поджав губы, чуть покачнулась, поскользнувшись, и с большой благодарностью схватилась за протянутую руку Тэхёна. Он вёл куда-то в самую глубь, сказав, что ей необходим свежий воздух, двигался легко и просто, будто знал каждый свой шаг, и мягко усмехался, когда она снова и снова цеплялась за корни под снегом или наступала на скрытый от глаз лёд.       — Но если Дремучий ставит метку, которая от Хаоса, значит, он и сам от Хаоса?       — Раньше здесь были только Вóды, — медленно проговорил Леший и потянул за собой, с интересом сжав её ладонь сквозь варежку. — Чимин куда старее и мудрее меня. Я и Дремучий были рождены Миром позже, но Лес был глуп и зол, услышал шёпот Хаоса, связался с ним, стал сильнее, захотел людской крови, боли, создал чащу. Мы должны были существовать в мире и согласии, как Чимин существует с Вóдами, но вновь и вновь сходились в битвах, ведь Тьма мне мерзка.       — И так ты получил метку? — поняла вдруг Сана и поравнялась с ним, пристроилась рядом, чтобы в ответ сжать ладонь и заглянуть в посеревшее лицо. — Дремучий хотел, чтобы ты принял Хаос, как принял его он?       — Не знаю, чего он хотел, — выдохнул Тэхён. — Я не видел Пустоты, никогда не слышал Хаоса, поэтому не понимаю, зачем то было нужно. У меня в груди болит, потому что я не могу тебе помочь, совсем ничего не знаю, не разумею. Только гадаю. Тебе надо поговорить с Чимином, он понимает в этом больше, но... Но... Я...       Леший остановился, опустив голову, повторяя снова и снова одно и то же, будто попросту не находя слов, и часто заморгал, поджав губы.       Он вмиг показался страшно уязвимым, слишком быстро ставшим дорогим сердцу, и Сана безо всякого страха шагнула к нему, обнимая за талию и щекой прижимаясь к груди, где сердце стучало очень громко и быстро.       — Спасибо, что волнуешься обо мне, — выдохнула она и зажмурилась, стоило россыпи снежинок мягко закружиться вокруг и обласкать лицо. — Я так верю тебе, что мне страшно обмануться. Никогда не любила никого, кроме дедушки, но так много слышала об этой любви, что сейчас боюсь попасть впросак и прикипеть к тебе слишком сильно.       — Почему?       Его голос показался тише и ниже обычного, а пальцы коснулись её волос, заставляя поднять голову, подбородком уткнувшись в твёрдую грудь.       — Не понимаешь? — чуть улыбнулась Сана, дрогнув бровями. — Я никому прежде не отдавалась по своему желанию, ни по кому не скучала так сильно, что чувствовала боль в сердце, никого не хотела целовать и обнимать. Я ощущаю себя прирученным тобою зверьком, понимаю, что всё это от твоей доброты, но не могу остановить те чувства, которые хотят завладеть мною. Но ты ведь Леший, Тэхён. Ты только выглядишь, как человек.       Он поймал её щёки, чуть нахмурившись, и посмотрел странно, незнакомо, что невозможно было прочитать его мысли в чёрных красивых глазах. Только захотелось отчего-то плакать, и Сана всхлипнула, когда его большие пальцы погладили скулы.       — Я хочу, чтобы ты любила меня, — выдохнул Тэхён и, склонившись, кончиком носа коснулся её. — Не смей бояться сделать это. Будь я хоть Лешим, хоть вороном, хоть волком, хоть человеком, я всё равно остаюсь Тэхёном. Значит, никогда не наврежу тебе и не сделаю больно. Поэтому полюби меня.       — Но зачем? Почему такой добрый, если не хочешь забрать мои силы? Почему такой хороший? Ты даже не представляешь, как сильно я боюсь ошибиться в тебе. Я чувствую, что умру после этого, понимаешь?       — Но я сам люблю тебя.       — Как? — чуть усмехнулась Сана и покачала головой, пальцами обхватывая его широкие запястья. — Как ты можешь любить, если был рождён Лешим? Ты лишь путаешь это с желанием, жаждешь овладеть моим телом, потому что никогда прежде не делал этого. Я за столь многое благодарна тебе, Тэхён, но ты не любишь меня. Не той любовью, о которой твержу я.       — Зачем говоришь такое?       Он хмурился, выглядел непривычно сурово с раздутыми ноздрями и чуть прищуренными глазами, а у девушки всё горело изнутри и жаждало боли. Той, где Леший признает её глупость и слепую доверчивость, скажет, что она обманулась его словами и взглядами, приняла желаемое за настоящее и погубила себя же пробудившимися к нему — не человеку — чувствами. Хотелось разобраться с этим, запретить себе думать о нём, таком хорошем, слишком много.       Но Тэхён почему-то держал, не отпускал, только смотрел будто бы с болью, а затем отстранился слишком резко, как от пощёчины, отступил, отошёл и с силой сжал челюсть, что аж во рту у него скрипнули зубы. Он сделал ещё два шага прочь, заставляя ощутить холод, проникший под короткий, всего до середины бедра, кафтан, а Сана часто заморгала, лишь бы не заплакать.       — Я вёл тебя сюда не для этого, — произнёс Тэхён. — Нельзя быть благодарной за доброту, но причинять в ответ боль словами.       Сильный ветер, поднявшийся слишком резко, заставил зажмуриться, прикрывая лицо ладонями, а слеза, скатившаяся по щеке, тут же превратилась в льдинку. Лешего уже не было рядом, когда Сана снова открыла глаза, исчезли даже следы на том самом месте, где он прежде стоял, а она бухнулась в снег, не жалея плотных дорогих юбок, и всё же расплакалась, сдёрнув с рук красивые, подбитые мехом варежки.       И пускай бы загрызли волки, пускай бы сожрал Дремучий. Зато не было бы вины перед тем, кто спас и обласкал. И пропала бы эта чёртова зима, навредившая всем, Чимин вернулся бы к своим русалкам, а Чёрный смог бы приблизиться к Белой да наступить ей лапой на хвост, чтоб неповадно было о нём забывать.       Авось умереть ещё тогда нужно было, запутаться в ветвях, корнях и траве. А Тэхёну спасать не нужно было, в дом свой приводить — тоже.       Сана снова всхлипнула, потерев нос, услышала вдруг за спиной шум ветвей и обернулась. Там Леший стоял промеж елей, выглядел суровым и почти страшным с этим черепом на голове, слишком высоким ростом и ветвями-руками. Они были длинными, словно когтистыми, опасными, наверняка мощными и сильными.       — Застудиться хочешь?       Даже его голос звучал чуть иначе — ниже, тише, будто переливаясь шелестом ветвей и тёплым ветерком. А девушка в ответ фыркнула и отвернулась, невесть отчего ощутив обиду. Подумалось, что он ушёл, бросил одну, оставил погибать, но явился вновь слишком быстро, и глупое сердце по всей груди дало тепло.       — Гляжу, от моего вида уже не трясёшься, — хмыкнул Тэхён, и Сана снова коротко посмотрела на него через плечо. — Не страшно?       — Сам сказал, что в любом облике остаёшься собой, — кинула она и опустила взгляд на сжатые в пальцах варежки. — И сам же сказал, что не навредишь. Чего мне тебя бояться?       Над самой головой гаркнул вдруг ворон, стрелой пролетев мимо, и Сана посмотрела на него, опустившегося на одну из ветвей растущей напротив ели. Чёрный, непомерно большой, но с очень узнаваемым взглядом.       — Птицей я тебя тоже уже видела. Хочешь напугать и сделать больно, по-настоящему оставь здесь совсем одну.       Тэхён, кажется, прищурился, переступив с одной когтистой лапы на другую, гаркнул что-то неразборчивое, а потом взмахнул крыльями вновь, отрываясь от ветви, и в самом воздухе обратился в крупного серого волка, что осторожно провалился лапами в снег. В действительно большого волка, с круглыми чёрными глазами и качающимся из стороны в сторону хвостом.       Сана судорожно выдохнула, когда он шагнул навстречу. Даже сглотнула, едва волк принюхался и подошёл ещё ближе, а потом отвернулась и зажмурилась, когда тот лапой наступил на юбку. Его мокрый нос ткнулся в щёку, а сердце забилось в страхе, пусть она и повторяла самой себе, что это всё ещё был Тэхён.       Тот самый Тэхён, который выглядел человеком, до безобразия красивым юношей, притягивающим каждый её взгляд. Тот самый Тэхён, который всегда обнимал крепко и трогал много. Тот самый, который вдруг прижался губами к щеке, а она вздрогнула и несмело повернулась в его сторону, почувствовав, как знакомые пальцы погладили скулу, а совершенно человеческие глаза тогда же посмотрели будто в самую глубину души.       Он повалил в снег, наплевав на то, что сам же говорил прежде о холоде. А Сане показалось жутко приятным вот так провалиться в сугроб спиной и зарыться волосами.       Цепляясь за чужие плечи, она думала о том, что сглупила, когда начала этот нелепый, ни к чему не приведший разговор. Тая в ласковом взгляде, понимала, что бежать и прятаться было бесполезным занятием, бояться — тоже. Чувствуя тёплые губы на своих, Сана принимала незнакомые прежде чувства, позволяла им проходить сквозь грудь, распускаться крупными бутонами, трепетать и дрожать, поддаваясь тёплому весеннему ветерку.       Тэхён оторвался на мгновение и отвёл со лба прядь её волос, мягко огладив лицо. А потом снова поцеловал, завладев губами, уже сильнее и крепче, до странно-горячего чувства в груди и животе.       Холодно не было, а Леший громко дышал, просунув свою ладонь под её шею, и так хорошо было и сладко, что не страшно было даже видеть темноту перед закрытыми веками, наслаждаясь мягкими касаниями. Просто вести пальцами по смуглой коже, обводить линию челюсти, скользить по сильной шее, в ответности подаваясь навстречу. Внутри почти пело и сверкало, хотелось услышать говор птиц, ощутить вкус свежего хлеба, ступить босыми ступнями по мокрой от росы траве, вдохнуть поглубже раннее утро и тронуть ладонью кору дерева, чья крона вся была усыпана зеленью.       — Посмотри, — шепнул Тэхён, чуть приподнимая Сану с земли, а она вздрогнула, под ладонью ощутив странное, и уставилась на собственные руки. — Впервые такое вижу.       Снег не таял — он исчезал прямо меж пальцев, просто осыпался, сменяясь на воздух, а деревья пускали почки, сбрасывали оковы зимы, слишком быстро покрывались зеленью и стряхивали с ветвей белое. Так странно, удивительно. Всё менялось на глазах, возвращалось в нужное русло, а девушке хотелось смеяться, плакать и улыбаться одновременно, вот так вот кидаясь на шею Лешему и ощущая его руки на талии.       — Что ты сделала?       — Подумала, — ответила она и зажмурилась. — Вспомнила, как хорошо было просыпаться с рассветом, когда кровать была уже чуть стылой после твоего ночного ухода. И ты приходил почти сразу, снова грел, давал спать до обедни, а потом звал наружу. Там — зелёная трава, ворчащий Старый, Чёрный и Белая, что бегают друг за другом. И всё такое светлое, небо — синее, облака — белые. Так много цвета...       Сана приоткрыла глаза, взглядом тут же встречаясь с рыжей белкой, что заинтересованно наклонила голову и затем рванула вверх по тёмной коре дерева. Трава пробивалась из чёрной земли, стремилась вверх, а Тэхён горячо дышал в шею, позволяя обнимать себя, и она, кажется, понимала.       — Но я не хотела зиму.       — В ту ночь был Хаос? — спросил Леший, будто тоже поймав нужную мысль, а девушка чуть отстранилась и села на колени меж его ног, чтобы видеть лицо. — Он говорил с тобой?       — Не знаю, — покачала она головой и задумчиво коснулась кончиками пальцев дерева на шее Тэхёна. — Я помню, что в какой-то момент стало темно, но это было совсем иначе, чем в этот раз. Я ничего не слышала и не задыхалась. Страха тоже не было.       Леший покивал головой, будто о чём-то раздумывая, а потом обхватил её за затылок, снова прижимая к себе, и губами коснулся волос. Становилось всё жарче в тёплых одеждах, снег исчезал, рассыпаясь на глазах, а Сана думала о том, что впервые полюбила, даже не заметив этого вовремя, а Тэхён понял и распознал это лучше, пусть даже не был человеком и не должен был смыслить в чувствах хоть что-то.       Она домой плелась за ним нехотя, все глядела на их ладони, сцепленные в замок, и никак не могла вспомнить, видела ли когда-то такое прежде. Но деревенские за руки не держались, только тискались по углами, мужики хватали девок за бока и грудь, а те только охали да ахали.       Но Тэхён отличался, даже говорил постоянно, не давая заскучать, нёс в свободной руке её кафтан, придерживал осторожно, помогая перебраться через каждый сук, и отводил от лица ветви. Он заставлял смущаться такой заботы, улыбался широко, но до ужаса хитро, словно понимал, что стесняет подобным, и большим пальцем гладил ладонь, снова завлекая в разговоры.       Домой не хотелось, потому что там был Чимин, темно нахмурившийся и проводивший недовольным взглядом утром. Ему враз будто прибавилось лет, а плечи опустились вниз. Возле губ пролегли складки, яркие глаза потускнели. Но вовсе не злоба таилась на их дне, а такая невозможная тоска, что горло Саны сжало невидимой рукой, и, не потащи Тэхён её за собой, она по странному наитию прильнула бы к Чимину и обняла изо всех возможных сил в желании забрать всю горечь и боль.       Он был сам не свой, казался странным и задумчивым, отталкивал своим взглядом, но в груди лишь заболело, стоило вновь вспомнить о нём. Нужно было, наверное, поговорить. В своей ладони даже захотелось сжать его кисть. Только Чимин не нашёлся ни в кресле, где оставался утром, ни наверху, ни на поляне у дома.       — Зачем ищешь его? — фыркнул Тэхён, потягиваясь. — Свалил в свои болота, туда ему и дорога.       — Разве ты не переживаешь?       Леший вздохнул, коротко поджав губы, а Сана всё же разглядела в его нахмуренных бровях небезразличие.       — Он привык прятать свою печаль на дне рек, лелеет её в сердце и не даёт помочь себе. Водяник может забрать все самые потаённые страхи, лишить воспоминаний и даровать новую жизнь. Чимин силён, он мог бы сделать это и с собой, только не смеет.       Сана обняла себя руками, почуяв вдруг на своём теле ту страшную не боль, но невозможную тоску, какая обуяла водяника, и выдохнула, опуская взгляд в пол.       — Всё из-за той девушки? Из-за Суа?       — Он не уберёг её от Хаоса, — протянул Тэхён и посмотрел на неё так, что сердце снова защемило. — Чимин не говорит, но для меня ясно, что воспоминаниями он себя наказывает.       — Зачем винить себя, если это был её выбор?       — Люди способны на совершенное безумие, когда любят. Но не они одни.

***

      Тэхён спал. Лежал на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны, громко дышал открытым ртом и смешно похрапывал, вздрагивая от собственных звуков и почёсывая грудь. Он забавно плямкал губами, иногда чуть хмурясь, а Сана лежала на животе рядом, положив подбородок на раскрытые ладони, и никак не могла перестать смотреть на него.       Он вообще-то впервые провалился в сон, впервые вот так захрапел в её ухо, напугал до невозможности, заставив проснуться под самое утро, а потом громко вздохнул и перевернулся на спину, едва не свалившись с кровати. Девушке, успевшей ещё поймать его за руку, стало до одури смешно, а Тэхён почесал живот, шмыгнул носом и снова громко всхрапнул.       Наверное, Леший слишком устал за несколько последних дней, пока снова колол дрова, таскал в дом воду, внимательно смотрел на нож в её руках, а потом искренне пытался сам расправиться со шкурой притащенного оленя. Он грозился саморучно построить баню, поставить небольшую плеть-забор, закатывал рукава, обещая обновить доски дома, а потом дулся, когда Сана в ответ смеялась, ладонями обхватывая его плечо, и объясняла, что далеко это не так просто, как может показаться на первый взгляд.       Тэхён всё время спрашивал, а не нужно ли что-то ещё, убегал, явно в деревни, и появлялся снова, донельзя довольно улыбаясь, то с мылом, то с одеждой, то с духами или парой склянок с маслами. Потом, правда, начал тащить в дом посуду вместе со сковородками и кастрюлями, стоило намекнуть, что именно утвари здесь не хватало. Но спрашивать, откуда он это брал, всё ещё не хотелось. Да и жилось в незнании спокойнее.       Вставать без него не хотелось, только солнце стояло уже высоко, и Сана всё же выскользнула из постели и поплелась вниз. Надо было намыть полы, с полученного намедни позволения Тэхёна разобрать ужасный бардак в паре комнат, приготовить обед и всё же задуматься о маленьком огороде перед самым домом.       Леший пускал теперь в лес за травами, только совсем недалеко, и направлял вслед Старого, который казался ворчливым и занудным, следя за каждым её шагом. Это не ощущалось неправильным или излишним. Было спокойнее чувствовать подобную, совершенно особенную опеку, ведь Дремучий всё ещё пугал, а Хаос, пусть и молчал, будто бы наблюдал и выжидал.       Сам Тэхён любил с интересом смотреть из-за её плеча за тем, как она разбирала травы, чтобы засушить затем и пустить в готовку. Это было не особо удобно, потому что он своим телом почти вжимал в стол, подбородком вис на плече и трогал за талию, отвлекая и опаляя дыханием шею. Но избавиться от него было невозможно, потому что тогда Тэхён хмурился, сутулился, дул губы, и совесть у Саны начинала кричать особенно громко.       Белая и Чёрный редко попадались на глаза в последние дни, заставляя переживать, под ногами носились другие мыши, некоторые из которых забавно вставали на задние лапки, тёрли носики и приговаривали, стоило только остановиться напротив зеркала и приложить к себе одно из новых платьев:       — Красивая! Красивая!       Было приятно настолько, что щёки алели сами собой, но трогать одежду было неловко, так что она откладывала её в сторону и влезала в привычную рубаху да юбку, бывшую платьем, завязывая на талии шнурок. Та была чуть грязноватой, подол истрепался, стоило бы уже затеять стирку, но Сана занялась заместо этого уборкой и завязала волосы в тугой пучок.       Уже не думалось о прочих людях, не хотелось к ним, пусть даже к добрым и хорошим, комфортно было с одним только Лешим да живностью вокруг. Тут был словно родной дом, а Тэхёна не хотелось отпускать от себя, как и самой уходить прочь. Это было чем-то совершенно особенным, непривычным, наверняка той самой любовью, что заставляла гореть щёки и пылать в груди пожары. Время шло, не хотело останавливаться, и не было в этом ничего откровенно плохого, потому что рядом с Лешим всё равно было хорошо.       Сана улыбнулась, едва подумав об этом, а потом указательным пальцем погладила Чёрного по подставленной шейке. Они с Белой будто поменялись местами, словно бы в действительности рассорились, и теперь девочка редко липла к ней, сидела в углах, сжавшись в комочек, и как-то нехотя отвечала на вопросы, даже когда девушка присаживалась рядом с ней и пыталась поговорить.       — Грустит твоя подружка? — чуть улыбнулась она, позволяя Чёрному влезть на ладонь. — Совсем рассорились?       — Глупая Белая!       — И страшная?       — Страшная! Страшная! — запищал тот, а Сана повалилась вместе с ним на кресло и почувствовала, как расслабилось в один миг уставшее от домашних дел тело. — Белая глупая! И страшная!       — Знаешь, такие слова всегда обижают, — протянула девушка. — Белая очень симпатичная мышка, она чистится и моется чаще других. И вовсе она не глупая...       — Водится с Чимином! Глупая! Глупая!       Сана вздохнула, снова погладив свернувшегося клубочком на её коленях Чёрного, а потом подумала, что наверняка совсем так же обиделась бы на Тэхёна, коли он внезапно привёл другую женщину в дом или хотя бы начал говорить о ней, нахваливая и называя «хорошая». Это огорчило бы, заставило расстроиться и поселило в сердце печаль, которая погнала бы в лес, лишь бы не мешать Лешему быть счастливым с другой.       Наверху вдруг что-то страшно громыхнуло, заставив её подскочить на ноги, к груди прижав Чёрного, а спустя пару мгновений на лестнице появился переполошившийся Тэхён, держащийся за плечо, глядящий широко открытыми глазами, с опухшим лицом и растрепавшимися до ужаса волосами. Почти испуганный, уязвлённый, но по-особенному симпатичный. Настолько, что Сана хихикнула, не сдержавшись, себе под нос, и накрыла ладонью рот, чтобы не разулыбаться во всю его ширь.       — Я уснул, — выдохнул он так потрясённо, будто бы за окном снова разглядел зиму. — Я спал.       — Да, у людей такое бывает.       Леший двинулся вниз по лестнице, шлёпая босыми ступнями, а Чёрный пискнул, лапками вцепившись в рубашку Саны, и полез на плечо, чтобы носиком зарыться в копну волос. Тэхён казался забавным, перепуганным, хмурился и щурился, а ей так сильно захотелось его обнять, сжав щёки, что она несдержанно коснулась крепкой груди под одеждой и чуть погладила, едва он подошёл ближе.       — Но мне не нужно спать, — выдохнул Леший. — Но я спал. Я никогда не спал.       — Сколько ты уже в теле человека? Три дня? Четыре? Ты устал, наверняка поэтому уснул.       — Тогда почему ты не спала? — он поймал её ладони, накрыл их своими, сильнее прижав к своим рёбрам, и чуть наклонился к лицу. — Тебя не было рядом. Я испугался. Я подумал, что ты ушла.       Сана прыснула, хотя и ощутила, как щёки покрылись приятным румянцем, и шагнула навстречу к нему.       — Ты поэтому вещами начал кидаться? Устроил переполох таким грохотом.       — Я упал, — произнёс он, а потом шмыгнул носом и отвернулся, одной рукой зарывшись в свои спутанные волосы. — Упал с кровати, ударился, проснулся. Смотрю — тебя нет. Испугался, пошёл вниз, а ты тут. А должна быть там.       Тэхён качнул головой вверх, указывая на второй этаж, а Сана вспомнила, как держался он за плечо, и тронула ту чуть выше локтя, срывая с его губ шипение.       — Я встала раньше, чтобы заняться делами, — пояснила она. — Не хотела поднимать тебя, думала, выспишься хоть. А ты, вон, с кровати летаешь.       — Я же не хотел... Людские тела такие хрупкие...       Леший зафыркал и завозмущался, стоило уронить его в кресло, чтобы осмотреть руку, а потом, глянув на Сану снизу вверх, вдруг довольно разулыбался, снял с её плеча Чёрного и потянул с себя рубаху. Он шикнул, когда задел левую руку, но словно сильнее подставился по ладонь девушки, стоило накрыть ею покрасневшее плечо и лопатку.       — Если ты примешь своё истинное обличие, боль уйдёт?       — Она никогда не уходит, — фыркнул он, — крыло будет болеть только сильнее, а волком я буду хромать.       Сана опустилась на подлокотник, развернула Тэхёна к себе спиной и снова внимательно осмотрела лопатки, сравнивая их между собой, скользя пальцами по коже. Левая была покрасневшей, едва стёсанной, синяк наверняка появится позже, но будет совсем небольшим, потому что даже опухлости не было видно. Ничего серьёзного, совершенно точно ничего опасного, просто лёгкий ушиб, который лишний раз дал возможность потрогать гладкое тело Тэхёна и провести ладонями вниз по плечам.       — Если хочешь, я могла бы приготовить мазь, — протянула девушка рядом с его шеей и улыбнулась, замечая мурашки, вслед за которыми захотелось провести короткими ногтями. — Кровь под синяком скорее разойдётся, и он исчезнет.       — Лучше прижмись ко мне, — вдруг выдохнул он и поймал её запястье, заставив ладонь расположить на его животе. — Прижмись к моей спине и обними.       Сана растерялась буквально на мгновение, а потом всё же прильнула к нему грудью и невесомо положила на плечо подбородок, обхватывая его тело второй рукой. Немного странно, непривычно, как обычно он делал, прижимаясь всем телом, но несомненно приятно, уютно, по-особенному волнующе. Тэхён громко выдохнул, накрывая её ладони своими, сильнее потянул на себя, а она кончиком носа коснулась линии его челюсти и зажмурилась от обуявшего смущения.       — Лучше бы ты была голой.       — Если бы я была голой, ты снова начал бы лезть и говорить, что просто обнимаешься, — шепнула Сана, а Тэхён погладил её ладони и накрыл ими свой живот. — Ну и что ты задумал?       — Жду, когда ты возжелаешь меня, — совершенно серьёзно заявил Тэхён, а девушке захотелось безудержно улыбаться, щекой прижавшись к его плечу. — Что кажется тебе смешным, ведьма? — фыркнул он. — Когда я так обнимаю тебя, то всегда начинаю желать. Ты тоже должна это почувствовать, чтобы потом не гнать меня поганой метлой.       — Никогда не гнала тебя поганой метлой. Ты же сам знаешь, что нам пока не стоит делить ложе. Если Хаос снова подберётся...       — Да знаю я, знаю, — фыркнул Тэхён, перебивая её, а потом резко повернулся и, обхватив за талию, повалил на себя. — Но мне самому нравится желать тебя. Иногда это больно, но больше — приятно.       Сана ладонью опёрлась о его грудь, намереваясь приподняться, но Леший всё равно не отпустил, а только зарылся носом в шею и втянул в себя воздух. Руки его стиснули талию, потянули вверх рубаху, чтобы коснуться голой кожи, а девушка только устроила голову на его плече, выдыхая и позволяя делать ему что вздумается. Эта странная необходимость постоянно трогать и мять давно уже не отпугивала и не настораживала. И было даже что-то по-особенному приятное в этой нелепой привычке Лешего.

***

      Дни тянулись за днями, а Тэхён совсем не менялся — цеплял за талию, прежде чем уйти в лес, а по приходу валил в кресло или вжимал вдруг в стол, лишь бы уткнуться в шею, потрогать прямо сквозь одежду и, отстранившись на мгновение, поцеловать сильно и влажно, сбивая привычный сердечный ритм. Это нравилось, это манило, влекло за собой, и Сана лишь цеплялась за него в ответ, тихонько вскрикивая от того, как подхватывал он за ягодицы и толкал иногда на столешницу. С Тэхёном всё казалось новым, неизведанным, особенным, что хотелось узнать и познать большее.       Он со двора громко кричал:       — Я дома! — а девушка тогда же высовывалась из окна, коли не была во дворе, и широко улыбалась хоть ворону, хоть волку, хоть огромной махине Лешему, который становился затем привычным и любимым взгляду Тэхёном.       Вечерами он мог рассказывать о том, чем занимался в лесу, обнимал за плечо, сидя на скамейке во дворе, глядел в звёздное небо и говорил о Чимине, который просил передать ей очередное предложение быть съеденной да погруженной под воды ближайшей реки. Тэхён фыркал и морщился, стоило спросить, что такого неприятного в рыбьем хвосте вместо ног, а потом хватал за ляжки и садил себе на колени, словно деревенский мужлан лапая за ягодицы да широко улыбаясь прямо в лицо. Только всё равно не вызывал при этом отвратных чувств, а только словно бы манил ещё больше, устраивая в груди пожары.       — Это у тебя они в груди, — хмыкнул он однажды, повалившись в траву и убрав руки за голову, — а у меня — в паху.       — Ты стал таким испорченным!       Тэхён улыбнулся, обнажив верхний ряд зубов, а затем поймал её пальцы, стоило Сане плюхнуться на землю рядом с ним, подогнув под себя ноги, и задумчиво переплёл их со своими.       — Я говорил Чимину, что тебе не понравится, если я такое скажу, а он заладил: «Попробуй» да «Попробуй».       — И многое тебе этот советчик советует? — чуть улыбнулась она, а Тэхён приподнялся на локтях, чтобы оказаться ближе. — Почему вообще не приходит? Он точно в порядке?       — А ты волнуешься о нём?       — Сама не знаю, чего переживаю, если он показался мне неприятным, — призналась Сана и опустила взгляд на переплетённые пальцы их рук. — Наверное, мне просто жаль. Понимаю, что ему эта моя жалость не нужна, но что-то внутри не даёт покоя.       Тэхён сильнее сжал пальцы, заставив поднять голову и посмотреть на него, а Сана чуть вздрогнула от нахмуренных под волосами бровей и напряжённого взгляда, заставившего сердце подскочить к самому горлу. Он по-прежнему гладил её ладонь, заскользил даже выше, оглаживая запястье и щекоча предплечье, только смотрел как-то странно, почти страшно.       — Мне не нравится слышать, как ты говоришь о другом.       — Я говорю о Чимине не как о мужчине.       Тэхён фыркнул, отвернувшись и надувшись, подобно ребёнку, а девушка потянулась и поймала его щёки, снова поворачивая чужое лицо к себе. Подумалось вдруг, что он специально делал это раз за разом, зная, что не оставляет равнодушным. А потом Тэхён разулыбался, подтверждая догадки, обхватил за талию, уронив на себя и заставляя вскрикнуть, и перевернул на спину, нависая следом. Весь такой довольный, солнечно улыбающийся и глядящий с затаённой на дне глаз нежностью.       — Я знаю, у него же хвост, — фыркнул Тэхён. — Мне просто не нравится.       — К слову, я даже не видела у Чимина хвост, — улыбнулась Сана, прищурившись, а уголки губ Лешего тогда же упали вниз. — Если я решусь поговорить о Чёрном, тебе это тоже не понравится?       Тэхён выдохнул, падая на спину рядом, а потом подтянул её ближе, подкладывая под голову своё плечо и кладя ладонь на поясницу. На улице было тепло даже в такую звёздную ночь, а из близко расположенного леса доносился лишь шелест листвы, редкий волчий вой где-то очень далеко, шёпот крыльев птиц да стрёкот насекомых. Рядом с Тэхёном было уютно даже на траве, так что глаза почти закрывались.       — Он в последнее время сам не свой. Равно как и Белая... Да уж, — хмыкнул он, — ты дала им странные имена.       — Мне показалось это разумным.       — Это не плохо, учитывая, что свои имена они забыли слишком давно, — произнёс Тэхён, а Сана непонимающе нахмурилась. — Души многих людей, заплутавших в чаще, долго не могут найти покой. Принимают тогда облик животного и продолжают существовать в Мире.       — Хочешь сказать, что мыши, живущие в твоём доме, на самом деле люди?       — Далеко не все.       — Но Чёрный и Белая заблудились в лесу и погибли? — выдохнула девушка, а в горле встал неприятный ком. — И потом стали мышами?.. Я поэтому понимаю их, но не понимаю всех? А Старый... Старый тоже был человеком?       Тэхён сосредоточенно кивнул, а Сана только прижалась ближе к нему, рукой обхватив грудь, и зажмурилась, потому что печаль коснулась сердца. Не хотелось, чтобы тяжёлые мысли снова повлияли на погоду, и стало хорошо, когда Леший погладил по волосам, мягко успокаивая.       — Она пошла в лес, чтобы найти в цветении папоротник.       — Она? Белая?.. — спросила девушка, а Тэхён снова кивнул. — Но это ведь сказки.       — Она хотела доказать иное.       — А что тогда Чёрный?       Леший чуть усмехнулся, подкладывая свободную руку под голову, и уставился в небо, коротко поджав губы.