Леший

      — Ты её где взял?       У незнакомца были даже не седые — действительно белые волосы, которые спадали на лицо и скрывали лоб почти так же, как у Тэхёна. Только подбородок был острым, длинным, а губы пухлыми, очень заметными, бросающимися в глаза первым делом. Взгляд, с совершенно особенным прищуром, будто резал и слишком внимательно наблюдал, заставляя всё тело покрываться мурашками и сильнее льнуть к Лешему, уже не просто цепляясь пальцами обеих рук за его запястье, но и прячась за спину, продолжая подглядывать за незнакомцем из-за крепкого плеча.       — Нашёл.       Сана посмотрела на профиль Тэхёна, поражаясь такому простому объяснению длиной в одно только слово, и чуть поджала губы, когда он ладонью поймал её и сжал, будто бы делясь своим теплом и немо говоря о том, что бояться совершенно нечего. Девушке страшно и не было, просто хотелось, чтобы чужак ушёл, а Леший снова оказался с ней в постели и стиснул в своих объятиях. Потому что холод проник в дом сквозь щели, а теперь щипал тело, заставляя ёжиться и поправлять на себе одежду.       — Как это — «нашёл»? — юноша, выглядящий едва младше самого Тэхёна, наклонил голову и задумчиво моргнул. — На полу что ли валялась, а ты подобрал?       — На земле.       Леший, кажется, был не особо настроен на разговор, только незнакомец громко фыркнул и бухнулся в кресло, закинув одну ногу на другую. Невесть откуда взявшаяся белая мышь тогда же запищала и метнулась к его штанам, заставив того довольно усмехнуться и поднять её на колени, почёсывая пухлый шерстяной животик.       — Чимин! Чимин! — заверещала она, дёргая носиком и цепляясь за его пальцы. — Мой хороший!       — Что, красавица, так скучала? — снова прищурился он. — Где же своего благоверного потеряла?       Белая пискнула что-то абсолютно неразборчиво, а потом Тэхён двинулся вперёд, оставляя Сану на лестнице, и почти навис над юношей, уперев руки в боки.       — Ты чего сюда припёрся, хвостатый? Вали обратно в свои болота.       — Да я б с радостью, только не иначе как по твоей милости все ближайшие реки во льдах, — фыркнул он в ответ и посмотрел прямо на неё, заставив вздрогнуть. — Или, вон, девка твоя шалит. Часом, не ведьма ль?       Сана вновь поправила цветастую накидку на плечах и чуть поёжилась от столь внимательного взгляда, что едва ли не раздевал. Хотелось сжаться и спрятаться, метнуться обратно наверх, закрыться в комнате и нырнуть в постель под одеяло, чтобы в тишине и спокойствии подумать о том, что случилось и как такое вообще могло произойти. Это был уже не ветер и не дождь — целая зима накрыла собой лес, а Чимин, кем бы он ни был, оказался у дома Лешего с одними ругательствами и ворчанием. Его человеческому облику не верилось, а он ещё и смотрел так, будто вполне мог поймать за запястье, перехватить за шею и забрать с собой и за собой.       — Ведьма, — кивнул Тэхён, заставив посмотреть на его спину, и хмыкнул. — Но она моя. Я её первый нашёл.       — Да пожалуйста, — Чимин медленно улыбнулся и почесал подставленную мышью шейку. — Но мог бы и поделиться с другом хоть немного. Одному не жирно будет?       Леший коротко оглянулся на Сану, заставив часто заморгать, а внутри у неё как-то неправильно затянуло и заболело, будто бы ожидало чего-то совсем другого. Не этого странного «я её первый нашёл». Подумалось, что любая другая женщина могла оказаться на этом месте, и стало вдруг так грустно, что в горле запершило, и Сана поспешила нагнуться, чтобы подхватить на руки безмолвно вцепившегося в подол юбки Чёрного. Тот ткнулся в грудь, будто ища тепла, а девушка спрятала его за накидкой, коротко пройдясь пальцами по короткой шёрстке.       — Я Сану есть не буду, — произнёс Тэхён, заставив девушку вздрогнуть от собственного имени, которое из его уст звучало странно и непривычно. — И тебе не дам.       Чимин подпрыгнул на ноги и состроил вдруг такое лицо, что стало почти смешно от этих раздувшихся ноздрей, морщин на лбу и выпученных глаз. Он на фоне Тэхёна казался худее и меньше, и деревенские мужики наверняка бы переломили его пополам. Только при всём этом Чимин был почти красивым. Совсем иначе, нежели Леший, но такой же гладкий, смуглый, аккуратный.       — Как это не будешь? — качнул он головой, и его белые волосы на лбу встрепенулись. — Тебе зачем тогда ведьма?       — Надо.       Тэхён пожал плечами и отвернулся, руки пряча в карманах штанов, а Чимин снова посмотрел на девушку и прищурился, будто подозревая в чём-то. Его нос дёрнулся, принюхиваясь, а Леший тогда же отшатнулся и едва успел остановить чужую голову, ладонью накрыв лоб, прежде чем Чимин налетел на него всем телом, быстро ссадив Белую со своих рук на кресло.       — А ну иди сюда! Я должен убедиться, что это от тебя так воняет сексом!       — Я тебя за дверь сейчас выставлю.       Чимин всё продолжал наступать, словно не понимая, что вытянутая рука Тэхёна не позволит ему приблизиться, а сам Леший отступал и громко дышал через нос, не злясь, но словно бы волнуясь. Сана и сама переживала, никак не понимая происходящего, пусть и не боялась, потому что оба юноши выглядели больше детьми, нежели взрослым мужичьём, что пытались разрешить свои недомолвки. Прятаться наверху уже не хотелось, но и стоять вот так, посреди лестницы, тоже казалось до ужаса неловким.       — Ты с бабой что ли кувыркался, а? — хмыкнул Чимин и остановился вдруг, отлипая от ладони на лбу, чтобы посмотреть прямо на Сану. — С ведьмой? Я тебе столько веков девок красивых предлагал, а ты — с ведьмой?       Смущение само собой вспыхнуло на щеках, и она чуть отступила, застеснявшись подобного внимания, а Чёрный пискнул, носом ткнувшись в её ключицы, и Сана погладила мышь по загривку.       — У твоих девок хвост, — поморщился Тэхён, а Чимин вдруг показал пальцем на неё и чуть не закричал в странном обвинении:       — А у неё — ноги!       Снова стало стыдно, и сказать было нечего, кроме как потупить взгляд и поджать губы. Чимин говорил о хвостатых девках, наверняка имел в виду русалок, что известны были своей красотой и способностью заманить в свои сети любого мужчину, пусть даже они знали, что созданиям этим веры нет. У тех не могло быть рыжих волос, шрамов на плечах и мелких синяков от домашней работы вместе с шершавыми руками. За себя, всю такую простую и некрасивую, с редкими бледными веснушками и родинками, снова стало до ужаса стыдно. А потом за окном вдруг ярко сверкнула молния, и Сана невольно вскрикнула, тут же прикрыв рот ладонью.       Чимин с Тэхёном посмотрели на неё, широко распахнув глаза, а потом первый из них кинулся к окну, пока она вцепилась ладонью в деревянные перила, почувствовав, как от испуга подкосились ноги. И именно по этой причине с большой благодарностью всем телом приникла Лешему, стоило ему только приблизиться, и позволила себе задрожать от понимания того, что погода действительно слушалась. Понимала всё по-своему, но подслушивала мысли и творила странное, необъяснимое, заставляющее прятать лицо в знакомой тёплой груди и чувствовать одну только благодарность за то, как больше руки Тэхёна обнимали и гладили по волосам.       — Это... — голос Чимина вдруг вздрогнул, когда снаружи снова прогремело, и он сглотнул, прокашлявшись. — Это она всё творит?       Сане хотелось объясниться и рассказать, что она это всё не специально, безо всякого злого умысла, но по крыше и окнам забарабанил вдруг самый настоящий ливень, а Тэхён сжал в своих руках сильнее и зашептал:       — Если ты не успокоишь это, никто не успокоит. А Дремучий снова учует тебя и придёт.       — У неё метка? — неожиданно тихо, безо всякой силы в голосе шепнул Чимин, а потом повалился мешком в кресло. — Меня пару седмиц не было в лесу, а тут творится что попало.       — Сана — ведьма. Но она ничего не умеет и не знает, так что не вини её в том, что твои владения подо льдами. Природа слушается велений, но зима... Такого никогда ещё не было.       — Я не хотела, — выдохнула девушка и услышала, как пискнул зажатый между их с Тэхёном телами Чёрный. — Я ни о чём плохом не думала, правда.       Она подняла голову, чтобы увидеть лицо Лешего и разглядеть в его глазах веру, а потом выдохнула, когда он мягко огладил щёки и пряди волос заправил за уши, которые тогда же загорелись огнём. Сердце в груди стучало так громко и часто, что слышно было только его, а Тэхёна опять захотелось поцеловать. Так сильно, что губы закололо, а в глазах почему-то собрались слёзы.       — Я сейчас отрыгну, — вдруг раздалось снизу, и Сана вздрогнула, посмотрев на развалившегося в кресле Чимина. — Рыбьими костями всё тут заблюю, если не прекратите эти лобзания прямо передо мной.       Тэхён громко вздохнул, позволив снова спрятать загоревшееся лицо в своих ключицах, а потом протянул:       — Я не говорю тебе ни слова, пока ты прямо при мне спариваешься со своими русалками.       — Но я же их не тискаю! — фыркнул Чимин, а Сане захотелось накрыть уши руками, потому что стало вдруг стыдно до невозможности слышать всё это. — И пусть твоя ногастая уже сделает что-то с зимой!       — А ты не слышишь, что дождь идёт? Снег как выпал, так и растает. Авось люди и не заметят, что ночью творилось.       —Ты сначала выйди да посмотри, что твоя ведьма натворила, а потом уже и говори о том, что за ночь всё исправится, — произнёс Чимин, и Сана несмело посмотрела на него, поймав почти милую улыбку, заставившую покраснеть от неожиданно появившейся доброжелательности. — Да ты пошто такая зашуганная-то?       — А ты не заглядывайся, — фыркнул Тэхён, снова за затылок вжимая Сану в свою грудь, а ей так сильно захотелось обнять его и стиснуть в пальцах рубаху на спине, что пришлось сжать зубы, чтобы не сделать такого при чужаке.       — Да что мне твоя ногастая, ревнивец. Мне б только лето вернуть, самый сезон был мужичьё топить.       Сана снова чуть отодвинулась от Лешего и посмотрела на сидящего в кресле Чимина, что широко расставил ноги, обутые в высокие, по самое колено, сапоги, и шмыгнул носом, подмигнув вдруг, сразу как поймал её взгляд. Странный он был, но совсем не страшный, словно бы обидеть не мог и даже обзывался беззлобно. С ним хотелось поговорить, задать всего пару вопросов, не отходя далеко от Тэхёна, только было страшно, что обругают за то, что лезла. А ещё — стыдно, потому что нос свой совать в чужие дела было верхом неприличия.       — Не, ну ты глянь, как смотрит, — вдруг хихикнул Чимин, а девушка зарделась красным цветом, когда он поднялся на ноги да похлопал себя по бёдрам. — Эт ты, ногастая, ещё с хвостом меня не видела. Такой красавец, что прям сама бы и нырнула в воду.       Все русалки были женщинами — это все знали, только о них пели и сказания о них же передавали из уст в уста. Но в голову Сане вдруг неожиданно пришло понимание — и вовсе не русалка Чимин, а водяник. Самый главный в реках и озёрах, самый опасный, хитрый и манящий. Он не мужичьё к себе забирал, не глупцов топил, отправляя на дно, чтобы накормить буйные воды. Водяник своей красотой завлекал невинных совсем дев, несчастных и обиженных, обманывал, лгал, своими жёлтыми глазами сводил с ума, целовал сладостно и утаскивал за собой, чтобы забрать каждую печаль, каждую каплю мягкой невинности, но даровать вместо этого красоту да рыбий хвост.       Тэхён вдруг дёрнул её за подбородок, заставляя посмотреть на себя, а девушка увидела нахмуренные под волосами брови и выдохнула, устыдившись вдруг того, что разглядывала другого мужчину. Леший не был супругом, чтобы такого смущаться, но был почти любовником, и в груди что-то будто свернулось в клубок от понимания этого. Чёрные глаза Тэхёна полнились чем-то прежде незнакомым, не пугали, но и словно не ласкали больше одним только взглядом. Однако в них захотелось нырнуть, почувствовать на своей талии сильные руки, которые стиснули бы больно, но очень приятно, а губы Тэхёна вжались в её собственные. Пусть бы даже не двигались, пусть бы просто касались, но так, чтобы воздуха не хватало, а большие ладони заскользили по телу, сминая кожу и заставляя цепляться за плечи.       Это всё было в одном только взгляде Лешего, будто в его мыслях, а Сана чуяла, видела, ощущала на себе и правда тонула, задыхалась, но не искала спасения.       До тех пор, пока глаза не начали закрываться сами собой, пока чужие голоса не превратились в один сплошной шум, пока мир перед глазами не закружился, а она едва не упала, поддерживаемая двумя парами рук, и не ударилась о деревянные ступени, теряя все силы, но не чувства.       Поэтому тьма перед веками показалась благословением, мягкая подушка под головой — тоже, а лица коснулось что-то мокрое и холодное, и захотелось улыбаться, льнуть к этому, разбирать шум голосов и короткие фразы. Однако в один миг потерялось всё, снова утянуло в безвременность и чистую Пустоту, а Сана едва успела вдохнуть перед этим, чтобы не остаться безо всякой возможности к существованию.       А потом все звуки снова вернулись, в нос ударили запахи, и девушка закашлялась, садясь на постели и хватаясь за горло, которое драло изнутри так, будто она наглоталась воды. Вся спальня была светлой до невозможности, лучи слишком яркого солнца проникали сквозь окно и слепили, заставляя морщиться, а сердце в груди по-странному ныло, словно бы болело и пыталось держать в себе что-то слишком большое, что разрывало его изнутри.       Сана еле откинула от себя одеяло, услышала ещё пение птиц за окном и поспешила спуститься вниз, откуда раздавались голоса. Чимин и Тэхён словно всё продолжали ссориться, их тон похож был больше на ворчание, а голова закружилась возле самой двери, и девушка плечом опёрлась о косяк, давая себе короткую передышку. Что-то было не так, во рту было сухо, а в глазах — неясно. Но это не было обмороком и точно не было болезнью. Просто чем-то очень странным и совсем не понятным.       — Балда, — услышала она голос Чимина, и остановилась у самой лестницы. — У тебя ведьма — не ведьма, а ты стручком своим думаешь.       Тэхён, кажется, шмыгнул носом, и раздражённо цыкнул.       — Мне откуда было знать, что нельзя? Это у тебя ведьмы были, а я только нашёл.       — И сразу присунуть решил, молодец, — фыркнул он, а Сана снова смутилась, потому что Чимин, в отличие от Лешего, в выражениях не стеснялся и говорил совсем так, как деревенские. — Ты глянь на улицу — у неё силы немерено. Девка знать не знает, как с ней управиться, а ты только и делаешь, что тискаешь её. Сожрал бы лучше и думал меньше о ерунде всякой.       Внизу что-то грохнуло, будто упало, и Сана вздрогнула, в пальцах стискивая перила, но с места всё равно не сдвинулась, пусть даже понимала, что подслушивать было неправильно.       — Сказал же, что не буду её есть, — рыкнул Тэхён, а сердце снова болезненно сжалось, пуская по телу тепло.       — Ты не зубоскаль, а старшего послушай, рогатый, — цыкнул Чимин, и грохот повторился вновь. — У тебя девка добра не знала, мои озёра и реки полны таких же. Ей бы познать забвение и хвост вместо ножищ заиметь, а ты её тут держишь.       — Да ты не о ней думаешь, а о себе. Силой полакомишься, а потом рядом с собой русалкой оставишь.       — И ты так можешь! — водяник, кажется, хлопнул в ладони, а Сана нахмурилась и всё же двинулась вниз по лестнице, приподняв юбку. — Ну понравилась тебе девка — так я не осуждаю. Рад только. А то ты всё нос воротил и от моих, и от человечек. Но тебе зачем ведьма, которая с силой управиться не может? Ты, вона, на снег с ней накувыркался. А раскувыркаться обратно на лето точно сможешь?       — Я её научу, — произнёс вдруг Тэхён, и девушка снова остановилась. — Ты так говоришь, потому что Сану не знаешь. А я её научу.

***

      Чимин, кажется, в полной мере наслаждался сложившимися обстоятельствами, слишком много улыбался и оглушительно громко смеялся, привлекая к себе внимание. А ещё неустанно смотрел, будто пытался прожечь одним только взглядом, и Сана снова и снова вела плечами, ощущая себя крайне неуютно.       — Когда ты уже свалишь? — недовольно фыркал Леший, подпинывая его и толкая иногда плечом. — Только место в доме занимаешь, бесполезный твой рыбий хвост.       — Свалю, как только лёд с воды сойдёт. И где ты хвост разглядел, рогатый? Я с конечностями какой день маюсь.       Чимин шутил очень громко и очень грубо, тискал иногда Белую, держа её в руках, морща нос и приговаривая, что только на неё одну он и может положиться. Будто лишь она его любит здесь и ценит, а все остальные вокруг злые и страшные. Но это Сана водяника побаивалась, а не наоборот, старалась держаться как можно дальше и очень редко выходила из комнаты на втором этаже. Чёрная мышь всегда была поблизости, словно по-человечески ревнуя и злясь на свою подружку, а девушка вздыхала и гладила ту по подставленной холке.       — Не расстраивайся, — снова шепнула она, пальцем аккуратно завернув хвостик к тельцу, — Чимин даже не мышь.       Чёрный в ответ промолчал, ткнулся носиком в её щёку, будто ища тепла, а Сана поймала его в ладонь и мягко прижала к груди, заворачиваясь в одеяло. Неприятная, незнакомая прежде тоска сдавливала и её тело тоже, оседала в мыслях, комком становилась в горле, а глаза щипало от того, как сильно не хватало снова и снова уходящего Тэхёна.       Он говорил, что внезапная зима навредила, что звери, птицы, деревья и сама почва были не готовы к такому, а потому пытался помочь, часто находясь в лесу. Леший многозначительно смотрел на Чимина перед уходом, оставляя её наедине с ним, пропадал целыми днями и ночами, лишь в редкие часы Луны приходя и своим телом согревая в холодной без него постели. Он гладил по голове, позволял обнимать себя, всего такого холодного, и горячо дышал в лоб, накрывая ладонь Саны своей. В кровать пробирался, словно какой вор, но спать рядом с ним было хорошо, уютно и спокойно.       Только сейчас его не было рядом, Чимин внизу горланил незнакомые песни, наверняка специально привлекая к себе внимание, а Чёрный продолжал тихо сипеть, фырчать и сильнее льнуть к груди, ища тепла. Он и без того был молчалив, но теперь заставлял болеть сердце и чуть хмуриться от непонимания. Пусть такой маленький, пусть совсем не человек, но совершенно очевидно влюблённый и переживающий. Ему хотелось помочь, хотелось успокоить, поймать Белую под пузо и принести наверх, чтобы посадить её на кровать и держать этих двоих друг напротив друга до тех пор, пока всё не разрешится. Только та вечно была в руках Чимина.       Тэхён вернулся в дом, когда ярко-жёлтая луна светила прямо в окно. А Сана тут же повернулась в его сторону, едва постель знакомо прогнулась, и прильнула всем телом, носом уткнувшись в плечо и глубоко вдохнув запах леса, холода и свежести. Его руки заскользили по волосам и плечам, прижимая ближе к себе, и сердце будто забилось спокойнее.       — Сегодня я был в деревне неподалёку, — проговорил Леший, позволив устроиться на своём плече. — Принёс тёплую одежду для тебя, теперь сможешь выходить на улицу.       — Людям слишком тяжело? — девушка подняла голову, коротко поджав губы, а чувство вины вновь подступило к горлу. — Все посевы наверняка либо уже погибли, либо погибнут. Смертей будет много, еды на всех не хватит.       Голос был хриплым ото сна и казался совсем слабым, а ещё хотелось плакать от собственного бессилия и цепляться за волосы в самоненависти от невозможности исправить хоть что-то. Тэхён сказал искать нужное в себе, сидеть, молчать и выщупывать внутри то, что позволит всё исправить. Только в груди было будто пусто, а зима стояла третий день, не собираясь уступать место лету.       — Я уверен в том, что ты справишься, — выдохнул Тэхён и повернулся на бок, лицом к ней, обхватывая талию и утыкаясь носом в шею. — Должно быть что-то внутри тебя, что сделало это. Тебе надо вспомнить, о чём ты думала или переживала, пока я был в тебе в тот раз.       Сана чуть вздрогнула, зардевшись, и сжала в пальцах рубаху на его груди. В памяти воскресло, как несколько дней назад Тэхён поймал её за запястье, стоило появиться на кухоньке после странного обморока, повёл за собой наверх, а Чимин в спину крикнул что-то о том, что лезть под юбку не советует, чтоб хуже не сделать. Было стыдно так сильно, что хотелось провалиться сквозь землю. А сейчас, когда Леший прижимал к себе, когда гладил по спине, когда сжимал ткань тонкого ночного платья, когда глубоко дышал в шею, хотелось другого.       — Поверь, — тихонько проговорила она, — я не думала совсем ни о чём. И те нити магии, про которые ты говорил... Прости, я совсем ничего не чувствую в себе.       Его ладонь соскользнула с талии на бедро, погладила кожу прямо сквозь ткань, чуть сжимая и задирая платье. И пусть Сана немного отодвинулась, пусть поймала его широкое запястье, Тэхён всё равно закинул одну её ногу на своё тело и вжался в живот пахом, заставляя поднять голову и посмотреть прямо на него.       — Может быть, нам просто снова...       — А ещё Чимин, может быть, прав, — мягко перебила девушка, а Леший, нахмурившись, выдохнул и снова спрятал лицо в её шее, всей ладонью при этом крепко обхватив ягодицу, не позволяя от себя отстраниться. — Я не хочу, чтобы всё стало хуже.       — А моё тело хочет тебя.       Кончики ушей вспыхнули огнём, когда Тэхён пробурчал это, опалив кожу дыханием, и вмиг стало волнительно и стыдно ощущать его откровенное желание, совсем не похожее на то, как обычно он прижимался и в ласковой нежности гладил по волосам, позволяя быть рядом. Теперь с каждым мгновением его член, вжимаемый в низ её живота, становился всё ощутимее, крепче и твёрже, а Леший продолжал одной рукой приятно и сильно трогать тело, сжимая ягодицу, оглаживая бедро, скользя по спине и сминая талию.       — Тэхён...       — Я просто обнимаю, — снова буркнул он и вжал в себя ещё сильнее, выбивая из груди воздух.       Это было приятно. На самом деле, хотелось, чтобы он продолжал вот так водить кончиком носа по шее, а ещё хотелось его губы на своих, чтобы между ними снова было мокро от слюны и сладко от чувств, которыми полнилась душа. И едва Сана коснулась его плеч, едва провела по ним ладонями, Тэхён повалил на спину, нависая сверху, и колено его оказалось меж её бёдер, не позволяя свести ноги.       Чужие и одновременно очень знакомые губы показались мягкими, хотя были чуть шершавыми, а Сана с таким удовольствием ответила на поцелуй, чуть приоткрыв рот, что тихий полустон сам собой вырвался из груди. Пальцы оказались в волосах Лешего, его руки почти больно стиснули талию, и — стало понятно — все эти дни так сильно не хватало этого, что захотелось плакать.       Сердце в груди билось навстречу Тэхёну, а тот трогал губы своими, ласкал мягко и медленно, мял, перебирая между собой, и нельзя было не двигать своими в ответ, обхватывая и чуть посасывая, ожидая поток горячего дыхания в награду.       Ему не хотелось отказывать — хотелось отдаться. Позволить стащить с себя одежду, овладеть телом и исцеловать хоть всю от начала и до конца. Только в мыслях кружились мысли о том, что всё станет хуже, губы на подбородке ощущались как-то особенно, а от мокрого их касания к шее захотелось выгнуться навстречу мужскому телу. Потому что Тэхён правда целовал, оставлял невидимые следы своих уст на тонкой коже и даже на самых ключицах, непривычно и странно языком ныряя в ямочку между ними.       Его надо было остановить, только было так приятно, что слова исчезали в горле, рассыпаясь пеплом, а глаза закрывались от странного, приятно-болезненного давления широкого колена на промежность. Тэхён иногда двигал им, перенося свой вес, горячо выдыхал, оглаживая тело руками, и хотелось, чтобы он делал это вновь и вновь. Самой желалось двигать бёдрами, распущенно тереться о ногу, как наверняка не делали даже бордельные девки, и щёки у Саны горели от стыда, пока Леший продолжал целовать и баловать своим вниманием.       Перед глазами опять плескалась тьма, вязкая и тонкая одновременно, как дрогущий шёлк иноземных торговцев, что струился гладкой волной и обволакивал ласковым холодом. Там, в пустоте, зрел Хаос. Или Хаос прятался в Пустоте, манил к себе, звал, топил в удовольствии и обещал большее.       Говорил, что можно сильнее, вкуснее. До самой крови на чужих губах, до громких стонов, до боли в пальцах, стиснувших жёсткие волосы. Чтобы вот так чувствовать руки Лешего на своей талии, целовать его, широко раскрыв рот и ныряя языком в другой, ловить дыхание и всё же тереться о подставленное колено, размазывать удовольствие, ловить его, дышать им, наслаждаться.       Хаос звал к себе, белозубо улыбаясь во тьме, а Пустота тянула когтистые руки, обещая лучшее и большее. Так хотелось поддаться и отдаться, вверить себя и раствориться, чтобы навсегда и полностью.       Только что-то больно спирало, дышать было нечем, а, едва Сана открыла глаза, сразу столкнулась с обеспокоенным взглядом Тэхёна, что нависал сверху и трогал языком свои ярко-красные губы.       Первый вздох дался ей больно, засвербел в горле, а время словно замерло вокруг, когда что-то поднялось вверх по груди, и девушка еле успела свеситься с кровати, прежде чем изо рта вылилось вязкое и чёрное. Оно вышло рвотой ещё, собирая в глазах слёзы, заставило кашлять, в панике хватаясь за шею, испачкало волосы, повисло на губах и вместе со слюной облепило подбородок. Мерзкое, склизкое, густое. Такое страшное, неправильное, отвратное, что всхлип будто сам собой сорвался с губ, а Тэхён дёрнул её за руку и вдруг прижал к своей груди, обнимая голову ладонью и гладя волосы, путаясь в них пальцами.       Он шептал что-то неслышное сквозь страх, дрожь, плач и рвущую на части горло боль. Он трогал, гладил, судорожно касался, что-то говорил, будто даже кричал, а в ушах у Саны стоял звон и шум. В голове был кто-то ещё, шуршал, мешал, звал, заставлял открывать рот в немых орах, сводил с ума, вороша ему не принадлежащее, хотел что-то забрать, получить и присвоить. А Тэхён не давал, всё равно гладил, всё равно прижимал к себе, пачкался в чёрном и вязком и целовал лоб и виски. Леший тоже звал, просил, молил, качал в своих руках, делал тепло, хорошо, правильно, уютно. Он защищал, отгонял, называл своей, повторял без устали имя и касался холодных, покрытых лихорадочным потом щёк.       Такой дорогой, странный, милый сердцу, тёплый, важный. Тэхён был нужным. Он был важнее. Лучше всех и каждого, добрый, славный, сладкий, мягкий. Душа льнула к нему, падала в его объятия, не находила места для другого и ненужного. Для того, кто мешал, кто шуршал, кто лез, кто настаивал. Для того, кто кричал и визжал, кто не хотел уходить, кто рвал изнутри.       А потом вдруг исчез.       И лишь тогда воздух вновь оказался в груди. Лишь тогда Сана закашлялась правильно, поймала чужую руку, что обнимала, и прижалась к знакомой груди сильнее, чувствуя на щеках мокрые слёзы и слыша успокаивающий ласковый шёпот в макушку. Так страшно, неправильно, до дрожи и застрявшего в груди крика. Из глаз вновь хлынула влага, заставляя кашлять без передышки, будто оправляясь от утопления, а девушка осознаннее прижалась к тёплой груди Тэхёна и сквозь плену пред глазами заметила застывшего в дверях комнаты Чимина.       Сана вся себе казалась мокрой, с ног до головы укутанной мерзкой чернотой, которая цеплялась, липла, пыталась впитаться в кожу. Только руки были чистыми, привычно бледными, а сил будто не осталось никаких. Леший всё продолжал сидеть на кровати, держа её в руках и укачивая, словно дитя, а Чимин смотрел непривычно внимательно и почти хмуро, в один миг растеряв всю свою веселость и легкомысленность.       — Такое случалось прежде? — тихо спросил он, но его голос эхом раздался в пустой голове. — Ты уходила за Грань?       Было не понятно, странно, словно бы ясно и словно бы совсем нет. У Мира не было Граней, но было. Там, внутри, где всё заканчивалось, но начиналось, переплеталось и путалось, даровало жизнь и отбирало её же. За Грань ходу не было. За ней только Мрак. В Мраке — Хаос, в Хаосе — Пустота. А Пустота в нём, в нём же Мрак. Всё вместе, всё едино, всё спутано, всё связано.       — Она вряд ли понимает, о чём ты говоришь.       — Нет, — качнул головой Чимин, и Сана вцепилась в предплечье Тэхёна, поднимая на водяника куда более осознанный взгляд, — понимает всё твоя ведьма.       — Что это?       Голос её не слушался, был совсем сиплым и лишённым сил. А веки закрылись сами собой, когда губы Лешего коснулись макушки да так и остались на ней.       — Хотел бы я знать, — фыркнул Чимин, спрятал руки в карманы штанов и посмотрел, скривившись, на то чёрное и вязкое, что было теперь на полу. — Ты, ногастая, не обессудь, но уж больно ты глуповата для того, шоб самой шагать за Грань. Али в том-то и дело, что не можешь управиться с собой, и таскают тебя по Пустоте, хотят утопить во Мраке да себе забрать.       Было страшно. Так страшно от того, что совсем не понятно, что хотелось слиться с Тэхёном воедино, присвоить всё его тепло себе и успокоиться, забыться светлым сном. Ничего не было ясно, заволокло густым туманом, а сердце рвано стучало в груди, напоминая о том, как Пустота забрала к себе несколько дней назад. Тогда, на самой лестнице, заставляя растерять чувства и прийти в себя резко и неожиданно, закашлявшись и схватившись за горло. А Хаос гладил затылок, шептал сладости, прятал в свои объятия в тот самый раз, когда Тэхён в близости был сверху, нависая, но не давя своим телом.       — Кто? — тихо спросила Сана, откуда-то уже зная ответ. — Кто хочет меня забрать?       — Дык, видать, Хаос и хочет, — пожал плечами Чимин, будто совсем ничего страшного и пугающего в этом не было. — Ему ведьмы нужны — эт все знают. Их руками в Миру творить всякое проще, чрез их тела отравлять землю тоже. Авось и тебя своими речами заманит, а потом пальцами твоими управлять станет.       Водяник вдруг усмехнулся слишком жёстко, неприятно, а Леший прижал её сильнее к себе, позволяя вцепиться в рубаху на теле. Хаос уже обещал что-то, манил чем-то, шептал о чём-то. Сана его слов не понимала, но навстречу двигалась. И не понятно совсем было, от чего вдруг очнулась.       — Не сравнивай Сану с Суа.       — Всё одна ведьмовская дрянная кровь, — скривился он, а девушка в лице Чимина увидела вдруг то самое, чем полнились глаза деревенских, и сжалась. — Сожри, пока не пожалел, да и дело с концом. А коли за время печёшься, так я к себе её заберу. К хвосту — ничё уж — привыкнешь.       Водяник нахмурился сильнее, развернулся слишком резко и захлопнул за собой дверь комнаты. А девушка лишь тогда вздохнула чуть свободнее и, подняв голову, взглянула на сосредоточенный профиль Тэхёна.       — Кто такая Суа?       — Ведьма, которую Чимин не съел, — произнёс Леший и посмотрел на неё. — Первая ведьма, которую он узнал. Она же принесла Миру много бед когда-то.       — Чимин говорит так, будто я не умру, если ты съешь меня...       — Я не съем, — резко произнёс Тэхён, перебивая. — Я не заберу твоих сил. Не хочу, чтобы ты была лишь человечкой с жизнью, которая окончится через мгновение.       — Значит... — протянула Сана, чуть хмурясь. — Значит, ведьмы правда живут вечность?       — Коль их не убить.       — Но почему я раньше не была такой? Почему я не могла вызвать дождь? Почему не слышала мышей и не понимала воронов? Почему так, если я родилась ведьмой?       Тэхён медленно и мягко коснулся плеча Саны, на котором красным горел шрам от Дремучего, и девушка почувствовала, как морщины на её лбу разгладились.       — Я не знаю всех ответов, пусть старый и умный. Но я могу думать. И могу предполагать.