224 Days

— Почему ты уехала из Нормана? — Всегда мечтала жить в мегаполисе, такие города, как Норман, не для меня. Я уехала учиться в Чикаго. — И почему решила вернуться? — Мой брат болен, так что… я должна быть рядом с ним, чтобы вовремя сказать «прощай».

***

Когда я училась в школе, у меня была книга, в которой было написано про страхи абсолютно все: какие они бывают, причины, способы их преодоления. Почему-то родители решили, что она пригодится мне больше, чем детские раскраски или журналы про барби. Люди публиковали в ней свои истории, делились с другими тем, что наводит на них ужас, и как они пытаются с этим бороться. Больше всего люди боятся летать на самолетах и замкнутых пространств; многие страдают от акрофобии, кто-то боится насекомых или крови, некоторых приводит в ужас лишь одна мысль о смерти, промелькнувшая в голове. Читая эти короткие признания и разглядывая картинки, я всегда думала, что ничего не боюсь, но потом поняла, что самая страшная вещь на земле — это медленно убивающая болезнь. Внезапная смерть не такая плохая штука, как все думают. Человек не успевает почувствовать боль и принять тот факт, что каждый его день может быть последним, а окружающие не мучают себя пустыми надеждами о том, что когда-нибудь все обязательно образуется. Такая вещь, как лейкемия, хуже самого страшного клоуна и глубокого озера с ледяной водой — она дает время, которое убивает не только больного, оно убивает абсолютно всех. Дни становятся проклятием, и ты как заколдованный думаешь, какое слово твоего близкого станет последним, когда он сделает последний вздох. Время, которое так жаждут получить все люди на земле, становится твоим врагом. Джейден знает о том, что я ненавижу больницы, и никогда не обижался на меня за то, что я не езжу с ним на обследования. Я оптимист, а такое место, как онкологическое отделение, убивает в тебе веру в хорошее. Конечно, его бесит моя теория «долго и счастливо», но я думаю, что Джей просто позволяет мне еще немного побыть ребенком, верующим в сказки и счастливый конец. Зато он дико бесится, когда рядом с ним сидит мама, бесконечно задающая нелепые вопросы и постоянно всхлипывающая носом, будто уже готова хоронить собственного сына. Но это наша мать, ее не остановить от сопровождения Джейдена в больницу даже если наш дом оцепит ЦРУ и скажет, что на подъездной дорожке заложена бомба времен Первой Мировой войны, и от одного движения весь район может взлететь в воздух. На месте Джея, я бы давно сбежала из нашей семьи, потому что все, что ему сейчас нужно — это обычное отношение, вид, будто ничего не происходит, который бы помогал ему почувствовать себя здоровым парнем. Я безумная оптимистка, мама паникует на ровном месте, и только отец делает вид, что не имеет к нам абсолютно никакого отношения, и пытается разобраться в Тик-Токе. Про Ноа лучше ничего не говорить, у меня иногда складывается ощущение, будто на днях цыгане подбросили его к нам в гараж, и он вообще не в курсе того, что происходит. При любых других обстоятельствах я бы и сегодня не сидела в кабинете, приглушенно-белый свет в котором режет глаза, если бы не первый учебный день в университете. Сейчас я должна сидеть на паре по всемирной истории в окружении людей, которых рассчитывала больше никогда не увидеть, и из двух зол выбрала меньшее. Я честно призналась Джейдену о том, почему хочу поехать с ним, и он молча согласился, крепко меня обняв. Знаю, что мне все равно придется переступить порог Оклахомского университета и смириться с непонимающими и жалостливыми взглядами, но раз у меня есть шанс хотя бы на один день это отсрочить, я им воспользуюсь. Я не бесчувственная эгоистка, которой наплевать на семью, просто… Джейден всегда был таким веселым, и видеть его в стенах больницы слишком… Не знаю, просто это слишком для меня, словно если я буду рядом с Джеем смотреть на то, как врачи в очередной раз выписывают ему новый курс таблеток или говорят о том, что его состояние не улучшается, то сама буду приближать несчастливый конец. Это все равно, что быть соучастницей в преступлении. Наверное, я просто слабачка и до сих пор не могу принять реальность. Лампа над головой противно жужжит, едкий запах лекарств забирается в нос. Джейден сидит на стуле, спокойно листая какой-то журнал про диеты, будто он сейчас находится не в кабинете врача, а отдыхает на таиландском пляже; отец нетерпеливо отбивает ногой какой-то ритм, словно мысленно находится на репетиции рок-концерта и готовится к своему соло за барабанами; мама сидит на кушетке, нервно заламывая пальцы и сдирая бордовый лак с ногтей, а я просто стою, спиной облокотившись на стену, и чувствую себя максимально некомфортно. На меня давит буквально все: свет, стены, запах, воздух. Время тянется, как жвачка, и кажется, что мы ждем врача не пару минут, а уже несколько часов. Мы не разговариваем друг с другом, только мама изредка может что-то шепнуть на ухо отцу, на что тот пожимает плечами и успокаивающе гладит ее ладонь. — Вы знали, — начинает Джей, откладывая журнал в сторону, — что пармезан — это один из самых калорийных продуктов? — Тогда не удивительно, почему твою маму так расквасило, — усмехается папа, за что получает нервный удар по плечу. — В молодости она пармезан пачками ела, я иногда думал, что она даже не жует его, а просто глотает, как удав. — Я поправилась не из-за сыра, — закатывает глаза мама. — Моя мать в возрасте тоже была при формах, склонность к полноте это у нас наследственное. — Слышала, Райли? — ехидно спрашивает брат. — Наследственное. Будь аккуратнее с шоколадом по вечерам. — Надеюсь, что вся плохая наследственность достанется Ноа. — Он и без плохой наследственности не очень-то и получился, — сдавленно шепчет отец, и я издаю нервный смешок. — Так что давайте не добивать того, кто и так лежит. — Что же, Джейден, — дверь в кабинет открывается, и на пороге показывается лечащий врач Джея. — У меня есть две новости: хорошая и плохая, с какой начнем? Доктор Кейдж всегда казался мне слишком кинематографичным врачом, словно он не прошел кастинг в «Анатомию страсти», поэтому вынужден работать в настоящей больнице: идеально белый выглаженный халат, из-под которого виднеется синяя форма, едва скрывающая мышцы, стетоскоп, лежащий на шее, квадратные очки, ровный приятный загар, аккуратная щетина. Он держит в руках целую тонну бумажек и папок, умудряясь параллельно что-то записывать, а затем пробегается взглядом по результатам анализов Джейдена, но на его лице не написано абсолютно никаких эмоций, что безумно меня бесит. Доктор Кейдж садится за стол, складывая руки в замок, и ждет ответа брата. — Давайте с плохой, — равнодушно бросает Джей, и мне хочется ударить его за такое безразличие. — Курс препаратов, что мы тебе назначили, не уменьшает количество злокачественных клеток в организме. Задерживаю дыхание и чуть прикрываю глаза, чтобы успокоиться и не делать поспешных выводов. Доктор Кейдж сказал, что есть и хорошие новости, нужно просто подождать, когда он озвучит их. — Тогда, какая новость хорошая? — Их и не стало больше. — Получается, что мы стоим на месте? — Да, — доктор Кейдж выдыхает, снимая очки и небрежно бросая их на белоснежный стол. — Нашей целью было достижение ремиссии, но лекарства, которые ты принимаешь сейчас, не помогают нам этого добиться, потому что симптомы болезни никуда не уходят. Все еще есть вероятность осложнений. — Какой вариант лечения вы предлагаете сейчас? — спрашивает отец, пока мама беспрерывно качает головой и пытается сдержать уже выступившие на глазах слезы. Хорошо, что она ничего не говорит, потому что когда Саманта плачет, ее голос больше похож на скрежет банок, которые привязывают к машине молодоженов, а тут и без того напряженная обстановка. — Я советую начать курс химиотерапии. Пока доктор Кейдж объясняет все плюсы химии, я полностью отключаюсь от происходящего, погружаясь в свои мысли. Разве химиотерапию не делают тогда, когда все плохо, и других вариантов лечения нет? Согласится ли на это Джейден? Гарантирует ли она полное выздоровление? Наверное, мне следовало бы знать о болезни Джея больше, тогда в моей голове не крутились бы идиотские вопросы, и не всплывали бы самые ужасные кадры из фильмов про больных раком. — Понадобится несколько недель, чтобы к ней подготовиться — проведем диагностику всех органов, поймем, готовы ли они к такой нагрузке. Если ты соблюдал все мои рекомендации, то проблем не возникнет. От тебя требуется строгая диета и собранность — очень важно, чтобы ты следил за своим здоровьем, потому что мы не сможем начать курс, если ты подхватишь вирусные или инфекционные заболевания. Если для тебя важен моральный аспект, то ты можешь пообщаться с пациентами, которые уже перенесли подобное лечение, или посетить группу поддержки. — Это поможет ему вылечиться? — дрожащим голосом спрашивает мама, а мне кажется, что кто-то открывает скрипучее окно, которое не открывали вот уже лет тридцать. — При онкологических заболеваниях редко используется слово «вылечиться», это не простой грипп. Но вероятнее всего, химиотерапия поможет достичь ремиссии. — Хорошо, — наконец встревает в разговор Джей и подается вперед, опираясь локтями на свои колени. — Если я откажусь от химии, что будет тогда? Мама удивленно ахает и хватается за сердце, как в самом дешевом сериале, а папа пытается предотвратить ее возмущенную тираду о том, какой глупый вопрос задает ее сын. — Боюсь, что болезнь начнет прогрессировать, метастазы распространятся по организму, затрагивая важные органы. — А если я пройду курс, это все равно не гарантирует моего выздоровления? — Нет. По крайней мере, это шанс. Начинается бурное обсуждение, и я понимаю, что мне чертовски не хватает воздуха, поэтому я просто киваю папе и аккуратно выхожу, бесшумно закрывая за собой дверь. Мне срочно нужен воздух. Проношусь по коридорам больницы, словно пуля, выбегая на улицу, и делаю глубокий вдох. Спускаюсь по широким ступенькам, поворачиваю направо и выхожу на парковку, на которой стоит слишком много машин. Сажусь на холодный парапет и мысленно ругаю себя за то, что не осталась в кабинете с Джейденом. Меня и так не было рядом с ним целый год, так даже сейчас, когда ему больше всего нужна поддержка, я не могу ему ее дать. Не знаю, почему это происходит, просто… просто я до сих пор не могу смириться с мыслью, что мой брат серьезно болен. Черт, мне не стоило уезжать из Нормана, мне нужно было остаться с Джеем. Каждая такая мысль больно колит в самое сердце, мне становится не по себе, а чувство, что вот-вот должно случиться что-то страшное, все больше и больше меня тревожит. Я ведь хотела узнать, как на самом деле чувствует себя Джейден, и сейчас у меня был шанс, но я как последняя трусливая эгоистка сбежала из кабинета, побоявшись услышать правду. С больничной парковки открывается панорамный вид на Норман, и именно это меня успокаивает: проезжающие вдалеке машины, мигающие огни, разноцветные вывески магазинов. Небо яркое, лишь несколько белых облаков проплывают над головой. Прохладный ветер играет с кончиками моих волос, и я непроизвольно ежусь от холода, но именно эта прохлада сейчас заставляет собрать все мысли воедино. Странно, но город, в котором я меньше всего хочу находиться, сейчас, вроде как, помогает мне не сойти с ума. Счет времени теряется, я думаю о том, что просидела на этом парапете уже несколько дней, и в голове возникает желание остаться на парковке навсегда. — Так и знал, что ты здесь, — раздается рядом со мной голос брата, и Джейден усаживается рядом, свесив ноги с парапета. — Это место как будто создано для тебя и твоего фотоаппарата, удивлен, что ты еще ничего не сфоткала на телефон, — вздыхает Джей. — Родители сейчас где-то у кофейного автомата, папа обожает ванильный капучино с сахаром. — Он даже в выборе кофе старается выглядеть моложе, — усмехаюсь я. — Если он будет есть столько сладкого, то у него будет диабет. Выдыхаю, собирая мысли в кучу. Мне хочется так много сказать Джейдену, извиниться, потом извиниться еще раз, но все слова разом пропадают из головы, будто птицы, улетевшие с ветки от порыва сильного ветра. — Джей я… прости, что не осталась в приемной с тобой, просто это… — Не извиняйся, Райлс, — слабо улыбается он. — Если бы я мог, сам бы ушел, но потом мать проела бы мне весь мозг тем, что я слишком безответственно отношусь к своему здоровью. — Знаю, что ты подумаешь, что я полная идиотка, но с каждым днем мне все больше кажется, что мне нужно было остаться, — Джейден уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но я выставляю руку вперед, останавливая его. — Меня не покидает чувство, будто если бы я была рядом с тобой, то все стало бы лучше, а в итоге я просто сбежала. — Ты не сбегала, Райлс, — разочарованно качает головой брат. — Ты уехала учиться в место, о котором мечтала. Я бы ни за что не позволил тебе остаться, потому что хочу, чтобы ты продолжала жить дальше. И если говорить откровенно, то я был против твоего приезда — ты только начала взрослую самостоятельную жизнь, нашла в себе силы покинуть дом, стала привыкать к чему-то новому, а сейчас тебе приходится делать шаг назад. — Хватит быть таким идеальным братом, — всхлипываю, стараясь сдержать слезы, чтобы фото-коллекция Джейдена на телефоне не пополнилась новым снимком, где я размазываю по лицу свои сопли. — Лучше бы ты в детстве отдавал мне все свои конфеты и давал потусить в компании твоих друзей. — Я бы ни за что не позвал тебя в свою компанию, — фыркает Джей. — Мы были крутыми ребятами, а ты носила разноцветные кардиганы и разные носки. Мне иногда было стыдно просто за то, что ты выходишь на улицу и дышишь со мной одним воздухом. — В нашей семье не ценят прекрасное, а чувство стиля вообще досталось только мне. — Не знаю, о каком чувстве стиля ты говоришь, сейчас ты больше похожа на огромный мешок. — Это называется оверсайз. — Поговори об этом с папой, он уже месяц пытается понять, что такое оверсайз. Когда ты встречалась с Гарри, он двадцать минут расспрашивал меня о том, что значит слово «кринж». — Ты сказал ему? — Конечно нет, хрен знает, что это вообще такое. Издаю смешок, покачивая головой. Джейден МакКейн — человек, который даже в самой дерьмовой ситуации не перестает меня смешить и заставляет на секунду забыть обо всем, что происходит. — Пойдем, оттащим нашего отца от кофейного автомата, а то у него будет кофеиновая кома. Поговорим с тобой дома, хорошо?

***

Хотя я и смогла откосить от первого учебного дня, завтра мне сделать этого не удастся. В животе неприятно тянет от волнения, руки трясутся, и я решаю разобрать оставшиеся вещи и навести порядок, чтобы хоть как-то себя занять. Комната осталась такой же, как и когда я уезжала: стены цвета мокрого асфальта увешаны плакатами и знаменитыми снимками мировых фотографов, гирлянды висят под потолком, разноцветные пледы аккуратно сложены в шкаф. Пушистый ковер небесного цвета занимает почти всю комнату, и я сразу вспоминаю, как любила засыпать именно на нем, а не на кровати. Бесполезные награды и медали за третье место в соревнованиях и олимпиадах, бережно сохраненные мамой, покоятся на полках, и я непроизвольно закатываю глаза, глядя на них. Кто вообще гордится грамотой за участие (и это даже не призовое место) за состязание по орфографии за пятый класс? Подумать только, как всего лишь за год комната, которую раньше я считала своим островом спасения от внешних проблем, стала для меня чужой. Развешиваю все свои свитшоты по цвету, прибираюсь в комнате, чтобы она не казалась слишком уж милой, убираю пару фотографий с людьми, с которыми меня уже ничего не связывает, как слышу стук в дверь. — Ты наконец-то научился стучать? — спрашиваю я Джейдена, как только он появляется на пороге. — Много же у тебя это заняло времени, примерно двадцать четыре года. — Пытаешься сделать из своей хипстерско-девчачьей комнаты что-то приличное? Можешь не стараться, это пустая трата времени, все равно у тебя ничего не получится. — Знаешь, однажды ты проснешься, а рядом с тобой на кровати будет лежать куча, которую наложил Оззи. Я позабочусь о ее перемещении с нашего заднего двора. Джейден смеется и проходит в комнату, закрывая за собой дверь. Продолжаю срывать ненужные стикеры с зеркала, карта с отмеченными местами, где я хотела бы побывать, также летит на пол к остальному хламу, вроде сохраненного письма о зачислении в Чикагский университет и моих старых рисунков. — Раньше твоя комната была похожа на трип после приема ЛСД. — Откуда ты знаешь, как накрывает после ЛСД? — с насмешкой спрашиваю я. — Ты ведь ангел в нашей семье, крепче папиной сигареты ничего в жизни не брал в рот. — Брать в рот не в моей прерогативе, — легкомысленно пожимает плечами Джей и бесцеремонно падает на мою кровать. — У тебя всегда было слишком много ненужного хлама. Плакат N’Sync, серьезно? — издает смешок он, оглядывая стены. — Мне нравились бой-бэнды. Я же не смеюсь над тем, что у тебя в комнате до сих пор стоит вся коллекция фильмов с Бриджит Бардо. — Ты только что усмехнулась над этим, Райли, ты просто ужасная сестра. — Ты знаешь хотя бы один сюжет фильма, где она снималась? Было бы странно, потому что ты всегда смотрел только на ее сиськи. — Потому что они гораздо интереснее любого сюжета. — Что тебе сказал врач, когда я ушла? — спрашиваю я, опираясь бедром на свой рабочий стол, где я уже разместила фотоаппарат и ноутбук. — Ничего такого, что я не ожидал бы услышать, — вздыхает Джейден, подкладывая руки под затылок. — Следить за здоровьем, готовиться к химиотерапии. — Ты согласился на это? — удивленно спрашиваю я. — У меня нет другого выбора. Если бы я отказался, мама устроила бы скандал, посмотрела видеоуроки на Ютубе и колола мне лекарство сама, пока я сплю. Я никогда не думала, что слышать, что твой брат пытается вылечиться не ради себя, а ради своей семьи, будет настолько тяжело. — Это неправильно, — качаю головой я, откладывая в сторону стопку с музыкальными дисками, которые больше никогда не послушаю. — Ты должен думать о том, что эта процедура поможет тебе, должен согласиться на нее из-за себя, а не из-за кого-то другого. — Я устал, Райлс, — вздыхает Джейден, прикрывая глаза. — Устал, что всякий раз, когда моя семья смотрит на меня, то видит надежду на то, что я поправлюсь. Дела действительно идут дерьмово, я стал быстрее уставать, таблетки не помогают, и я не хочу быть подопытным кроликом, которого пичкают абсолютно всем, лишь бы только помогло. Пытаюсь подобрать подходящие слова то ли для того, чтобы переубедить Джея в том, что еще не все потеряно, то ли из-за того, чтобы успокоить саму себя, но в голове пусто, будто только что там пропылесосила самая чистоплотная домохозяйка в мире. — Я читала статьи, в которых было написано, что достичь ремиссии можно даже после обострения болезни, на форумах есть много историй людей, которые смогли победить, главное это… — Главное это желание, да, — устало отвечает Джейден. — Не знаю, Райли, правда не знаю. Мне надоело каждый раз обнадеживаться, и даже если в этот раз все пройдет успешно, где гарантия того, что я смогу вернуться к своей прежней жизни? Постоянные консультации у врачей, диеты, таблетки, минимум физических нагрузок — это звучит как персональный ад. На форумах и правда полно историй про то, как людям удалось победить рак, но есть ли там истории про то, во что превратилась их жизнь? Раньше Джейден обожал бургеры и картошку фри, ел это буквально каждый день. Он занимался футболом, мечтал попасть в сборную штата, пропадал в тренажерном зале часами, встречался с друзьями в барах. Какая жизнь его ждет после того, как он поправится? Если он поправится. Не важно, какая она будет, главное, что я смогу обнять старшего брата и подколоть его по поводу его музыкального вкуса. Да и не только по этому поводу. — Лучше бы ты выбросила свою старую одежду, — говорит Джей, смотря на кучу мусора, что лежит на полу около стола. — Ты одевалась как угашенная Хелена Бонем Картер. Усмехаюсь, потому что раньше действительно любила все яркое и немного необычное: радужные свитера, кислотные носки, огромные вязаные кардиганы и джинсы с аппликациями. Сейчас мой стиль кардинально изменился — вряд ли в моем гардеробе можно найти что-то ярче голубой толстовки. — Мне было семнадцать, я хотела выделиться из толпы. — И выбрала самый отвратный способ, демонстрируя полное отсутствие вкуса. — Сказал человек, который считает, что люди до сих пор носят рубашки под джемперами. — Это нестареющая классика. — Ты бы еще себе белый пуховик с мехом купил, к тебе бы сразу же выстроилась очередь из невест. Джейден смеется, а я продолжаю свою уборку, чтобы хоть как-то превратить комнату подростка в… комнату не подростка. Может, легче сразу сделать ремонт, а не пытаться избавиться от дурацких наклеек на стене? На столе лежит желтый блокнот, и я уже тянусь к нему, чтобы выбросить, как вдруг Джей вскакивает с кровати и буквально выдергивает тетрадь вместе с моими руками. — Ты что, и его выбросить собираешься? — Не люблю писать в блокнотах, в которых уже что-то написано, — пожимаю плечами я и тянусь за желтой книжкой, стараясь достать до рук Джейдена. — Ты любила его раньше. — Я раньше и нашего почтальона считала самым сексуальным мужчиной на земле. Если честно, он и правда был очень симпатичным: всегда загорелый, в облегающей форме, темные волосы в беспорядке торчали из-под синей кепки. Возможно, он выглядел так, будто собирался на кастинг в порнофильм, но в пятнадцать я считала его круче моделей в рекламе Calvin Klein. — Мне казалось, что для тебя это не просто блокнот, — грустно улыбается Джейден, все-таки сдаваясь и протягивая мне желтую тетрадку в руки. — Не знаю, Джей. Это было давно, и я… — не нахожу слов, чтобы продолжить, просто смотрю на потрепанный блокнот, страницы внутри которого уже скрутились и пожелтели. — В твоей комнате и так много хлама, от которого нужно избавиться, — закатываю глаза, хотя мысленно соглашаюсь со своим братом. — Этот блокнот — не та вещь, которая первой должна уходить в утиль. Джейден открывает дверь, но останавливается, с усмешкой взглянув на нее. — И оторви уже это, — Джей стучит костяшками пальцев по деревянной поверхности, и я сразу догадываюсь, что он имеет в виду — нарисованный от руки знак радиации и подпись «посторонним вход запрещен (членам семьи только со стуком)». — Нормальный человек при большом желании не зайдет в твою комнату, в ней уровень антисанитарии зашкаливает. Ты была права, когда рисовала радиационный знак, у тебя еще хуже, чем на Чернобыльской станции, и… Закончить свою тираду Джейден не успевает, потому что я кидаю в него одну из многочисленных подушек, что лежат на кровати, и брат со смехом закрывает за собой дверь. Теперь этот дурацкий желтый блокнот горит ярким пятном на фоне серых стен, и я не могу думать ни о чем другом, кроме как о нем. Я не открывала его уже несколько лет, но точно помню, что там написан список вещей, которые я хочу успеть сделать в жизни. Господи, как же это глупо. Я решила начать новую жизнь, так что старым вещам в ней не место. Гипнотизирую взглядом потрепанную тетрадку, нервно стуча ногой по полу, и все же решаю прочитать то, что там написано перед тем, как выкинуть.

Вишлист Райли МакКейн: 1. Сходить на концерт Rolling Stones. 2. Побывать на чьей-то свадьбе и сказать тост. 3. Сделать татуировку. 4. Оставить свой след. 6. Сходить на пафосное романтическое свидание. 7. Затеять драку. 8. Быть услышанной. 9. Попробовать все вкусы молочных коктейлей в кафе «Две чашки». 10. Изменить чью-то жизнь. 11. Устроить костюмированную вечеринку. 12. Убежать от полиции.

Последняя строчка написана почерком Джея, и когда я читаю ее, мое сердце пропускает удар:

13. Убедись, что семья будет счастлива.

Усмехаюсь, вспоминая, как долго и ответственно придумывала эти пункты. Я писала все это тогда, когда мы только узнали о болезни Джейдена, на случай… Не знаю, на какой случай, просто тогда, смотря на Джея, мне казалось, что и у меня слишком мало времени, чтобы жить. Что-то из этих пунктов мы придумывали вместе, и Джейден взял с меня обещание, что когда-то я выполню все, о чем написала. — Если через две минуты никто не придет ужинать, то я повешу на холодильник замок! — раздается голос мамы снизу, и я поспешно закрываю блокнот, кидая его в свою сумку. — Я не буду разогревать ужин индивидуально для каждого! Под недовольный монолог мамы о том, что семья должна ужинать вместе, я спускаюсь на кухню, предвкушая очередной душевный семейный вечер, где папа пьет пиво и говорит о том, что все наши соседи петухи, Ноа сидит в телефоне, а мама своей пассивной агрессией убивает не только меня, но и всех вокруг.

***

— Твою мать, — устало выдыхаю я, поправляя лямку черного рюкзака. — Я что, в «Классном мюзикле»? На первом этаже Оклахомского университета происходит абсолютно все, что только может происходить в принципе: какая-то парочка целуется около двери в аудиторию, несколько парней раскрашивают чей-то шкафчик из баллончиков, болельщицы в багрово-белой форме и слишком коротких юбках глупо хихикают, пробегая мимо нас, словно пули, два пони-талисмана радостно прыгают и раздают листовки, скорее всего, на предстоящий футбольный матч. Я уже жду, когда из-за угла появится преподаватель вокала и начнет петь о том, что каждый должен следовать за своей мечтой, а затем обязательно начнутся безудержные танцы. — Ты быстро привыкнешь, — отвечает Шей, не отрываясь от своего телефона. — Скажи спасибо, что университетский хор не устраивает публичных выступлений в столовой. Монтгомери, должно быть, издевается надо мной, потому что я слышу, как она напевает себе под нос «Крутится шар земной». — Это ад на земле. — Ты так же говорила про бар «Гараж», но в выпускном классе тебя было оттуда не вытащить. — Да, потому что это единственное место в городе, где можно выпить что-то получше, чем пиво, разбавленное хлоркой. Шей Монтгомери идеально вписывается в университетскую обстановку: форма волейбольной команды ей слишком идет, длинные черные волосы собраны в высокий хвост, пара прядей падает на лицо, я даже перестаю замечать ее загар, полученный в солярии, который в первые минуты встречи слишком бросался в глаза. Тонкие пальцы с аккуратным бежевым маникюром быстро печатают что-то на экране телефона, и Шей хмурит брови. — У меня начинается депрессия, — стараюсь дышать равномерно, но такое скопление незнакомых мне людей действительно немного пугает. Начинаю ловить на себе каждый взгляд, и от этого становится еще хуже. Я словно новая восковая фигура в музее мадам Тюссо — все то и дело пытаются нагло меня рассмотреть. — Знаешь, я тут подумала, — наигранно радостно поворачиваюсь к Монтгомери, но она даже не отрывается от телефона. — Как насчет того, чтобы прогулять первый день? Покатаемся на скейтах, съедим мороженое, а потом пойдем в кино — фильм можешь выбрать сама. — Тебе что, двенадцать? — усмехается Шей, и я наконец-то ловлю ее взгляд. Девушка Гарри Стайлса, будто только что сошедшая с обложки журнала «Питайся правильно», закатывает глаза и цокает. — Знаю, ты привыкла к более спокойной обстановке в Чикаго, но рано или поздно тебе придется свыкнуться и со всем этим, — Шей оглядывает коридор, а я как маленькая капризная девочка запрокидываю голову назад, все еще думая о мороженом. — Если ты будешь так себя настраивать с самого начала, то у тебя действительно ничего не получится. Все хорошо, Райлс, я и Гарри рядом, мы поможем тебе освоиться, даже не переживай. Со временем тебе даже может понравиться это место. — Кстати, где Стайлс? Если он прогуливает пары, то я с радостью к нему присоединюсь. Гарри и Шей должны были заехать за мной утром, чтобы подбросить в университет и морально поддержать перед первым днем, но в итоге за рулем потрепанного серебряного «жука» была только Монтгомери. — Это я и пытаюсь выяснить, — задумчиво говорит девушка, взглядом возвращаясь к телефону. — Ты что, отслеживаешь его по геолокации? — Конечно, — как ни в чем не бывало отвечает Шей. — Раз ЦРУ можно за всеми следить, значит, можно и мне. Вот же осел! — слишком громко восклицает Монтгомери, но на нас никто даже не обращает внимания. — Он все еще дома, хотя мне сказал, что уже подъезжает к универу. Классический Гарри Стайлс с его классическими опозданиями. — Так что насчет скейтборда? — мило улыбаюсь, пытаясь вызвать у брюнетки хоть капельку жалости ко мне. — Еще не надумала прокатиться? Можем, конечно, поэкстремальничать и взять ролики напрокат. — Слушай, люди пережили страшные вещи: наводнения, чуму, фильмы с Амандой Байнс, так что Оклахомский университет — это сущий пустяк. — Это не университет, а тюрьма, — сдаюсь я, и мы с Шей идем по направлению к моему шкафчику. — Сюда должны ссылать самых жестоких людей: педофилов, нацистов и тех, кто опускает сидения в самолетах. — Прекрати ныть, МакКейн, и возьми себя в руки. Ты получила расписание? — киваю. — Взяла портфолио, чтобы показать его на кружке фотографии? — снова утвердительный кивок. — Помнишь, где находится столовая? — Если я скажу «нет», то ты нарисуешь мне карту университета от руки? — усмехаюсь, останавливаясь около шкафчика, и тщательно проверяю каждую цифру, убеждаясь в том, что он действительно мой. — Если надо будет, я вытатуирую ее у тебя на лбу. Так, а вот и твой шкафчик. Пытаюсь открыть его, но железная дверца никак не поддается, и тогда Шей со всего своего волейбольного размаха ударяет по ней кулаком. На удивление, дверца со скрипом открывается. — Найдешь свой кабинет? У меня тренировка через пять минут, если я опоздаю, тренер разорвет меня на куски и будет присылать меня по частям родителям, — Монтгомери уже собирается уходить, но резко останавливается, разворачиваясь, берет меня за руки и заглядывает в глаза. — Я знаю, что тебе тяжело, Райли. Это совсем новая жизнь, та жизнь, которую ты не хотела, но ты сама понимаешь, что другого варианта для тебя сейчас нет. Просто прими это как факт и постарайся сделать так, чтобы это место вызывало у тебя хоть какую-то улыбку. Ну-ка, улыбнись. — Вы со Стайлсом подписаны на какой-то психологический блог? — бубню я, пока Монтгомери терпеливо ждет моей улыбки. Если я сейчас этого не сделаю, боюсь, что Шей оторвет мне голову и будет играть ей на поле вместо волейбольного мяча. Выдавливаю нечто наподобие улыбки, и когда лицо брюнетки искажает гримаса отвращения, будто она только что увидела в своем супе таракана, оставляю эту попытку. — Лучше не улыбайся, выглядишь так, будто за все время в Чикаго ты ни разу не сходила в туалет. — Ну, спасибо, подруга, ты умеешь поддержать. — Я рада, что ты вернулась. Люблю тебя! — кричит она, растворяясь в толпе студентов. — И я тебя, — тихо говорю я, прекрасно понимая, что Шей уже ничего не слышит. Прислоняюсь лбом к соседнему шкафчику, прикрываю глаза и делаю медленный выдох. В детстве я мечтала о такой университетской жизни: бесконечные вечеринки, спортивные соревнования на стадионе, куча друзей. Родители всегда говорили, что я идеально впишусь в картинку Оклахомского универа и обязательно чего-то добьюсь (конечно, с моими-то медалями за участие в соревнованиях по вышибалам за начальные классы). Видимо, они ошиблись. Чем больше мама говорила про мое светлое будущее, тем отчетливее я стала понимать, что не хочу для себя такой жизни. Ее давление усилилось, когда она окончательно поняла, что Джейден не сможет воплотить ее мечту об идеальном ребенке в жизнь из-за болезни, и тогда она переключилась на меня. Знаете эту штуку, когда тебе о чем-то так много говорят, то потом одно лишь слово вызывает в тебе отвращение? Так же случилось и со мной. К тому времени я уже слишком сильно увлеклась фотографией, поняла, что мне нравится урбанистика, стала мечтать о жизни в мегаполисе. Смотрела бесконечное количество фотографий Нью-Йорка, вдохновлялась снимками фотографов, и поняла, что четко расписанная мамой жизнь совсем мне не подходит. Если бы я проходила психологический тест, то на вопрос «что бы вы выбрали — тихий спокойный вечер в кругу самых близких друзей или бешеную вечеринку с полуголыми парнями», я бы однозначно выбрала первое. И где я в итоге оказалась? На долбанной вечеринке все с теми же полуголыми парнями. Их даже не смущает, что они идут без футболок по коридорам университета. В их мыслях они сейчас самые сексуальные и красивые парни всего мира. — Медитируешь? — слышу я голос рядом с собой и нехотя открываю глаза. Справа от меня стоит Луи Томлинсон, мой сосед, с которым недавно состоялся до ужаса нелепый разговор. Насмешливый взгляд ярко-голубых глаз с первой секунды начинает меня раздражать, а легкую улыбку на губах хочется стереть ластиком. Луи плечом облокачивается на железные шкафчики, руки скрещены на груди, серая толстовка с ярко-оранжевым смайликом, вместо глаз у которого нарисованы крестики, режет глаза, рюкзак уныло свисает с одного плеча. Луи Томлинсон настолько крут, что носит рюкзак только на одном плече, вау! — У меня по расписанию молитва, — наконец выдаю я, складывая учебники в шкафчик. — Видишь, помолилась, и как раз пришел ты. — Осторожнее со словами, МакКейн, я ведь могу в это поверить, потому что ты сейчас молилась именно около моего шкафчика. Конечно же, шкафчик Луи Томлинсона находится рядом с моим! — Похоже, на нас висит клеймо соседей. — Похоже, что так. Луи слишком неторопливо и расслабленно вводит пароль от шкафчика, и я буквально чувствую его усмешку на себе. От Томлинсона даже пахнет приятно — сигаретами, хвоей и чем-то сладким, и мне кажется, будто он пользуется не парфюмом, а каким-то афродизиаком, который притягивает абсолютно всех девушек, и хихиканья и перешептывания студенток где-то позади убеждают меня в этом. Самый крутой парень в университете, это видно сразу. — Значит, ты не шутила, когда говорила, что остаешься в Нормане? — вдруг спрашивает он. — Нет. — Будешь учиться здесь? — Да. — И как тебе Оклахомский университет? — Мечта. — Вау, столько информации от тебя получил, боюсь, что не переварю, — усмехается Томлинсон, закрывая шкафчик и снова устремляя на меня свой ехидный взгляд. — Люблю отвечать по факту. — Работаешь над своим имиджем? Правильно, потому что в последний раз, когда мы с тобой так долго разговаривали, ты без умолку болтала о своих любимых печеньях и носила цветные колготки. — Хочу напомнить, что тогда нам было по девять, и ты постоянно носил одну и ту же футболку с паленой подписью Бекхэма, и верил в то, что он тайно приезжал к тебе ночью, чтобы расписаться на ней. — Эй, вообще-то так и было! — Нет, Луи, это твой папа оставил автограф Бекхэма, чтобы ты отстал от него с бесконечными разговорами о том, насколько он крутой. Луи улыбается, покачивая головой, да и на моем лице невольно появляется улыбка из-за детских воспоминаний. — Не думала, что ты вообще будешь говорить со мной, — честно признаюсь я. — Не думал, что увижу тебя когда-нибудь снова. — Стечение обстоятельств. Томлинсон кивает несколько раз, убирая каштановую челку со лба, и мне кажется, что он прекрасно понимает, что под «обстоятельствами» я имею в виду болезнь Джея. Они с Джейденом хорошо общались, пока Луи не узнал о его болезни и не оборвал с ним контакты. Как и все остальные в этом месте. А потом, как сказал Гарри, он переспал с Кортни Лавейн, которую мой брат любил настолько сильно, насколько только может горячий студент-футболист. — Почему думала, что я не стану разговаривать с тобой? — нагло спрашивает Томлинсон, вырывая из рук мое расписание. — Ты, вроде как, крутой парень, а я новенькая. Классическая ситуация. Луи внимательно изучает расписание и даже не сразу мне отвечает. Он отрывается от сложенного листочка, сканирует меня взглядом, а потом выдает улыбку, прищуривая глаза. — Считай меня тем типом крутых парней, который помогает новеньким освоиться. — И где же освоиться? В твоей постели? — Только если ты сама этого захочешь, — парень наклоняется ближе ко мне, но я лишь закатываю глаза и громко хлопаю дверцей шкафчика, гордо отправляясь на поиски своей аудитории. — Тебе в другую сторону, — раздается насмешливый голос сзади, и я останавливаюсь, чертыхаясь себе под нос. — И ты забыла свое расписание. Поворачиваюсь и вижу, как Луи с издевкой машет передо мной бледно-розовым листком, и я вырываю его у него из рук. — У тебя сейчас английская литература, могу проводить до кабинета, если захочешь. И хоть меня настораживает такая любезность от капитана университетской команды по футболу и объекта обожания всех девушек в радиусе нескольких десятков километров, я пожимаю плечами, как бы говоря «мне все равно», ведь я точно знаю, что такие парни как Луи Томлинсон после такого жеста пойдут провожать давнюю знакомую до нужного кабинета. У меня нет особого желания разговаривать с Луи Томлинсоном по нескольким причинам. Первая — максимально странно общаться с человеком, с которым вы не пересекались много лет, а в детстве пили чай из одной кружки. Вторая — то, как он поступил по отношению к Джейдену, просто отвратительно, так что у меня есть обоснованная причина к недоверию и неприязни. И третья — я знаю типаж таких парней, ничего хорошего от них можно не ждать. Но я стараюсь быть дружелюбной и улыбаться, чтобы это место хотя бы перестало вызывать рвотный рефлекс. Знакомства на новом учебном месте это ведь важно, да? Наверное, я больше боюсь реакции Шей, когда она снова увидит мое недовольное лицо. Уверена, она взбесится настолько, что позовет всех своих знакомых из кружка по вольной борьбе, чтобы они «вправили мне мозги». — Значит, факультет истории искусств? Плетусь за Томлинсоном и, должна признать, идти в его сопровождении очень удобно — перед ним расступаются абсолютно все студенты, освобождая дорогу. С Луи здороваются все парни, студентки мечтательно провожают его взглядом, а заодно и не забывают удивленно и пренебрежительно посмотреть и на меня. — Это было единственным вариантом, — выдыхаю я. — Здесь нет отдельной программы для фотографов. — Хочешь стать следующим Сетом Резником? Удивленно вскидываю брови, и Луи усмехается, видя мою реакцию. — Не думала, что ты знаешь это имя. — Я тоже учусь на истории искусств, потому что только там предусмотрена программа для режиссеров. Говорю на случай, если тебе интересно, — Томлинсон подмигивает мне, и, если бы я могла, замерла бы от неожиданности прямо сейчас, но поток торопящихся на пары студентов не дает мне этого сделать. Луи Томлинсон учится на режиссера? Слишком поразительно, учитывая тот факт, что в детстве он думал, что все фильмы в этом мире снимаются только Стивеном Спилбергом. Футбол, вечеринки и бесконечные поклонницы никак не вяжутся с мыслью о том, что этот парень хочет снимать кино. Если он только не имеет в виду порно. Возможно, я поспешила с выводами насчет третьего пункта — я не так хорошо знаю Луи Томлинсона. — Чувак! — перед нами слишком резко появляется темноволосый парень, внешностью больше похожий на Аладдина, и я сразу узнаю его — Зейн Малик, мы тоже учились с ним в одной школе. — Я уже думал, что ты не придешь! Парень так искренне рад видеть Томлинсона, что накидывается на него с объятиями, и Луи смеется. — Я бы не выдержал пару миссис Вествик один, — продолжает жаловаться Зейн, не обращая на меня никакого внимания. — Меня до жути пугают ее брови, такое ощущение, что она каждый вечер их сбривает, а утром рисует опять, причем в тех местах, где у нормального человека, блин, нет бровей! И я уверен в том, что она предвзято ко мне относится, потому что в прошлый раз, когда мы опоздали на ее пару вместе, выговор получил только я. — Я уже говорил тебе о том, что миссис Вествик неровно к тебе дышит — если ты принесешь ей букет цветов, она зачтет тебе предмет автоматом. — Упаси Господи, — Малик закрывает глаза и крестится. — Даже ради оценки я не готов идти на такие жертвы. Ты видел ее размеры вообще? Если я останусь с ней один на один, она меня съест! — А я бы рискнул, — пожимает плечами Луи. — Зато больше не придется читать романы, которые она обожает, — Томлинсон засовывает два пальца в рот, делая вид, что его сейчас стошнит от одного лишь упоминания слова «книга». Зейн практически не изменился — темные волосы небрежно уложены, черная кожаная куртка ярко блестит, будто парень чистит ее перед каждым выходом из дома, из-под рукавов виднеются татуировки, которые он начал бить еще в школе. Красная клетчатая рубашка повязана на бедрах, на ногах рваные черные джинсы и кеды с разными шнурками — когда Гарри сказал, что Малик учится на английской литературе, я думала, что он пошутил, но люди в Оклахомском университете умеют удивлять. Наконец Малик обращает на меня внимание, взгляд карих глаз с интересом меня осматривает, а потом парень усмехается, складывая руки на груди. — А вот и та, о ком уже все говорят. МакКейн, забыла свои цветные носки дома? Без них еле тебя узнал. — И тебе привет, Зейн. Что ж, я думала, что стану предметом обсуждений в университете, но я не думала, что это произойдет так скоро. Я тут всего лишь пятнадцать минут, а обо мне наверняка уже успели пустить какой-нибудь слух. — Бро, пожалуйста, давай зайдем в кабинет, а то миссис Вествик убьет меня за опоздание. — Я с удовольствием на это посмотрю, — улыбается Луи. — Пошел ты! — Малик замечает, что в кабинет захожу и я, и удивленно вскидывает брови. — Факультет модников-авангардистов в другом здании, МакКейн, ты перепутала аудитории. — Факультет несостоявшихся байкеров тоже не здесь, но ты же почему-то заходишь в кабинет вместе со мной. Зейн усмехается и качает головой, заходя в аудиторию, и мы с Луи идем за ним. Свободных мест практически не осталось, и я устало плетусь в конец кабинета под заинтересованные взгляды студентов, которые даже не пытаются скрыть своего удивления присутствию новенькой. Я даже слышу приглушенное «бедняжка, ее брат наверное скоро умрет, вот ей и пришлось вернуться домой», но решаю не реагировать. Драка в первый учебный день не очень поможет оставаться незамеченной. — Чувствуй себя, как дома, — с улыбкой произносит Луи, усаживаясь с Зейном передо мной. — Постараюсь сделать твое пребывание в Нормане максимально комфортным, новенькая. — Просто помни о том, что я в любой момент могу выложить твою детскую фотографию, на которой ты стоишь абсолютно голый, а твой член можно рассмотреть только под микроскопом, — бросаю я, доставая тетрадь, а Томлинсон лишь мягко смеется, и в этот момент в аудиторию заходит миссис Вествик, спасая меня от дальнейшей беседы со своим надоедливым соседом.