Дорога домой

Остаток путешествия прошел более спокойно, хоть миссис Фоули и пыталась разыгрывать оскорбленную гордость, нервно раскрывая веер при виде Сидни на палубе. Но темперамент дамы не позволял ей грустить слишком долго и через пару дней она к всеобщей радости излила свой пыл на иную кандидатуру. Вот и сейчас, на суше, Сидни взирал на то, как мистер Эррингтон суетился вокруг багажа миссис Фоули и ее дочерей, тогда как дамы с любопытством выглядывали из-под своих зонтиков и беззастенчиво строили глазки встречающим на пристани. Но беспокойство джентльмена было напрасным: едва сундуки спустили с трапа на твердую землю на повороте появился открытый экипаж, из которого почти на ходу выпрыгнул помятый и явно еще не совсем протрезвевший джентльмен. Он быстрыми шагами с нарушением траектории подошел к семье Фоули с распростертыми объятьями и воскликом «Моя дорогая» нарушил все планы мистера Эррингтона на продолжение услужливого знакомства. Пока сундуки Сидни выгружали в порту и грузили в нанятый экипаж он печально стоял на пристани и вглядывался в морскую гладь: где-то там, за много миль отсюда, по еще зеленым лугам в одиночестве грустно бродила его Шарлотта. Более суровый ветер трепал ее каштановые кудри и заставлял слезиться ее усталые глаза. Хотелось немедленно сесть на корабль и отплыть обратно, к ней, но на подобные поступки он отныне не имел права. Хватит импульсивных поступков! Он должен планировать и достигать! И Сидни с силой вонзил наконечник трости в рыхлый прибрежный песок, словно ставя восклицательный знак в своем повествовании. Но кого он обманывал? Он приехал на Антигуа не действовать, а убегать от жизни. И резко опущенная голова и опавшие плечи снова превращали его в неуверенного в себе человека. Так за минуту он резко сменил настроение с саркастической усмешки до мечтательного созерцания и от твердой решимости до чувства собственной бесполезности. И поделиться своими страхами и сомнениями здесь, на Антигуа, было не с кем. Единственным человеком, кто мог помочь ему разобраться во всем этом беспорядке своим здравым смыслом была та, от кого ему следовало держаться подальше. Сердце снова кольнуло. И вновь обратив свой взгляд в сторону Англии он дал себе установку сделать все возможное, чтобы извлечь максимум пользы из своего пребывания на островах и сократить долг семьи перед леди Денем, даже если ему самому придется выйти на плантации и работать руками под палящим солнцем. Быть может в его душевном состоянии физический труд и был единственно верным решением? Но размышления его были прерваны: багаж был уложен и ожидал своего хозяина, чтобы доставить его в уютный отдаленный от порта дом на Антигуа. До дома добрались как раз вовремя: легкие капли дождя на стекле кареты уже превратились в самостоятельные струи, а песок под колесами становился влажным и вязким. Накатанную дорогу, если дождь усилится, могло размыть в любой момент. Старый Олсен, охранявший дом, завидев приближавшийся экипаж, беспокойно потянулся к заряженному ружью, но когда из кареты вышел Сидни, отставил ружье в сторону и всплеснул руками: — Матерь Божья, мистер Сидни! Что ж вы не предупредили, мы бы зажгли огонь к вашему приезду и просушили дом! — и старый слуга засуетился вокруг багажа своего хозяина. — Не беспокойся, Олсен. Все в порядке. Это была спонтанная поездка. Иначе я бы, конечно, тебя предупредил. — И Сидни улыбнувшись обнял ошеломленного Олсена как дорогого друга. Багаж быстро перенесли в дом. Лошадей укрыли в конюшне, а кучера пригласили проследовать на кухню, где обеспечили ему сытный обед и даже немного рома. Дождь за окном усиливался и скоро лил уже сплошной стеной. Поднявшись на второй этаж чтобы переодеться Сидни с опаской теперь оглядывал потолок. Если не считать пары часов, которые он провел здесь прошлой зимой по дороге на плантацию мистера Лэма для исполнения последней воли своего наставника, его не было в этом доме почти три года. Кто знает, как следили за состоянием крыши в его отсутствие и выдержит ли она сезон дождей? Но опасения его были напрасными. Верный Олсен, один из первых освобожденных рабов, тщательно смотрел за состоянием дома своего хозяина, ежегодно проводя плановый ремонт. Вот и этим летом он заново перебрал всю крышу и частично заменил битые черепки, обеспечивая сухость в доме в сезон дождей. Частичной замене подверглись и водопроводные трубы, благодаря чему этот дом не испытывал проблем с питьевой водой, как остальные жители острова. Сидни умылся и переоделся в свежее белье, спустившись как обычно к ужину лишь в рубашке и брюках, без жилета. Его отдаленный дом и сложившийся годами уединенный образ жизни накладывали некоторые вольности на предпочтения в одежде, и жилет и галстук на Антигуа он обычно откладывал только для особых случаев, которых на острове было не много. Олсен суетится за столом, радостно извлекая из шкафов фарфор и столовое серебро, почти забытые и похороненные в сундуках за последние три года. — Счастье-то какое, нас благословили дождем! — Причитал он. И хотя дожди в сентябре на Антигуа были привычным делом, старый плантатор, не понаслышке знакомый с дефицитом пресной воды на острове, радовался дождю каждый раз как ребенок. — Присядь, Олсен. Раздели со мной ужин. — Ох, я бы с радостью. Но нужно еще столько всего сделать! — И старый слуга, растроганно пытаясь стряхнуть внезапную слезу, поспешил удалиться, но ощутил теплую руку Сидни на своем запястье. — Я настаиваю, Олсен. Меня не было почти три года. А что может больше сказать о жизни здесь, чем доверительный разговор за обедом? — Он устало улыбнулся, чувствуя неуверенность своего слуги. Сейчас Сидни отчаянно нуждался в друге. И Олсен сдался. Сдавленно сглотнув и выдвинув тяжелый дубовый стул, он устроился на краешке стола, неуверенно ковыряя фарфоровую тарелку столовым серебром. Но пара бокалов эля вернула его в состояние духа. — Вы выглядите иначе, мистер Сидни. Увереннее, теплее и, позвольте сказать, мягче. — Озадаченно произнес пораженный Олсен. — Это так заметно? — Сидни задумчиво потянулся к бокалу и откинулся на спинку стула, но не отпил, а продолжал вертеть хрусталь в руках. — По моему опыту такие перемены в мужчине способна произвести только женщина. — Да, прекрасная женщина. То, от чего я бежал и прятался здесь, на Антигуа, настигло меня в Англии, в моем родном городе. — Тогда, позвольте спросить, почему вы здесь один? Где ваша дама сердца? — Не все так просто, Олсен. Да, я влюблен и знаю, что чувства мои взаимны. Но в силу обстоятельств вынужден жениться на другой. По сути этим шагом я должен выкупить свободу своего брата… — Ценой собственной свободы, — кивнул мудрый Олсен. — Да, — подтвердил Сидни и хотел было на этом закончить разговор, но фантомная боль на его левом безымянном пальце, где должно было располагаться обручальное кольцо, не давала покоя. И он продолжил. — И по иронии судьбы та женщина, в попытке забыть которую я прибыл впервые на Антигуа много лет назад, теперь является моей невестой. Но боже я всем сердцем не желаю этой свадьбы. Настолько, что сбежал сюда, только бы избавиться от ее душного общества и вдали от нее найти способ выйти из помолвки. — Я понимаю вас, мистер Сидни. Слишком много лет моя жизнь мне не принадлежала. И я как никто другой понимаю насколько важно иметь возможность поступать правильно, в соответствии с стремлением души и сердца. В такие противоречивые дни мне помогали мудрые заветы предков и благословенные обряды шаманов. Вам тоже нужно очистить душу, чтобы открыться новым возможностям. — Мне не помогут ваши шаманские обряды, Олсен, — Сидни грустно улыбнулся и отпил из бокала. — Вашему разуму — нет, но они помогут вашей душе. Не отказывайтесь, мистер Сидни, обрести покой и прозрение. Скоро новолуние и прибудет шаман с Барбуды. Подумайте, возможно это поможет вам. — Спасибо, Олсен. Но мне не будет покоя без нее… — Я не настаиваю. Да и время на принятие решения еще есть, мистер Сидни. — И старый слуга доверительно похлопал Сидни по плечу и удалился. Выйдя за пределы столовой Олсен торопливо поднялся на верх, выдворяя из спальни хозяина поспешно нанятую для него жрицу любви: в свете последних событий мистеру Сидни она явно не понадобится. У его молодого хозяина была любовь, предать которую он не посмеет. И вложив женщине в руку горсть монет старый Олсен беззастенчиво вывел ее через черный ход в непогоду, пока его хозяин меланхолично предавался раздумьям в своем тускло освещенном кабинете. Прежде, чем перейти к рабочему столу, Сидни долго стоял у залитого дождем окна. Дождь стеной здесь, как и туман в Англии в день его отплытия, словно отражали неясность и запутанность его ситуации. За неделю ничего не изменилось. Но туман рано или поздно рассеется, а дождь — закончится. Настанет солнечное ясное утро. И подобной погоды в своих личных делах Сидни жаждал с особенной яростью. Обходя стол, он задел и раскрутил глобус до Британских островов. Городка Виллингден на карте не было. Впрочем, как и Сандитона (Том, конечно же, был бы расстроен). И ориентируясь на Лондон он особенно тщательно изучил расстояние до Сент-Джонса, сожалея о том, что техника и технологии движутся столь медленно, что расстояние, измеряемое длиною руки на карте, он вынужден преодолевать на корабле от 1 до 3 недель. В этот момент яркая вспышка сверкнула за окном и словно озарила мысли Сидни попутно. Действительно, разница в быстроходности судов и есть ключевая характеристика. Если пополнить свой торговый флот новыми быстроходными судами, он сможет обеспечивать за год в 3 раза больше рейсов, а значит сможет увеличить товарооборот в три раза! В этом простом решении скрывался отличный шанс ускорить выплату долгов Тома. И он воспользуется им, написав завтра же несколько писем на верфи Балтимора. Довольный своим решением он устало поднялся наверх и приготовился ко сну, но еще долго лежал в темноте, вглядываясь в колышущиеся на ветру белые шелковые занавески. Сильные порывы ветра за окном создавали сквозняк и заставляли занавески жить своей жизнью. Складки на легкой ткани формировали в ночи для Сидни до боли знакомый образ, словно он мог перенестись во времени и пространстве и ясно увидеть белое платье Шарлотты, трепещущее на утесе на ветру. Так мысль за мыслью и воспоминание за воспоминанием привели его вновь в тот день, когда он впервые был удостоен ее поцелуя и, засыпая, он почти чувствовал ее губы на своих губах, проваливаясь в глубокий сладостный сон. --- На утро дождь прекратился, но состояние Сидни не улучшилось. Он по-прежнему словно плыл в тумане. Его мутило и укачивало, хоть он и стоял сейчас уже на твердой земле. Хотелось освежиться, и Сидни очередной раз жалел о том, что в этом теплом мягком климате отсутствовали горные реки. Прихватив полотенце, он направился в уединенную бухту в 10 минутах ходьбы от дома, где кусок скалы по утрам затенял водоем, и вода прогревалась значительно медленнее. Раздевшись и погрузившись в море по пояс Сидни теперь зачарованно оглядывался по сторонам. Яркие краски, совершенно иной птичий гул, мягкие волны и изумрудная вода, — все это, безусловно, понравилось бы Шарлотте. И он был бы рад разделить с ней радость этих ее открытий, опять забывая, что счастье для них невозможно. Мысли о Шарлотте, морской прибой и уединенная бухта, — все это привело его к воспоминаниям о неожиданной и неуклюжей встрече с ней в Сандитоне, и легкий румянец накрыл его целиком. Он ни раз с той встречи мысленно возвращался в бухту и обдумывал свое и ее поведение, но на удивление не испытывал раскаяния, словно разговаривать с ней в обнаженном виде было самой естественной вещью. Впрочем, от него не ускользнуло, что его бравада от неожиданной встречи была своеобразным защитным механизмом от ее вездесущего присутствия в его жизни, когда привычные рамки двигались и разрушались. И хотя он был твердо уверен, что в тот момент еще не помышлял о Шарлотте в романтическом плане, он все же смел надеяться, что с ее стороны оттепель в отношениях возникла именно после встречи в бухте, когда маски (и не только) были сброшены. Образ Шарлотты и варианты развития событий встречи в бухте, которые ни раз преследовали его во сне, сейчас одолевали его с новой силой, и, чтобы очиститься, он окунулся в воду целиком и проплыл под водой довольно большое расстояние. Но теплая вода, омывающая тело, не помогала. А значит, чтобы успокоиться, ему придется плавать сегодня усиленно и долго. Сидни уже тридцатый раз пересекал бухту от одного края до другого, когда начал, наконец, уставать, и, перевернувшись на мелководье на спину и безразлично взирая на ясное голубое небо, он позволил волнам самим двигать его тело к берегу. Время словно исчезло. Звуки вокруг уходили на дальний план. Сидни закрыл глаза, расслабляясь, и вызывая в памяти родной и чистый образ Шарлотты. Отвлеченный на собственные мысли он не заметил движения в воде и спустя мгновение вздрогнул, когда по его груди прокатились две цепких руки, вновь вызывая в памяти сравнения со змеями. Сидни сразу очнулся, отпрянул, коснулся дна ногами и с удивлением обнаружил позади себя обнаженную женщину: уроженка Антигуа испытывала на богатом джентльмене свои чары, стараясь найти для жизни нового покровителя. — Что вы делаете? — возмущенно спросил Сидни. — А на что это похоже, мистер Паркер? — И руки женщины снова тянулись к его груди. Но Сидни попятился назад, ускользая от ее прикосновений и пытаясь прикрыться толщей воды. — Мне это не интересно. Оставьте меня одного! — Каждому человеку в этом мире нужна любовь, — и женщина настойчиво двигалась в его направлении. — Вы ошибаетесь. Вам нечего мне предложить. У меня уже есть любовь и я ни на что ее не променяю. В любви не бывает измен. Одевайтесь и оставьте меня. Вам здесь нечего ловить. — И он строго смотрел нарушительнице покоя исключительно в глаза, словно не замечая обнаженной плоти, выставленной сейчас напоказ. — Вы не торопитесь? Что ж, тогда уйду я, — и Сидни уже было развернулся, когда услышал опечаленный голос профессионалки. — Теперь я вижу. Признаюсь, мистер Паркер, я давно не встречала верного мужчины. И вашей избраннице действительно повезло. — И женщина отвернувшись стыдливо проследовала к берегу, а Сидни, проследив ее удаляющийся силуэт, испытывал к ней только искреннюю жалость. --- С момента досадного недоразумения прошло почти две недели, и к счастью больше его покой никто не нарушал. Сидни по-прежнему по утрам плавал в бухте, а позже садился за деловые письма или объезжал плантации в поисках новых контрактов или обсуждая дела с управляющим имения Джорджианы. Жизнь шла своим чередом, но сейчас он особенно остро испытывал одиночество понимая, что новостей из Англии не было до сих пор. К счастью именно в этот день в порту разгрузился массивный корабль и ближе к вечеру на стол мистера Сидни Паркера попали долгожданные письма. Письма от брата и от Мэри он вскрыл в первую очередь. Том беспокоился о его внезапном отъезде и задавал непоследовательные вопросы о том, какая погода на Антигуа, когда он вернется, назначена ли дата свадьбы, как чувствует себя миссис Кэмпион. Из хода его мыслей Сидни извлек лишь то, что брат его думал, что он с миссис Кэмпион решили устроить медовый месяц до свадьбы. Нет! Он должен был обязательно ответить Тому, что он на Антигуа один. Том не первый раз сводил его с ума в своих интересах! Письмо от Мэри доставило больше удовольствия. Она писала о ходе строительства в Сандитоне, восхваляя умения и навыки мистера Стрингера и его перспективного помощника мистера Робинсона, которого Сидни по едким замечаниям помнил еще с крикета. Новости о племянниках и племянницах о читал с большим удовольствием, понимая, что не может сдерживать улыбки от просьбы Генри собрать и прислать ему самые красивые местные ракушки. Артур просил прислать ананас. Бабингтон рассказывал о тишине в свете. Похоже инцидент с лордом Винтерсом так и остался незамеченным и в отсутствие в Лондоне Шарлотты лорд переключил свое внимание на иной объект, хотя мужу этой блестящей дамы это не очень понравилось. Кроу в своем послании подробно писал о поведении миссис Кэмпион. По словам друга Элиза не сильно опечалена его отъездом и бывает на всех мероприятиях. Но частота ее разговоров о свадьбе к счастью снизилась. Но это может быть не столь обнадеживающим, если дама считает, что новизны в этой теме уже нет. Сидни закрыл глаза. Элиза была последним человеком, о котором ему хотелось думать. Но он до сих пор был помолвлен! И сцена в ночь его отъезда все дополнительно усложнила. С тех пор они не виделись и не общались, хотя ее поведение действительно требовало объяснений. И словно в ответ на его вопрос в ворохе писем, которые он перебирал, засветился конверт, надписанный ровным изящным почерком. Элиза. Он повертел легкий конверт, опасаясь открывать его. Что там было? Вряд ли он мог рассчитывать на ее осознанное решение освободить его от данного слова. Он вскрыл конверт. Надпись внутри состояла всего из одного предложения. Даты. "21 апреля". И все. Он закрыл глаза и устало опустил голову на руки. Он снова был на Антигуа и снова думал об Элизе. Но как изменились за 10 лет его мысли по этому поводу!