Внеплановый выходной

В дни, как эти, всё, что может пойти не так — идёт не так. Так Джеймс думал каждый раз, когда случалось что-то непредвиденное. Непредвиденное длилось уже неделю и явно не собиралось прекращаться. Сегодня воскресенье. Содорская мастерская по ремонту локомотивов, которая обычно шумела и искрила от проводимых работ, практически пустовала. Большинство рабочих разошлись по домам, остались лишь дежурные на всякий случай. Джеймсу не раз приходилось кое-какое время стоять в огромном сером ангаре в ожидании ремонта, но впервые время простоя так затянулось. Теперь скучные будни стали еще скучнее. Локомотив счастливый, когда приносит пользу. Для того чтобы приносить пользу, нужно двигаться. Двигаться Джеймс не мог, простаивая на запасной колее в самой глубине ангара. Слева от него было пустое пространство, заканчивающееся одинокой дверью для персонала, возвышающейся над полом на бетонном помосте, от которого вниз шла лестница с синими перилами, а справа — в аккуратных стопках стояли какие-то ящики с деталями. По крайней мере, отсюда был хороший обзор на всю мастерскую, но наблюдать за кипящей в ней жизнью быстро надоело. Джеймс не любил наблюдать за чьей-то работой, он любил быть частью работы. Но ничего не поделаешь — нужно ждать, когда новое сцепное дышло доставят с Большой земли. На это требовалось время. Джеймс опустил взгляд, разглядывая унылый серый пол с запрессованными в него рельсами, лишний раз убеждаясь, что ничего интересного там не происходит. Действительно, как неожиданно. — Приветствую тебя, мой друг, почему ты так невесел? — Виктор как всегда подъехал к своему пациенту, чтобы морально его поддержать. — Посмотри, какая прекрасная погода сегодня! Джеймс оторвался от вдумчивого созерцания пола, посмотрев сначала на Виктора, а затем на потолок. Серые оцинкованные листы перечеркивались сложной поддерживающей крышу конструкцией из толстых железных балок, не дающих свету проникать через открытые кровельные люки. — Да, — сказал Джеймс, даже не пытаясь скрыть сарказм. — Погода такая прекрасная, что потолок сегодня аж сияет… серостью. — Ох, — проворчал Виктор. — Я могу выкатить тебя во двор. Джеймс сам не заметил, как усмехнулся: у ремонтного паровоза слишком мягкий характер, чтобы пытаться выглядеть сердитым. Виктор был приятной компанией в мрачные моменты ожидания. Паровозы приезжали к нему со всего Содора для ремонта, и он всегда находил время для дружеской беседы, помимо своих прямых обязанностей. Как ни как его талант диагностировать неполадки собратьев с первого взгляда раньше, чем механики успеют выявить их путем тщательного осмотра, делали его просто незаменимой частью мастерской. А разговоры с пациентами как раз и помогали понять, что с ними не так. — Я подожду момента, когда смогу выкатиться самостоятельно. Виктор работал в мастерской Содора уже много лет и повидал немало неприятного, но скука от ожидания — наверное, самое тоскливое из всех зрелищ. — Хватит киснуть, Джеймс, иначе краска потускнеет. — Я перестану киснуть, когда смогу приносить пользу. — Ты можешь приносить пользу и здесь. — О, конечно, я рад украсить собой твою серую мастерскую, — Джеймс изменился в лице, словно вспомнив что-то приятное. — Можешь не благодарить, кстати. Но взаперти много народу меня не увидит и не восхитится. Виктор хмыкнул, не сдержав смешок. Самому известному красному локомотиву Содора всеобщее внимания было так же необходимо для комфортного существования, как и пар. Естественно, не получая восхищенных взглядов своих пассажиров в яркий солнечный день, Джеймс расстраивался и унывал. — Джеймс, помнишь, как я прибыл на остров на корабле? — как бы между прочим сказал Виктор. — Нуу… — осторожно сказал Джеймс, не до конца понимая, к чему это ремонтник внезапно вспомнил. — Нет? Откуда, меня там не было. — Так вот, когда меня выгружали с борта корабля, то нечаянно столкнули в воду. Так я, наполовину погруженный в воду, простоял около пирса долгое время. Моя краска слезла… А соленая вода вызвала коррозию, — рассказывая, Виктор видел, как на лице собрата явственно отражается отвращение: Джеймс очень болезненно реагировал на тот факт, что чья-то внешность может исказиться под воздействием внешних сил. — Корпус покрылся склизкими зелеными водорослями и полипами… Они росли на тех механизмах, о которых я раньше и не думал. — Это та часть твоей биографии, о которой мне вовсе не хочется слушать в таких ярких подробностях, — Джеймс скривился, смешно наморщив нос. — Так к чему это я… — Виктор деланно задумался. — Ах, да. Я к тому, что ожидание, когда ты не по песочницу в морской воде — не так уже и плохо… — Все-все, Виктор, — красный паровоз поспешил согласиться, опасаясь, что от подобных страшилок его краска не то что потускнеет, а совсем слезет. — Я счастливчик, ведь меня не уронили в водоем, а оставили в твоей прекрасной сухой мастерской. — Именно! — Виктор расплылся в широкой улыбке. — Цени то, что есть. Где-то позади раздался устрашающий лязг металла вперемешку с возмущениями механиков и робким «Упс, простите-простите» Кевина. Виктор закрыл глаза и поморщил лоб: если его портативный помощник-кран опять что-то уронил или сломал — значит перерыв окончен. — Позже поговорим, Джеймс, никуда не уезжай, — рассеянно сказал Виктор, выпуская из трубы облачко дыма и давая задний ход. — Хм-м, ла-а-дно, — протянул Джеймс. Он не понял, пошутил ли Виктор или говорил серьезно, просто забывшись. — Словно у меня есть выбор.

***

Грег не любил воскресенья — на это был ряд причин. Основная причина в том, что воскресенье для него — рабочий день, а найти няню для семилетней дочери в выходной было практически невозможно. В воскресенье все хотели быть дома со своими детьми, а не нянчиться с чужими. И если обычно ситуацию спасала тетя Салли, то сейчас она слегла от гриппа и не могла заботиться о малышке Аннабель. Единственное, что смог придумать Грег — отпроситься с работы. Но явиться все равно придется, чтобы со всем разобраться и не получить в понедельник вагон неожиданных проблем. Так как дочку оставить было не с кем даже на час, мужчина взял ее с собой — ничего страшного не случиться, если она просто подождет несколько минут у двери. — Папа, а мы пойдем сегодня на ярмарку? — спросила девочка, едва поспевая за широкими шагами родителя, пока он вел ее за руку. — Там будут овечки. — Конечно, пойдем, Энни, — Грег улыбнулся, с нежностью посмотрев на дочку. — Но сначала папа зайдет на работу на несколько минут. Аннабель энергично закивала. Она была умной девочкой и знала, что папина работа очень важна. От остановки до мастерской вела широкая асфальтированная дорога, напоминающая серый шов на сплошном зеленом покрывале пышной растительности. Чем ближе они подходили, тем больше редел лес, открывая вид на огромную ремонтную постройку и прилегающие к ней склады, опутанные сложной сетью железнодорожных путей. Отец повел Аннабель не к центральным воротам, а к торцу здания, где был служебный вход, позволяющий быстро добраться до административного офиса. Вдоль кирпичной стены стояла потрепанная временем, но бережно вскрытая лаком деревянная лавочка. На нее Аннабель и усадили. — Энни, — сказал Грег, присаживаясь на одно колено перед дочкой. — Мне нужно отойти, чтобы увидеться с начальником. Подождешь меня здесь? — А ты надолго, папа? — она посмотрела на отца, сложив брови домиком, всем своим видом демонстрируя, что не желает оставаться одна. — Всего минут на десять, — Грег улыбнулся и поцеловал ее в покрытую веснушками щеку. — Быстро вернусь. — Пап, щекотно! — Аннабель хихикнула, отпрянув от щетинистого лица отца. — Будь умницей и никуда не уходи, — Грег поднялся на ноги, проведя ладонью по рыжим волосам дочери, заплетенным в высокий хвостик. — Хорошо, — девочка послушно сложила руки на коленях, мотая ногами туда-сюда. — Не задерживайся только. Отец ушел, быстро пропав за дежурной дверью большого и мрачного здания, а Аннабель послушно сидела и ждала, разглаживая подол легкого летнего платьица. Хватило ее ненадолго: отца все не было и не было, а во дворе мастерской ничего не происходило. Сегодня даже поезда не приезжали на ремонт, только ветер медленно гонял пыльные вихри по пустырю. Она обернулась, посмотрев на чуть приоткрытую дежурную дверь: вместо привычного треска, скрипа и гула непонятных механизмов, сегодня оттуда лилась тишина. Аннабель уже не раз бывала в мастерской мельком, как сейчас, и прекрасно знала, что по выходным дням жизнь здесь замирает. От этих знаний легче не становилось — ей все равно было одиноко и неуютно. Подождав еще минуту, девочка спрыгнула со скамейки и направилась к большой двери. Возможно, папа так задержался, потому что говорит с кем-то из коллег. В таком случае ей следует его поторопить! Старая дверь открылась, тихо скрипнув железными петлями. Аннабель ступила на помост, оглядев обширное пространство мастерской. Здесь было так тихо и пусто, только немногочисленные рабочие в синих комбинезонах виднелись у противоположной стены, настраивая какие-то непонятные и пугающие с виду механизмы, а работающий здесь узкоколейный паровоз вывозил куда-то за пределы ворот платформу с арматурой. Чуть осмелев, Аннабель прошла вперед, берясь ладонями за поручень, который доставай ей до плеча. — Ух ты… — сказала она в полшепота, увидев большой локомотив, неподвижно стоящий внизу. Для местных детей наблюдение за проезжающими поездами было чем-то чарующим и особым, как некий ритуал, который никто не желал нарушать. Следовательно, многие знали ярко-красный паровоз с вкраплениями благородного золота. Аннабель не была исключением — не раз видела его, когда была вблизи железной дороги. Аннабель, не в силах превозмочь любопытство, осмелилась подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть. Она отняла руки от перил и медленно спустилась по лестнице, и наконец увидела его лицо. Он безразлично наблюдал за опостылевшей мастерской, полуприкрыв глаза: обычно такое выражение бывало у людей, когда они едва сдерживаются, чтобы не уснуть от скуки. Достигнув последней ступеньки, она остановилась, задумчиво приложив палец к подбородку. Несмотря на позитивную расцветку, паровозик казался ей таким грустным и одиноким. Аннабель сделала несколько шагов вперед и решительно поздоровалась: — Привет! Как тебя зовут? — Что? — красный локомотив растерялся от неожиданности, но быстро справился с собой. — То есть, э-э, я Джеймс. Сегодня Джеймс не ждал гостей, как и в любой другой день. Здесь никогда ничего выходящего за рамки обычного не происходило, поэтому сейчас он, удивленно вскинув брови, косился на маленькую девочку, стоящую за десяток метров от него, словно забыв, что нужно делать, когда с тобой разговаривают. — Меня зовут Аннабель, — невозмутимо продолжила она, заложив руки за спину и переваливаясь с пятки на носок. — Но все называют меня Энни. В памяти красного паровоза всплыл образ пассажирского вагончика по имени Энни, которая теперь ездила вместе с Томасом. На девочке было бежевое платье, так напоминающее цвет корпуса ее железнодорожной тезки. Эта аналогия показалось Джеймсу забавной, и он, забыв о потрясении, подарил ребенку фирменную лучезарную улыбку, выработанную за долгие годы работы с пассажирами. В конце концов, разве это не то самое внимание, которого ему так не хватает сейчас? — Откуда ты здесь, малышка? — Я зашла через большую дверь, — она осмотрелась, как будто выискивая кого-то взглядом. — Со двора… — Хм, если ты просто потерялась, — он тоже осмотрел доступную ему площадь: людей на территории мастерской был минимум и те не обращали на ребенка никакого внимания, — то я не тот, кто сможет отвезти тебя домой. Ну, ты понимаешь. Я же не автобус. — Ты красный, как автобус, — заметила Аннабель, ткнув пальцем в яркое покрытие корпуса, выставляя это, как весомый аргумент. — И как телефонная будка. — Может быть, но я определенно прекраснее любого автобуса, — Джеймс нахмурился, отведя взгляд. — И определенно подвижнее будки… — Но сейчас-то ты стоишь, — Аннабель хихикнула в кулачок, когда паровозик, по-прежнему не глядя на нее, совсем как обиженный ребенок, надул губы. — Как будка! Внезапно она замолчала, осознав, что действительно обидела его: на то, что он не может двигаться, наверняка есть причина. — П-прости, Джеймс, наверное, ты не ездишь, потому что тебе плохо. Джеймс заметил ее смущение и смягчился. На самом деле, ему нравились дети за их искренность и непосредственность. Мимо какой бы станции Джеймс не ехал, если там есть дети, они обязательно будут здороваться и приветливо махать, выражая неподдельную радость и восхищение от встречи. От взрослых людей подобного отношения не дождешься — им чаще всего было все равно, кто тянет их вагоны, главное, чтобы не опаздывал и аккуратно останавливался. У взрослых людей полностью отсутствовал эстетический вкус. — Я не обижаюсь, Энни, — он дружелюбно улыбнулся, располагая к себе. — Я и вправду здесь на ремонте, так что все нормально. — Мой папа тут работает, — слова успокоили Аннабель, и она заговорила чуть смелей. — Он говорит, что ремонт для паровозиков — как поход в больницу для людей, — она рассеянно потерла предплечье, — а поход в больницу не всегда приятен. — Хех, единственное, что здесь неприятно — это скука, — мягко объяснил Джеймс. — В самом ремонте нет ничего страшного, я просто вынужден ждать новых деталей. — А каких деталей? — заинтересованно спросила Энни, осматривая огромный локомотив, словно пытаясь отыскать неполадку самостоятельно. И ей таки удалось заметить то, чего не хватало. — Вот тех штучек на колесах? Она указала пальцем на три черных колеса, которые когда-то соединялись друг с другом подвижной частью паровой машины — сцепным дышлом, а теперь этот элемент отсутствовал. — Отличная наблюдательность. Может быть, когда-нибудь ты станешь механиком, — Джеймс мило улыбнулся ей. — Эти штуки позволяют мне двигаться, а пока их нет — я должен ждать. — А тебе не больно? — на веснушчатом личике Аннабель отразилось искреннее беспокойство. Джеймсу было приятно, что о его состоянии так пекутся, но он не знал, как объяснить ребенку, что именно чувствует локомотив, когда у него что-то ломается. Во всяком случае, они подвержены болевым ощущениям намного меньше людей, поэтому стоило спасти Аннабель от волнения. — Ох, нет, — заверил он. — Немного некомфортно, но не больно. — Но скучно? — Простаивание на одном месте на протяжении многих дней особо увлекательным не назовешь. Выражение Джеймса всего на секунду переменилось: он опустил уголки губ, печально уставившись в пол, но затем вновь усмехнулся своей гостье, как ни в чем не бывало. Энни заметила метаморфозу и хотела поддержать его, потому что в столь юном возрасте она уже успела понять, что такое одиночество. Девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела, вздрогнув от резкого отклика и обернувшись. Джеймс с тихим «хм» проследил за ее взглядом, насколько позволяло ему его положение. — Энни! — По лестнице, ведущей от дежурного входа, в спешке спускался ее отец. — Солнышко, я же просил тебя ждать на лавочке и никуда не ходить! — Прости, пап, мы просто говорили. Грег и так понял, что его дочь просто не удержалась, чтобы с кем-нибудь не заговорить; на этот раз ее выбор превысил все его ожидания. Снисходительно улыбнувшись, он покачал головой. — Ты же видишь, паровозик болеет, не беспокой его, — ласково сказал он, беря дочку за руку и ведя к выходу. Затем он обернулся на красный локомотив. — Прости, Джеймс, она больше не будет тебе надоедать. — Оу, все в порядке, — Джеймс с едва уловимым сожалением смотрел, как отец уводит прочь маленькую собеседницу. — Она составила мне хорошую компанию. Аннабель обернулась, чтобы напоследок взглянуть на нового друга. Он мягко улыбнулся ей, а она помахала ему рукой. — Еще увидимся, Джеймс! Обещаю! — крикнула Энни на прощанье. — Выздоравливай! — Обязательно, постараюсь! Джеймс удерживал на лице улыбку до тех пор, пока люди не притворили за собой дверь. А затем вздохнул и вновь уставился в унылый серый пол. До этого момента он не чувствовал, как ему одиноко…

***

Трубка телефона опустилась на рычажок с тихим «клац». Грег потер лицо ладонями, походив туда-сюда по прихожей, а затем взглянув на большие часы с маятником, висящие на стене. Они показывали восемь утра. Ни так уж и много времени на то, чтобы придумать, с кем оставить дочку перед работой. Каникулы для родителей, когда детей не с кем оставить, превращались в сущий ад… Когда Грег зашел на кухню, Аннабель сидела за столом, разбросав вокруг себя листики бумаги и карандаши, и сосредоточенно рисовала. Она всегда вставала поразительно рано в выходные дни, потому что папа делал ей завтрак, а затем отводил к тете Салли. Но в этот раз что-то пошло не по плану. — Тетя Салли до сих пор не выздоровела, — сообщил Грег, отвлекая дочурку от ее занятия. — Может быть, наша соседка, миссис Терренс согласится за тобой присмотреть. Девочка резко подняла голову, взглянув на отца. — Но, пап, я не хочу. Она строгая. — Ну, солнышко, ничего не поделаешь. Мне нужно на работу. Грег отодвинул стул и присел напротив дочери. Она задумчиво приложила палец к губам, словно обдумывая предложение, а затем нахмурилась, явно не соглашаясь с ним. — А можно я пойду с тобой на работу? — внезапно попросила Аннабель. — О нет, — возразил он. — Мастерская, правда, не место для детей: там шумно, много опасных механизмов и я не смогу за тобой присмотреть. Аннабель поникла, а затем пошарила в многочисленных листочках, доставая нужный и демонстрируя его отцу. Грег наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть: на рисунке был изображен забавный «пухленький» паровозик, сходство с оригиналом проглядывалось разве что в красно-черно-золотистой ливрее. — Я просто хотела проведать Джеймса и показать ему картинку. Грегу пришлось приложить немало усилий, чтобы не прыснуть от смеха: сомнительно, что тщеславный и самовлюбленный локомотив оценит столь неправдоподобное изображение своего прекрасного образа. У большинства паровозов на удивление непростые характеры. Вспоминая об этом, Грег радовался, что всего лишь механик, а не машинист: сложно представить, как сладить со столь строптивой машиной в пути. — Хочешь его проведать, дорогая? Но почему? — Думаю, — она опустила листик на стол и сложила руки, словно сидя за партой на уроке, — что ему плохо, потому что одиноко. — Паровозикам не бывает одиноко, Энни, — мягко заверил Грег. — Они совершают рейсы на большие расстояния, не имея возможности поговорить со своими. Так что «одиночество» — крайне расплывчатое понятие. — Им нравится ездить, быть в движении, — девочка посмотрела на отца так, словно недоумевала, почему он не знает очевидные вещи. — Когда они стоят — им грустно. — Это тебе Джеймс сказал? Аннабель пожала плечами, опустив взгляд. — Я догадалась. Какое-то мгновение они молчали: Аннабель задумчиво теребила в пальцах краешек своего рисунка, не поднимая головы, а отец наблюдал за ней. Он видел, что она расстроена, потому что он не хочет брать ее с собой. Меньше всего ему хотелось расстраивать свою дочь — последнее, что осталось от любимой семьи. — Ладно, — выдал Грег после раздумий. — На пару часов я тебя с собой возьму, но затем отправишься к миссис Терренс. Подняв голову, она широко улыбнулась, вскакивая со стула и подбегая к отцу. Радостная улыбка на устах дочери грела ему сердце. — Ура, спасибо, пап! Он поймал ее за локоть, чтобы остановить маленький непоседливый вихрь, призывая к полному вниманию. — Но ты будешь сидеть там, где я тебя оставлю и нигде гулять без разрешения нельзя. — Хорошо! Аннабель была неимоверно рада, что снова увидит грустный паровозик, которому составит компанию. Она, как никто иной знала, что такое быть грустным и как в такие моменты не хватает друга. Аннабель бережно сложила ценный рисунок: она точно сможет спасти Джеймса от одиночества. Ведь она обещала ему, что они еще увидятся.