На двоих

Вечер, скорее ближе к ночи, и эксперты перебираются из лаборатории в буфет. Рогозина давно ушла, а значит, что им не попадёт по шапке за долгие посиделки с кофе и печеньем. Они сами себе начальники — такая свобода позволяет вдохнуть спокойнее. Андрей ставит турку на плиту и, не отходя от гарнитура, раскладывает сладости на тарелке. Конечно, через пару минут их уже не будет, но он ловит какой-то особый дзен от сервировки еды и напитков. Ванька облокачивается на стол и нетерпеливо дергает ногой. — Я, знаешь, чего не пойму? — вещает Андрей, не отрываясь от дела. — Принцип выбора жертв. Девушки никогда не пересекались, да и внешность у них разная: одна блондинка, другая брюнетка, третьей вообще под пятьдесят — она уже наполовину седая. Маньяк их выследил в разных местах. В разные дни недели. Вообще никакой системы! Разве что, он их всех изнасиловал перед убийством. — Может, хоть за едой не о работе? — морщится Ванька, искоса поглядывая за руками Андрея. Толи голодный, толи следит, чтобы Холодов не утащил самые вкусные конфеты вперёд него. — Просто признайся, что ты и сам в тупике. — Нет, — устало вздыхает он. — Не люблю я такие дела. Каждый раз как-то противно. — А кому, кроме нас, с ними возиться? — вопрос риторический. Андрей разливает кофе по чашкам. — Это ещё хорошо, что Оксана над этим делом не работает. Ваня удивляется, выпрямляясь в спине: — Почему? — Она разве тебе не говорила? — Холодов оборачивается с двумя чашками к столу. — О чем? — хмурит брови Ванька. Андрей кажется непривычно серьёзным и задумчивым, и от этого становится не по себе. Закрадывается какое-то тревожное предчувствие, но Ваня гонит его от себя прочь. Холодов молча придвигает чашку к Ване. Андрей хмурит лоб, обдумывает что-то, делает неспешный глоток и наконец сообщает: — Оксана пережила изнасилование. У Вани выбивает почву из-под ног: — Быть не может. — Такими вещами не шутят, — Андрей снимает очки и потирает переносицу. — Не с нашей работой. — Постой, — Ваня подскакивает на стуле и роняет чашку. Кофе плещется через край, растекаясь по столешнице, но ему все равно и до лампочки, — когда? И кто, она сказала? Смогла его описать? — Не кипятись, — Холодов, положив Ване руку на плечо, усаживает его обратно и подаёт салфетку. — Это было ещё в студенчестве. — Какая разница! — Ваня сбрасывает его ладонь, но Андрей не обижается случайным жестом. В конце концов, он сам был в шоке, когда услышал об этом — что уж говорить о Ваньке. — Сам вспомнил про нашу работу. Я этого урода хоть из-под земли достану, сколько бы там лет ни прошло. — Он уже сидит, — пытается его успокоить Андрей. Видя, что попытки тщетны, он берет салфетку и сам вытирает кофейную лужицу. — Помнишь, мы в 2013 расследовали дело о маньяке, который убивал проституток? Сначала насиловал, а потом давил на машине. — Не совсем, — Ваня наклоняет голову. Две тысячи тринадцатый? Неужели это произошло именно тогда? Так давно, а Оксана и словом не обмолвилась. — Ну, Амелина ещё сама не своя ходила. А потом подорвалась в отделение полиции и прострелила насильнику руку, чтобы спасти единственного свидетеля. — А, ей тогда Рогозина выговор сделала, кажется? — уточняет Ваня. Холодов кивает, и пазл начинает складываться. Переработки, сигареты, брошенная на пол зажигалка и затравленный взгляд — теперь всему этому находится объяснение. Андрей говорит скупо и осторожно, описывая события со слов самой Оксаны. Рассказывает и про большую студенческую любовь, и про свидание, и про то, чем оно закончилось. Ваня закусывает щеки изнутри и вертит чайную ложку между пальцев, лишь бы хоть чем-то занять руки. Все время он был рядом с Оксанкой, поддерживал ее, и, как мог, старался защитить. Даже тогда, в 2013, пытался выведать, что произошло, но она воротила нос и уходила — а он был слишком вежливым, чтобы настаивать. А зря. Прояви он больше чуткости, Оксане бы не пришлось проходить через это в одиночку. Ваня чувствует себя последним идиотом, когда Андрей подытоживает: — Короче, Оксана сама со всем разобралась. — Я бы помог ей, — он чешет костяшки и стучит по ним ногтями, — если б знал. — Не сомневаюсь, — кивает Андрей. — Я это не привожу тебе в вину, просто говорю, что есть. Он знает и, кажется, даже в подробностях, а сам Ванька впервые слышит — и как так вышло, что Холодов стал ближе человека, с которым она живет не один год? Нет, на Андрея он зла не держит и вообще не злится. Скорее недоумевает, пытается понять и вспомнить, когда успел потерять оксанкино доверие. Он-то уже подумал, что знает ее. — Поговори с ней об этом. — Как? Учитывая ее скрытность, — Ваня мысленно прикидывает варианты, — ты, наверно, единственный, кто в курсе. — Теперь не единственный, — поправляет Андрей, но Ванька не слышит и продолжает размышлять вслух. — Если я спрошу у Оксаны в лоб, она сразу поймёт, кто ее сдал. А я не хочу, чтобы она считала тебя ненадежным другом. Тем более, это совсем не так. — Приятно слышать, — усмехается он. — Но ты всё-таки поговори. — Не стоит, — идёт на попятную Ваня. Он бы рад забыть себя и больше никогда не вспоминать, но держит одна мысль: Оксане было хуже. — Если она не сказала мне, значит, не хочет обсуждать. Со мной. Андрей видит его потерянность и без слов все понимает. Не ему, работавшему с Ваней десять лет, не знать, как близко к сердцу он принимает все, что связано с Оксаной. И как не находит себе места, когда ей плохо, нервничает, переживает, измеряет шагами комнату и сгрызает ногти в кровь. Подавшись вперёд, Андрей стесненно поджимает губы: — Извини, что так получилось. Я думал, ты в курсе. — Да я не обижен, просто никак не приду в себя, — искренне отвечает Ванька. — Думаю, это даже хорошо, что Оксана хоть с тобой поделилась. Вредно всё держать в себе. Он медлит ещё какое-то время, а потом решается на встречный вопрос: — А ты сам что сказал? — Честно? — Холодов отодвигает чашку с кофе: он остыл и отдавал горечью. — Да я так охренел, что молчал минут пять и слова выдавить не мог. Оксане тогда, кажется, надо было кому-то выговориться, а в итоге успокаивать пришлось меня. Ваня грустно усмехается, качая головой. Он и не представляет другой возможной реакции. — Нет, ты не подумай, — машет руками Андрей. — Я потом всё-таки пришёл в себя, утешил ее, обнял. Просто это так странно: проблема, вроде как, решена, а осадок остался. Делом я ей не помогу, а по-другому не умею. Не умею. И Ванька не умеет, оттого разговор с Оксаной кажется невозможным. Что он ей скажет? Или так же промолчит? Ему кажется, что лучше не ворошить прошлое, но ком встаёт поперёк горла и зудит, ноет, распухает, не давая вдохнуть. Проведя рукой по затылку, Ваня нехотя слазит со стула и доливает кофе в чашку до краев. Ему бы сейчас отключиться и не думать ни о чем, но уснуть в таком состоянии не выйдет. Растрепанный сильнее обычного, он натягивает спавший с плеч халат и возвращается в лабораторию.