Бег времени. Тысяча семьсот.

Счастье вернется, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье. (с) Александр Дюма. Робин Гуд Вот она я. Да, это я. Вы, должно быть, удивитесь, но перевернуть весь мир – это не так уж и сложно, как могло бы показаться. Стоило всего лишь полюбить, без претензий и приоритетов. Без моря по колено и гор чуть выше головы. В какой-то отчаянный миг темноты я поняла, что когда все рушилось и силы покидали мое тело – я могла держаться за него и возрождаться, точно феникс. Таким образом, я всегда возвращалась к нему. Это было моим проклятием и благословением, и я принимала его всем сердцем, ни секунды не жалея об этом выборе. Ведь в последний момент в другом веке – я пообещала своему Ангелу-Хранителю, что никогда этого не сделаю. Потому что вот был он – стоял рядом со мной, держа в руках свечу, что отражалась ярким пламенем в его черных глазах. Смотрел сначала неуверенно, будто не верил тому, что видел. Бледный, измученный, потрепанный. Я протянула к нему руки, потому что не была уверена, что простою еще секунду вне его объятий, не упаду, если он не прошепчет мое имя – выдуманное иль настоящее, совершенно не важно. И вот он сорвался с места, чтобы заключить меня в тиски. Словно заклинание он вновь и вновь повторял лишь одно слово. - Жива. Жива. И все мое тело будто и вправду оживало. Уже по настоящему, не в доме неизвестной мне Джулии Скайлз и не в больничной палате, а в теплых руках моего мужа, самого лучшего лекарства ото всех болезней, от темноты души и пропасти беспамятства. И я обнимала его в ответ, даже не стараясь стереть с лица слезы. Боже, как же хорошо. Боже, сохрани во мне это прекрасное чувство незыблемости. - Я думал, что потерял тебя, - рыдал он, целуя мое лицо. А я кивала и улыбалась: - Как ты вообще мог об этом думать? Ведь я никогда бы не покинула его по собственной воле, да и после бы терпела гнев и ярость, лишь бы стать с ним одним целым хотя бы еще на одну секунду. - Ты умерла, и я потерял всякий смысл, - его голос был так близко к моему сердцу. Оставлял ожоги на оголенных ключицах. - Тсс, теперь я вновь здесь. Так что можешь забыть про выпивку и азартные игры, - я рассмеялась ему в ухо, отчего его руки еще сильнее обхватили мою талию. - И ты больше никуда не уйдешь? – неуверенно спросил он, поднимая голову и смотря на меня, как тогда, когда Гидеон впервые дал мне понять, что я все еще могла вернуться домой. Но никто из нас не был прав. Мне никуда не нужно было идти, ведь я уже была дома. - Никогда, - ответила я и прижалась к его губам. Вот теперь я точно живая. *** Мы сидели у не зажженного камина, точно так же, как всегда сидели в Манор-Хаусе или в Лондоне. Только теперь за окном резвился весенний ветер легких шотландских пейзажей. Солнце уже клонилось к горизонту, забираясь на неровную линию гор, точно рыжий кот, уставший и сытый после долгого дня. Бенедикт теребил мои волосы, играя с ними точно с черными лентами, накручивая локоны на палец, а я листала последние новости расцветающего далекого Лондона, стараясь наверстать все, то мною упущенное, что произошло за два месяца. Память моя был тем же глубоким колодцем, который я была не в силах заполнить, от того вода была только в подвешенном на выступе ведре и это было всем тем, что мне было необходимо для жизни. Лишь изредка я подбиралась к колодцу слишком близко и падала в него, привлеченная голосами из прошлого. Чаще всего это был один голос. Он просил меня никогда не жалеть о своем выборе, и это помогало мне вновь вылезти к солнечному свету. Моему свету, что подавал мне руку, помогая перелезть все камни невзгод. Бросив все дела, купив имение в другой части материка, мы жили как хотели, как того требовала душа. И все потери стоили того, когда мы вот так вот наслаждались вечером, в обществе друг друга – нам больше не было нужно. - Ты так и не рассказала, что произошло, - сказал Бенедикт, наклоняясь и целуя меня в затылок, тем самым посылая по всему телу армию мурашек. - Ничего, что стоило бы рассказывать, - просто ответила я, вспоминая, однако, того, чье имя не стало бы поводом для ревности, но заставило бы тишину повиснуть между нами. - А как же твоя семья? Друзья? – продолжал настаивать мой муж. - Все они остались в моем сердце, но как люди, которые когда-то были моей семьей, - я повернулась и поцеловала его в губы, - Теперь ты – моя семья. И мне больше нечего сказать, чтобы не задеть гордость или не создать между нами еще одну пропасть. Все, что я делала - это молилась за юношу из моей памяти – Гидеона де Виллера, покуда могла сжимать свои ладони, молилась за своего ангела, что не отказал мне в трудную минуту, надеясь, что в его жизни все станет лучше, чем было. Он остался в моей памяти. Я его не забыла. И хотя я была целой, где-то в центре моего сердца все еще не хватало маленького кусочка, но оно заполнилось обещанием, потому что тот мальчик не заслужил предательства еще большего. Поэтому я просто прижимаюсь к Бенедикту сильнее, стараясь истребить всякое пустое пространство между нашими телами. И в платье становилось тесно, хотелось дышать наготой, дышать им – быть им. Вот она, моя жизнь. И снова я живая. *** - Ох! Веселый крик разносился по всей округе, пока темноволосый мальчуган прыгал от радости. Ему удалось обойти Бенедикта дважды, и хотя тот поддавался, счастье этого не затмило. - Ты убил меня! – мой муж лежал на земле, как, естественно, не положено аристократам, но вот он – валялся в грязи, старательно имитируя глубокую рану. - О боже, Бенедикт! – взмахнув руками, я побежала к нему, и демонстративно упала на колени, испачкав платье и тем самым лишив чувств всех прачек поместья, - О нет! Ты не можешь умереть! Я прижалась головой к его груди и зарыдала, пугая всех птиц жутким звуком. - Жемчужина, прости… Но он слишком силен! – он с усердием приподнялся на локтях и поцеловал меня, чем вызвал громкое «прекратите» у рядом стоявшего мальчика. Я отодвинулась от Бенедикта и в ответ на его возмущенный взгляд лишь пожала плечами: - Он весь в тебя. На что тот снова упал на землю и громко рассмеялся. Но долго ему так проваляться не дали, маленькая двухлетняя девочка тут же упала ему на живот, громко крича «папа, поиграй со мной тоже!». Бенедикт тут же схватил ее на руки и начал качать в воздухе, точно так же, как по моим рассказам в далеком будущем говорили о «самолетах». Это было их любимым занятием – вот так вот кататься на отце и визжать от восторга, пугая всех птиц в округе. Бенедикт обожал нашу дочь. - Ну, все, хватит! – спустя время запротестовала я и забрала у него дочку, - Нам пора в дом, скоро приедет мадам Деверо. - И привезет мне новый мушкет! – тут же закричал мальчуган и понесся в дом, чуть не снеся с пути Джорджа. - Ох, все же они такие падкие на азарт, как и ты, - заключила я и, поцеловав Бенедикта, тоже направилась в свою обитель счастья – мой дом. Теперь вы понимаете, что значит «быть живой»? Да хранит вас Господь. А мы пока побудем счастливыми.