Бег времени. Тысяча семьсот.

- Прощай! – Как плещет через край Сей звук: прощай! Как, всполохнувшись, губы сушит! - Весь свод небесный потрясен! Прощай! – в едином слове сем Я – всю – выплескиваю душу! М.Цветаева Сегодня по совету Уайта я решил напиться, когда сделал последние дела по подготовке отправления Гвендолин в прошлое. Завтра днем свершится жертвоприношение в пустыне, я, как Авраам, буду класть на заклание свое сердце и свою любовь.* Жаль, только Ангела не будет, который всё остановит и вернет с лихвой. Дверь открылась, и я услышал, как Рафаэль пришёл домой. Через секунду раздался отчетливый вздох. А я все так же лежал на диване и курил. Рядом на полу стояла бутылка виски. - Ты все-таки сделаешь это? Я кивнул, глядя в его злые на меня глаза – сердится. - Знаешь, мне тебя уже даже не жалко. Вы с Гвендолин составляете отличный тандем мазохиста и садиста. Я вот только одного не пойму, - он нахмурил лицо, будто пытался решить сложную математическую задачу. – Почему именно она? Почему ты так завис на Гвендолин? Ты уж извини, но она не суперкрасавица и, по мне, в ней нет ничего такого, чтобы заниматься саморазрушением. Поздравляю, ты заслужил право называться самым отпетым дураком в нашей семье! А еще на меня наезжал с экстремальными видами спорта. Я слушал его и даже отчасти понимал, что он прав, но неужели Рафаэль не видел всей картины в целом? - Ты никогда не думал, что наша семья имеет дефект в генах? - Если ты про путешественников во времени, то я давно вас считаю генетическими мутантами. – Рафаэль устало присел на подлокотник дивана и грустно уставился куда-то вдаль, куда-то за пределы этой комнаты. - Я не об этом. Ты никогда не думал, что все де Виллеры сумасшедшие в отношении женщин Бёргли*? Именно они на нас действуют, как красная тряпка для быка. И если мы не сходим с ума из-за них, то все равно влюбляемся. - Не знаю, - Рафаэль пожал плечами все также, смотря вдаль и теребя лямку от школьной сумки. – Я вот не влюбился в Гвендолин. А уж Шарлотта вообще рвотный рефлекс вызывает… Так что вряд ли это объясняет твою зависимость от Гвен. - А я наоборот вижу, что это объясняет, – я сделал глоток, чувствуя, как жжет горло и грудную клетку: только не понятно это алкоголь или мои пьяные признания? – Когда впервые увидел Гвен, я повел себя по-хамски и грубо. Злился, что она стала моей напарницей, а не Шарлотта, что все труды были зря… Знаешь, я только недавно до конца понял, что на самом деле тогда ощутил впервые увидев ее. Страх. Неосознанный, непонятый, слабый голос страха. Рафаэль удивленно уставился на меня, а я продолжил. - За всеми чувствами злости, ненависти, вешания на нее ярлыков, что она посредственность и серость, я тогда отчетливо понял, что именно Гвендолин нас погубит. И не потому, что она ничего не умеет и не знает. Наверное, я уже тогда ее любил и ждал всю жизнь. - Эй! Хватит. Ты просто пьян и несешь слащавый романтический бред про мутацию и генетическую любовь. – Рафаэль несильно стукнул кулаком по моей ноге. – Соберись, тряпка. -Почему бред? Смотри! Если убрать меня и Гвен, то, сколько де Виллеров чуть не женились на Бёргли, а сколько было влюбленных! Ты видел, как Фальк пялится на мисс Шеферд? Рафаэль, у них точно что-то было по молодости и между ними это никуда не делось! А Пол? Этот так вообще переплюнул нас всех! На самом деле он самый счастливый и несчастный из нас. Он всё поставил на кон, чтобы быть с Люси: украл хронограф, живет в начале века, он даже дочь свою отдал на воспитание другим людям! - Дочь? – Рафаэль удивленно смотрел на меня. Merde! Я забыл, что он ничего не знает. - Дочь. У Пола и Люси есть дочь. А Фальк даже не знает об этом. Поздравляю тебя с новообретённой кузиной. - И где она? Что с ней стало? - Где? Пока здесь. Но завтра в час дня всё изменится, и наша кузина прыгнет в прошлый век в объятия своего несравненного графа Бенфорда. Я залпом выпил стакан виски, наблюдая эффектом от сказанных слов. Глаза Рафаэля напоминали совиные - круглые и ошалевшие. - Гвендолин? Гвендолин - дочь Пола и Люси? - Да. Сам относительно недавно узнал. Кстати, об этом знаю только я, ну теперь еще и ты. Так что не проболтайся своей драгоценной Лесли… - Обалдеть! Ну, вы даете, ребята! Вам самим жить не страшно с такими заворотами истории? Я невесело рассмеялся и вкратце рассказал историю рождения Гвен и временную петлю, которую совершили ее родители. Всё это напомнило о другой петле, которая будет в будущем и которая уже была: бал 1782 года, где на меня смотрели влюбленные в меня глаза Гвен. Я не знаю, как она окажется там и когда, если я ее отправлю завтра в 18 век. Но мне чертовски надоело строить догадки и предположения. Отдаюсь судьбе и поплыву просто по течению. Хочет она жить в 18 веке – пожалуйста, устрою и буду делать все возможное, чтобы она там осталась на всю жизнь. А пока я хочу лежать на диване и упиваться вдрызг, не жалея никого: ни себя, ни Гвен, ни мое сердце. Рафаэль закурил вместе со мной, переваривая услышанное. - И Фальк не знает? - Нет. - И я хочу, чтобы не узнал. Понятно? Не смей болтать об этом. Особенно Лесли. - Не буду. Тем более с Лесли я поругался. - Сильно? - Похоже да. - Из-за чего, позволь поинтересоваться? Она опять короткую юбку надела или снова предпочла Питера Паркера? - Из-за тебя, - он поморщился и отвернулся. Ясно. Наверное, обсуждали нас с Гвен. - И что же я такого сделал для вас? Она посчитала меня интересней? Я всегда вызывал интерес у девчонок больше, чем ты… - Я сказал, что Гвендолин ведет по отношению к тебе, как капризная дура и последняя эгоистка. Я почувствовал, как мои зубы скрежетнули от злости. - Надеюсь, Лесли тебе дала по роже за это. Даже сейчас, я все еще защищал Гвендолин. Ну, когда наступит отрицание ее? Когда я начну ненавидеть? Рафаэль хмуро закивал, закусывая губу и отворачиваясь. - Я не понимаю, почему вы так ее оберегаете? И, наверное, никогда не пойму… - И не надо. Рафаэль, оставайся просто мне братом, я большего не прошу. Я не хочу, чтобы мои поступки оттолкнули тебя от меня, как Фалька от Пола. - Обещаю. Обещаю быть тебе братом всегда. - Вот и отлично. *** Когда она родилась, то сломала систему своим существованием. Само появление уже было чудом: ломала бессмертие Сен-Жермену, ломала мою жизнь, ломала привычное вчера-сегодня-завтра, ломала саму себя. Программисты назовут ее ошибкой в системе, верующие – чудом, я – Гвендолин. Я мчался к ней домой, взяв мотоцикл у Рафаэля. Сердце бешено отстукивало свои последние осмысленные удары, вторя безумной скорости байка. Сначала я не хотел ехать за Гвен, отделавшись смс «приезжай к часу на элапсацию», но мысль, что сегодня последний день, где есть я и она в одной реальности, и что больше я ее не увижу, ломала всю мою гордость и попытки отстраниться. Всё было приготовлено - я вырыл себе могилу, а сейчас точил нож. Вчера вечером перед тем, как напиться, я сделал последние дела: собрал нужные бумаги, лекарства и добыл рубин. Да уж. Оказалось, что добыть рубин намного проще, чем пробраться к хронографу или выкрасть пациента из больницы. На третьем этаже его поместили во вторую секцию хранилища, где доступ имели лишь путешественники и Ближний круг – очень безответственно с их стороны. Я бы спрятал в третью секцию, в ту, к которой имеет доступ только Фальк, чтобы не было искушения у какого-нибудь влюбленного психа выкрасть камень ради девушки, чтобы вернуть ее в прошлое. - Профессор Шульц? - Гидеон? – он стоял возле входа в хранилище и удивленно на меня смотрел.- Я смотрю, мы с вами стали часто сталкиваться в Темпле. А ведь раньше мы даже друг друга не знали, будучи в одном здании. Он засмеялся, удивленный превратностями судьбы. Я замялся, не находя в этом ничего интересного: бывает такое, я бы даже сказал, бывает и не такое. - Что вас сюда привело? - Да так. Один предмет нужен. Дядя забрал мой персидский кинжал. Я понимаю, что он принадлежит Ложе, но я очень привык к нему. Очень хороший кинжал. Оружие удобное. Такое сейчас не делают… - Кинжал? А зачем вам кинжал? – я пытался придумать новую ложь, взамен правды, что в последний раз этим кинжалом я открывал банку анчоусов, а еще что на самом деле он вовсе не нужен. Мне нужен камень, который хранился в сейфе. - Понимаете, я никогда не прыгаю в прошлое без оружия. А оружие у меня должно быть. Сами помните, пару недель назад меня избили, а я даже защититься не мог. - И вы решили, что кинжал бы вам помог тогда? – он смотрел на меня как на мальчишку, выпрашивающего у учителя рогатку. - Да. Думаю, помог. По крайней мере, с ним спокойней. А вы зачем здесь? Мне хотелось сменить тему и прекратить оправдываться. - Я к портрету! Дама в Бордо все манит меня. - Дама в Бордо. Портрет здесь? - Да, мистер де Виллер выкупил его на прошлой неделе у барона Скайлза. Говорит, что такими артефактами грех разбрасываться. Теперь портрет в хранилище, во второй секции, кстати, рядом с кинжалом. Он рукой пригласил войти во вторую секцию, которая напоминала музей и библиотеку одновременно. Холст сразу при входе бросался в глаза, так как картина была большая, по крайней мере, сейчас мне так казалось. Шульц мечтательно, как влюбленный мальчишка, пришедший на свидание, с улыбкой на губах откинул ткань и уставился на портрет. Я же наоборот отвернулся, будто передо мной открыли разлагающийся покалеченный труп. Я ненавидел портрет. По крайней мере, в таком виде я Гвендолин не переносил. Картина отталкивала, напоминала слишком много страшных моментов, которые я с удовольствием удалил бы из своей памяти. Пока Шульц зачарованно разглядывал холст Гейнсборо, я открыл большой сейф, с помощью ключа, взятого у миссис Дженкинс: камень лежал рядом в специальной коробочке, чуть ниже валялся персидский кинжал. Я схватил оба предмета. Фасад дома был привычен - я был здесь не раз, и всегда по разным поводам и с разными эмоциями. Когда-то скучающий приходил за Шарлоттой, когда «встречался» с ней, когда-то встревоженный и сладко предвкушающий встречу – это я приехал к Гвен после того, как она очнулась, и мне нужно было рассказать, кто она, а заодно поверить своим глазам, что мне всё не привиделось, и она жива и здорова. Сейчас я не хотел идти, но мне нужно было провести с Гвендолин последние минуты, чтобы потом не мучиться, ибо я упустил шанс побыть с ней чуть дольше. Рафаэль прав, у нас отличный тандем мазохиста и садиста. Дверь открыл мне дворецкий и пригласил внутрь. Я слышал, как кто-то наигрывает на пианино мелодию песни «Аллилуйя» - достаточно просто и с ошибками, порой попадая не в такт, но зато исполняющий делал это проникновенно и грустно. Это трогало за душу, что неосознанно я закрыл глаза и мысленно начал подпевать: Может, здесь я и бывал, По этой комнате шагал, Но без тебя не знал судьбу другую. Твоим победам нет числа, Но не любовь тебя спасла, Она разбита в звуках "Аллилуйя"!* - Гидеон? – я открыл глаза и увидел перед собой красивое лицо Шарлотты. Она удивленно смотрела своими голубыми глазами, которые были красивы, но не так притягательны, как у Гвен, и не такие голубые. У Гвендолин они были больше в синеву с темным ореолом зрачка и серебряными вкраплениями, а когда она злилась, то они напоминали море Италии из моего детства – мои счастливые времена и воспоминания. - Ты что здесь делаешь? - За Гвен приехал, на элапсацию забрать. - Понятно. Она в гостиной на пианино бренчит, – она состроила кислую мину. – Никак не дойдет до нее, что талантом и умением не блещет. Только инструмент мучает. В этот момент мелодия зазвучала неверно, будто в подтверждение слов Шарлотты; девушка довольно улыбнулась. - Я уже час слушаю это. Пойдем, отведу тебя к ней, – она с королевской осанкой развернулась, сделав изящное движение рукой – поправив волосы, после чего грациозно направилась в гостиную. Я в очередной раз отметил красоту Шарлотты, как некое произведение искусства. Если бы не ее спесь и самодовольство граничащее с хамством, то… То что, Гидеон? Ты бы влюбился? Смог ли ты полюбить Шарлотту, как Гвен? А ведь когда-то ты считал, что ее любишь. Сейчас я понимаю, что это было равносильно, как лужу называть океаном. Хотя в луже тоже можно утонуть, если постараться. Музыка все громче звучала при приближении к дверям. Я видел силуэт Гвен за пианино, она на мгновение прервалась от игры и чем-то занималась – разобрать нельзя было издалека. В этот момент меня накрыла боль и злость: в свои последние часы пребывания дома она сидит, играет на рояле и мечтает о жизни с другим. Никаких слез и прощаний. Твой личный слуга Гидеон всё устроит, не волнуйся. Аллилуйя, Гвен! Ликуй, радуйся. У тебя же жизнь налаживается. Что же ты так грустно играла? Шарлотта обернулась и улыбнулась мне. - Как у тебя дела? - Ничего. Нормально… - Ты выглядишь очень уставшим и вымотанным. Может тебе чем-нибудь помочь? В эту минуту я почувствовал пронзительную боль в сердце, такую ощущаешь, когда стоишь на берегу и видишь, как твой корабль уплывает. В этот момент навалилось страшное осознание своего одиночества и беспомощности: мне нужен кто-то. Пускай я не буду никого любить, но я хочу быть любимым; это усталость, когда отдаешь всё, но ничего не получаешь взамен. Черная дыра эмоций. Я теперь инвалид в отношении любви. Кому я буду нужен неспособный любить? Тонкая изящная рука Шарлотты легла на латунную ручку стеклянной двери и с достаточной силой нажала на нее, открыв дверь в гостиную. В этот момент я выпалил: «Что ты делаешь вечером? Может, сходим куда-нибудь?» Такое лицо у Шарлотты я еще никогда не видел, она шокировано, даже с испугом, посмотрела на меня, при этом оглянувшись на Гвен – девушка сидела, замерев за пианино. Я понимал, что делаю глупость. При том Гвен точно слышала меня. Но она должна понять, что, когда исчезнет навсегда из моей жизни, если никого не будет рядом, я просто совершу суицид. Мне нужен кто-то, кто мог бы одарить своей любовью, не смотря на поломки внутри меня. Шарлотта была идеальной кандидатурой. - Хорошо, ты тогда позвони, - Шарлотта явно была выбита из колеи, в недоумении переводя взгляд то на меня, то на остолбеневшую Гвен. – Ладно, я вас оставлю. Она призраком выскользнула из гостиной. А я все так же стоял и смотрел на прямую спину Гвен. Ни движения, лишь повисшая напряженная тишина. Я смотрел на нее, а у самого внутри все умирало. Ну, повернись ко мне, скажи, что передумала, что останешься, если не со мной, то здесь, чтобы я мог видеть тебя, слышать, а не вспоминать, как слепой о солнце… Хотя… просто будь счастлива, Гвен. - Я пришел за тобой. Пора на элапсацию. Она кивнула, после чего молча встала и направилась к выходу. Всё правильно, Гвен, всё правильно… Хоронить надо молча. Если слова могли ранить и убивать, то молчание погребало мертвых. Пока мы мчались в Темпл, я не знал то ли проклинать себя, то ли наслаждаться за то, что взял мотоцикл, потому что руки Гвен, обернутые вокруг моей талии, так походили на объятия, что легко можно забыться. Наслаждайся, де Виллер, поездкой в ад. - Пойдем, – я бросил мотоцикл на парковке, и мы медленно поплелись к Темплу. Все так же молча, будто мы онемели и не могли общаться. Я все время посматривал в ее сторону: она была печальная, задумчивая, ушедшая куда-то в свой мир, где, наверное, нет меня. Пару раз она вздрагивала будто от холода, что невольно хотелось приобнять за плечи. Но я так и не сделал этого. Я ничего не делал. Лишь шел и смотрел, запоминая мелочи: изящный профиль, родинку в виде полумесяца, длинные ресницы, сережки-гвоздики в виде сердечек, тонкие руки с короткими аккуратными ноготками, пару незаметных глазу веснушек, ее волосы, блестящие на солнце, и как ветер играется с ними. Сразу вспомнилось, как я расчесывал эти волосы, когда она лежала в коме, как наматывал локон на палец, а потом отпускал его, наблюдая, как своенравно он разматывается. Такая своя и такая чужая. Чем ближе подходили к хронографу, тем больше мне становилось страшно, что мы так ничего и не скажем друг другу. А должны! Я, по крайней мере, должен. И вот мой эшафот: мы вошли в хранилище, где уже заранее были приготовлены вещи, оставленные мной сегодня утром. Карман будто горел из-за лежащего в нем рубина. - Вот там, в пакете, лежит платье от мадам Россини. Ты уже надевала его на суаре. Тебе нужно переодеться. Она кивнула и пошла к пакету, лежащему кульком на полу. А я отвернулся, чтобы не смущать ее, хотя уже видел и в нижнем белье, и с обнажённой грудью, улитой собственной кровью, из раны от пули. Прекрасное девичье тело, но страшные воспоминания - не для эротических фантазий. Я ухмыльнулся собственным мыслям и горько вздохнул. Сзади доносился шорох падающих одежд. - Я ужасно поступаю, верно?- неожиданно донесся ее голос за спиной. Что мне ей ответить? «Да, ты поступаешь как эгоистка, используя меня»? «Нет, ты поступаешь, как человек, который любит»? - Ну же, скажи мне, как ужасно я поступаю, бросая своих друзей и семью. - Ты поступаешь так, как считаешь нужным. Если это была бы ты, там, в 18 веке, я тоже бы ушел. Она не ответила и, наверное, мне стоило бы ее за это поблагодарить. Хватит убивать меня. - Всё. Я готова, - донесся ее сдавленный голос, будто ей было трудно говорить. Я обернулся и увидел ее одетую в платье, а в глазах слезы, хотя она и пытадась на меня не смотреть . Сердце замолчало: вот и всё. Теперь графиня Бенфорд, а не Гвен – девочка-проблема, головная боль Хранителей и мой голубоглазый Демон. Она сделала неуверенный шаг к хронографу, готовая уже элапсировать, тянущая руку для иглы, как Спящая красавица для укола о веретено. - Стой! Подожди, – я схватил ее за руку, которая была непривычно холодна. - Я тут кое-что для тебя приготовил. Я кинулся к своему рюкзаку, доставая заготовленное. Сердце колотилось, сбиваясь с ритма. - Вот, - я протянул ей, похожую на книгу в кожаном переплете, папку с документами. – Возьми, тут я собрал информацию: какие болезни были в 18 веке, какие симптомы, как лечить, какие травы, в конце исторические даты, зная, что ты не особо разбираешься в истории, подумал, что они будут тебе полезны. Ну, еще немного выписок из хроник, где и когда находился Сен-Жермен, чтобы вы случайно не столкнулись где–нибудь. Мало, но это хоть что-то… Она удивленно смотрела на папку в моих руках, будто я ей предлагал взять собой дробовик. - Ты составил ее для меня? - Да. Подумал, что не будет лишним. С твоим-то везением влипать в истории, - я улыбнулся, но получилось как-то грустно. – А еще вот это. Я сунул папку ей в руки и достал обычную деревянную шкатулку с примитивными узорами по крышке. Простая вещь, но для меня сильно значимая. - Это моя шкатулка. Сколько себя помню, она всегда была у меня. В детстве это была сокровищница: в ней я держал карточки, фантики, солдатиков, значки, пару старинных монет, – я провел рукой по крышке, ощущая под пальцами резьбу. Это ощущение я мог вспомнить даже с закрытыми глазами, не держа шкатулку в руках, настолько было знакомо. – Там в ней сейчас лежат лекарства. Так сказать, аптечка первой помощи. В ней я собрал лекарства, у которых побольше срок годности. - Не думаю, что "спасибо" будет достаточным, - начала она, но запнулась, в то время как по ее щекам скользили слезы, - Но спасибо тебе, Гидеон. За это и за... все, что ты сделал для меня. От вида ее слез, я почувствовал, что сам сейчас заплачу: нельзя, нельзя, чтобы она видела мои слезы. Как бы мне ни было трудно. Я отвернулся, схватившись за переносицу и давя на нее. Но слезы было так же трудно остановить, как и ее, уходящую к другому, поэтому я молчал, отвернувшись и закусывая губу, пока не почувствовал солоноватый вкус крови во рту. - Сделай мне одолжение, Гвен, - слова давались с трудом, горло неимоверно жгло. – Не смей жалеть, что ушла к нему. Не смей даже думать, что зря выбрала его. Мой голос сорвался и я почувствовал, что не в силах говорить, но продолжил сиплым шепотом: - Потому что я никогда не прощу тебе этого. Я люблю тебя, знай это. Я никого не любил так, как тебя, и уже не полюблю. И мысль, что ты будешь жалеть о своем выборе для меня хуже, чем то, что я отдаю тебя ему. Слышишь? Я повернулся к ней и увидел ее сапфировые глаза, которые сейчас сияли от слез: в них была мука. - Я хочу, чтобы ты помнила меня, не знаю, может быть, как друга, может быть, как влюбленного в тебя дурака, или как невыносимого самовлюбленного напарника. Не важно! Просто помни и не жалей. Я хочу только одного, чтобы ты была счастлива. Вот, - я судорожно начал снимать кольцо Тайной ложи с руки и протягивая ей, - Возьми. Пусть будет тебе напоминанием обо мне. К тому же Фальк до сих пор не удосужился тебе сделать кольцо, хотя это первое, что ты должна была получить, как вошла в это здание. - Гидеон, - она мотала головой из стороны в сторону, не решаясь взять кольцо. Но спустя время все-таки взяла и надела себе на палец, не отрывая от него взгляда. - Я обещаю, что не пожалею об этом, если ты пообещаешь мне тоже... Могу я рассчитывать на тебя? - Конечно. Для тебя всё, что угодно. - Я не помню тебя, так вышло, прости. Но впереди у тебя целая жизнь! Найди девушку, создай семью, стань прекрасным хирургом, отцом. И никогда, пожалуйста, никогда не отпускай все это. Я закивал в ответ: ну, конечно же, ее память оставалась чистым листом, там, где был я – незаполненное и пустое прошлое. Оно и к лучшему! - Обещаю попробовать. Такое обещание пойдет? - Да, наверное, сойдет, - усмехнувшись, ответила она, а затем слишком нежно поцеловала в щеку, чтобы в этот же момент уколоть палец об иглу. Вот оно веретено для Спящей красавицы, что не очнется от сна. - Спасибо тебе, Гидеон де Виллер. Береги себя, и, наверное, прощай. - Я люблю тебя, - прошептал я, но не знаю, слышала она или нет, потому что яркие вспышки рубинового заполнили мои слезящиеся глаза. И вот она – пустота. Господи, ну почему мое сердце еще бьется? Утирая рукавом уже несдерживаемые слезы, я аккуратно заменил камень на испорченный. Рубин, как осколок сердца, ключом от только что запертой двери, где теперь так далеко находилось мое счастье, лежал на ладони. Вот сейчас всё. Пора закапывать свой труп. _________________ *История Авраама и Исаака (Кн. Быт.22): «Бог пожелал проверить веру Авраама и научить через него всех людей любви к Богу и послушанию. Он явился Аврааму и сказал: «Возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, иди в землю Мориа, и принеси его в жертву на горе, которую Я тебе укажу». Авраам повиновался. Авраам любил сына больше, чем самого себя. Но Бога он любил больше и верил Ему, зная, что Бог плохого желать не будет. Когда он положил сына на жертвенник, явился Ангел и сказал «Авраам, Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что ты боишься Бога, потому что не пожалел единственного твоего сына для Меня». *Элани Бёргли первая путешественница во времени по женской линии. *Maybe I've been here before I know this room, I've walked this floor I used to live alone before I knew you I've seen your flag on the marble arch Love is not a victory march It's a cold and it's a broken hallelujah перевод А. Бирюкова , взято с amalgama-lab.com Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/06/05/UzrhI.png http://radikall.com/images/2014/05/31/1pvhc.png