Бег времени. Тысяча семьсот.

Пьяный способен на такие дела, каких никогда не замыслил бы, если бы не выпил. Джек Лондон Алкоголь — это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь. Дж. Б. Шоу - Ты пьян, что ли? – Фальк наблюдал, как Гидеона повело назад и он спиной откинулся к стене. К тому же его выдавал расфокусировавшийся взгляд. Выдержав паузу, парень собрался силами, и снова выглядел нормальным, как ни в чем не бывало, словно и не пил. - Нет, я не пьяный. – Гидеон поправил шейный платок, больше для утверждения своих слов, чем для аккуратности. - Ты Гвендолин видел? – Фальк буравил взглядом племянника. - Видел. - И что она сказала? - В монастырь уйду. - Она в монастырь уйдет? - Нет, она сказала, что я уйду в монастырь, - Гидеон поучаствовал, как пол недобро начинает качаться, словно палуба корабля. А ведь самое обидное, что ясностью мысли он был трезв, только тело было словно заторможено. - Черти что, - чертыхнулся Фальк, наблюдая, как Гидеона слегка пошатывает, что говорило о том, что этот мальчишка перебрал с выпивкой. – Ты пил? - Я не вижу в этом проблемы. Даже, если пил, - Гидеону не хотелось признавать, что он залил внутрь себя порядочно пунша, адской смесью проникшей в кровь, которая итак закипает в связи с последними событиями, – Просто я не ел. Он устало опустился на один из стульев и потер глаза, после чего понурив голову, запустил свои пальцы в волосы. В голове у него творился хаос: Гвен, Бенедикт, рука графа на ее талии, ревность, поцелуи с Гвен и жар тел, суаре, дамы, песня. Oh mon Dieu! Гидеон с содроганием вспомнил свой поступок, а ведь он поклялся никогда не петь! И что же? Он мало того нарушил свой принцип, так еще и пел в пьяном состоянии людям из прошлого. И пускай, что эти гости суаре давно уже мертвы и не могут возмутиться его поступку! Как он сказал Гвен: «Поверьте, графиня, я очень сильно изменился за последнее время»? Это уж точно. Гидеон сам себя не узнавал. - Ладно, Фальк, с кем не бывало из нас? – послышался голос доктора Уайта откуда-то справа. – Ну, перебрал мальчишка, тем более сам сказал - на голодный желудок пил. Пускай домой идет, отоспится. А завтра тебе все доложит. - Гидеон, ты мне главное скажи, что сказала Гвендолин. А дальше, хоть на все четыре стороны, - Фальк подошел к Гидеону. – Тебе удалось поговорить с ней? Зачем она звала тебя на суаре? - Говорил, - тихо произнес Гидеон, - Ничего конкретного не сказала. Кажется, там все серьезно... Более интересное мне поведал ее муж. В ложе завелся шпион, которым считали вначале Гвендолин из-за того, что она много знала лишнего и не элапсировала назад. Сен-Жермен не верил ей, что она - Рубин, и требовал казни, если бы на ней не женился Бенфорд, который тем самым спас ее… - Кажется, был такой закон тогда, да? Что девушка спасалась от казни, если кто-то на ней женился? – это был мистер Джордж, который был взволнован услышанным от Гидеона. Все-таки этот мужчина очень был привязан к Гвендолин и волновался за нее, почти как о родной. - В основном это правило распространялось на проституток и воровок, - пояснил ему Фальк, словно хотел ему сказать «не перебивай», а затем все тем же стальным голосом потребовал от Гидеона, - Что еще? - Еще? – Гидеон почувствовал, как от голода свело желудок, - Альянс ведет на Гвендолин охоту и уже предпринимал серьезные попытки… устранить ее. - Фальк прожигал взглядом насквозь. «Merdе! Ему и телекинез не нужен, чтобы вытаскивать правду», - пронеслось в голове парня. Откинув прядь со лба, упавшую на глаза, он грустно вздохнул и произнес слова, которые не хотел: - Кажется, она там … хочет остаться… с мужем. - Остаться?! – никогда такого не было, чтобы мистер Джордж, доктор Уайт и Фальк де Виллер заорали в один голос. - Да, - в хриплом голосе Гидеона послышалась не печаль, а настоящая скорбь. Он опустил глаза в пол, пытаясь найти нужные слова. – Кажется, она привыкла к той жизни за год… Муж ее любит и защищает, и, кажется, она любит его. - Кажется? Кажется?! – закричал в приступе гнева Фальк, хватаясь одной рукой за голову, другой – за сердце. - Я думаю, не этой смазливой девчонке решать такое! Да что себе возомнила эта пигалица?! Да мы ее сейчас же вернем! - НЕ СМЕЙ! – Теперь уже Гидеон заорал от ярости на Фалька, вскочив со стула и сжав до онемения кулаки. – И не тебе решать тоже, дядя! В комнате повисла звенящая тишина, которая стала практически осязаемой. Мужчины стояли в шоке, уставившись на освирепевшего Гидеона, который, казалось, еще чуть-чуть и кинется в бой. - Если Гвен захочет остаться там, так тому и быть, - юноша чеканил каждое слово, которое звучало, как приказ, как неопровержимая аксиома жизни, которая одновременно была приговором для Гидеона де Виллера, как если бы он сам себе сколачивал гроб. – Это ее жизнь! И если она счастлива там, готовая прожить и умереть рядом с мужем, значит, так оно и будет. И не нам решать такое, а ей. Видя неприступный и враждебный настрой племянника, Фальк присмирел. Таким он еще Гидеона не видел. Сейчас племянник меньше всего напоминал того мальчишку, которого он знал с пеленок - перед ним стоял решительный мужчина. «Истинный лев» - промелькнуло в голове у Фалька. - Хорошо, давай оставим этот разговор на потом. Может быть ты и прав. – Фальк оглянулся на доктора Уайта и мистера Джорджа, словно искал поддержки у них. – Думаю, тебе стоит поехать домой, поесть и крепко выспаться. А с утра приедешь на элапсирование и все подробно расскажешь. Хорошо? Открыв дверь, я ожидал темноту и пустоту квартиры, так как Рафаэль умчался на несколько дней на экскурсию с Уитменом и классом, но вместо этого по ушам ударила громкая музыка. В гостиной горел свет: из динамиков надрывалась юная Джоанн Джетт с песней «Плохая репутация». Из комнаты тянуло сигаретным дымом. Войдя в холл, я увидел картину, которая должна была возмутить, но, однако, не удивила и не всколыхнула никаких чувств: на диване в трусах и помятой белой рубашке валялся Рафаэль с закрытыми глазами, дергая ногой в такт музыке и затягиваясь сигаретой. Навесу он держал стакан с янтарной жидкостью, а рядом на кофейном столе стояла начатая бутылка Джек Дэниелс, там же россыпью лежали чипсы вперемешку с колбасками и сыром. Подняв с пола пульт от музыкального центра, я убавил звук, чем привлек внимание брата. Рафаэль выругавшись, срочно начал тушить окурок сигареты и стал оправдываться. - Черт! Гидеон! Мне сказали, ты будешь поздно ночью, - он кинул взгляд на часы, которые показывали восемь часов вечера. - Ты чего здесь делаешь? Ты же должен быть с классом на экскурсии, - я рухнул на диван рядом, пытаясь собраться силами, чтобы отчитать брата, при этом смотря на алкоголь на столе и закуску, соблазнительно рассыпавшуюся по столику - желудок снова напомнил о себе. - Меня отправили обратно, - Рафаэль сказал это с неохотой, виновато понурив голову. - Что ты сделал? Рафаэль замялся, в итоге, сделав заключение, что я все равно узнаю, вяло выдал: - Поспорил с Гельдерманом, что смогу забраться без страховки на стену крепости. - Зачем? – в очередной раз я поразился глупости брата. Его безбашенность когда-нибудь в могилу сведет, вспомнить хотя бы случай в прошлом году, когда он провалялся в больнице с черепно-мозговой травмой после безрассудного катания на параглайдинге. Вместо ответа на мой вопрос, Рафаэль тяжело вздохнул и печально куда-то уставился. Печальный образ Рафаэля меня поставил в тупик, в его облике было что-то до боли знакомое, особенно этот безрадостный взгляд, пока не пришла догадка. - Это из-за девушки? – моя догадка была верна, потому что Рафаэль поморщился, будто от боли, и отвернулся. Но мои чувства были притуплены алкоголем, поэтому я безжалостно продолжил. – Это из-за Лесли? Да? - Этот прыщавая пискля Гордон к ней клеился. Вот тварь! Короче, слово за слово, Лесли попыталась нас остановить и пошутила, что не пойдет ни с кем из нас на свидание, если только он не Питер Паркер – человек-паук. Ну, я и полез… Я сидел в шоке, съедаемый любопытством, и пытался представить Рафаэля, карабкающегося по стене замка, как человек-паук, под восхищенный взгляд Лесли , которая плакала от страха за него и любви к нему (воображение рисовало брата именно, как он был одет сейчас – в трусах и расстёгнутой мятой рубашке). Встряхнув головой от наваждения, я попытался сконцентрироваться на серьёзности ситуации, но не получалось, перед глазами всё неотступно мерещился Рафаэль в синих боксерах с надписью Келвин Кляйн, лезущий по каменной стене. - И что дальше? – заинтриговано произнес я. Наверное, еще дело было в том, что я еще восхищался поступком Рафаэля. Я бы не додумался полезть на стену. Даже, если бы это была Гвен. Наверное, прибегнул к ораторскому искусству и призвал бы все свое обаяние… Хотя дурацкий поступок – а он был дурацкий, но зато героический! – отлично гармонировал с моим не менее умным поступком, где я распевал Вестсайдский мюзикл перед гостями в 18 веке. Грустно вздохнув и улыбнувшись от этой мысли, я сгреб горсть чипсов и отправил их в рот. Ммммм! Еда. - А я вот тоже выделился сегодня, - встал с дивана и прошлепал на кухню, где меня встретила гора немытой посуды, тоскливо ожидающая прихода миссис Наир. В холодильнике одиноко меня встретила банка анчоусов. Все остальное слабо подходило под определения «съедобное и безопасное для здоровья». Анчоусы, так анчоусы. - А ты чего сделал? – Рафаэль возник в проходе и наблюдал за моими поисками открывалки. - Я сегодня пел песню из мюзикла людям 18 века… Хотел произвести на Гвен впечатление. Твою мать! Куда делась открывалка? – плюнув на поиски, я решил действовать другим путем. Во мне закипал гнев и раздражительность, то ли на неприступную банку, то ли на свою беспомощность. - И что это было? – Рафаэль наблюдал, как я устремился в кабинет и достал из шкафов старинный персидский кинжал, который был одним из артефактов Ложи, попавший ко мне домой совершенно случайно и нелепо. – Уоу! Зачем тебе нож? - А что он без дела ржавеет? - поставив банку на стол, я кровожадно со всей силы воткнул в крышку нож, который вошел аж до самого стола. Из под кинжала, как из раны, на стол потек соус. Я злорадно и хищно улыбался, будто засадил нож не в банку, а в сердце самого графа Бенфорда. Затем вскрыл, раскурочив стальным лезвием простую железяку и улив соусом все, начал поедать анчоусы. - И что это было? - Я есть хочу, а открывалки не было! – я чувствовал, как голод был просто нестерпим. - Нет, что ты пел? - «Одна рука-одно сердце», Вестсайдская история. - Тьфу ты! Тоже мне выделился. Если бы ты им спел что-нибудь из Green Day, например, «Каникулы» или «Американского идиота» - это я бы понял. Наверное, им понравилось… - О да, - рассмеялся я, вспомнив, как гости ломанулись к нам с Гвендолин, чтобы попросить спеть еще. В этот момент Рафаэль стал напевать «Американского идиота», барабаня по столу ритм: «Добро пожаловать на новую ступень напряжения, Напрямую граничащего с умопомешательством! Всё не будет хорошо. Телевидение мечтает о завтрашнем дне. Но мы не те, кто пойдёт следом. И хватит спорить об этом». Я заулыбался, как идиот, моментально представив себя в окружении всех этих напыщенных господ прошлого столетия и себя поющего им, про то, что не стану очередным зомби-человеком системы. Особенно момент, где упоминаются «педики». Но тут внезапно осознал, что анчоусы кончились, а я так и не наелся. Тогда встал и пошел в зал к чипсам и виски, слыша, как Рафаэль в кухне переходит на второй куплет песни. Сев на диван, я закурил и откинулся на спинку, закрыв глаза, чувствуя, как дым заполняет легкие. Привычным движением начал ерошить волосы на голове, пытаясь хоть как-то расслабиться и прийти в норму, все-таки я еще был пьян, эти приятные ощущения напомнили, как Гвендолин при последнем поцелуе запустила руки в мою прическу, вызывая у меня дрожь электрическими разрядами вдоль всего позвоночника. От этих будоражащих воспоминаний я покрылся мурашками, и у меня сладко заныло где-то в паху. Merde! Я схватил стакан Рафаэля и осушил одним глотком. Виски обжег горло, опаляя внутренности и выжигая все внутри. Это не нежный пунш Бенфорда, который мягко и сладко вливается в тебя, и лишь затем деликатно туманит сознание. - Как поживает Гвендолин? – Рафаэль успокоился, поняв, что трепки ему не будет за его поведение и за то, что он тут устроил в гостиной, а наоборот, кажется, нашел собутыльника в лице старшего брата. Он развалился рядом на диване, протягивая мне пустой стакан для себя. Я плеснул ему алкоголя, хотя не должен был, ему еще даже по возрасту не положено. Не пытаясь быть вежливым и интеллигентным, я потоком самых грязных ругательств на всех языках, которых знал, в сторону Бенедикта, описал, как обстоят дела. Суть звучала примерно так: «В 18 веке один многоуважаемый и симпатичный граф Бенедикт Бенфорд не только спасает мою девушку от смерти, но и женился на ней. И, кажется, он поразил ее своими большими талантами, что теперь Гвендолин не особо желает возвращаться». А сам чувствовал угрызения совести, понимая, что Гвендолин полюбила достойного человека, а вовсе не того, каким я его описал Рафаэлю. Но самое страшное, я был бессилен перед ней, не мог разрушить ее счастье, даже, если оно заключается в браке с графом в прошлом столетие. Съев, обваленные в крошках от чипсов, колбаски, я снова выпил жгучего виски, который отлично подходил к моему настроению. - И что ты будешь делать? - Не знаю, – я чувствовал, что опьянел сильнее, хотя по дороге домой уже практически протрезвел, даже не пытался шутить с доктором Уайтом и мистером Джорджем. Сейчас было все наоборот. К тому же виски оказал более странное воздействие в отличие от пунша, я не горел делать глупости и меланхолично предаваться унынию, теперь я жаждал действий, ответов на все мои вопросы, готовый на все. – Мы с Гвен договорились встретиться сегодня утром, но для нее это сегодня, а для меня может и завтра, или послезавтра, или послепослезавтра, когда мне позволят хранители. Я все еще был одет в костюм мадам Россини, правда, сюртук снял, и на мне были только короткие штаны, гольфы и белая рубашка из батиста с большими пышными рукавами и кружевами. - Ты говоришь, как неудачник! Ты де Виллер или кто? – возмутился Рафаэль, который теперь сидел на моем закрытом рояле все также в трусах и белой рубашке. Он все никак не мог допить свой виски, медленно потягивая его, как вино. - Де Виллер! А почему неудачник? – мне стало обидно. Очень. - Да ты сдался! Какой–то граф лапает твою девушку и распоряжается ею, а ты даже не борешься! Пустил все на самотек! Diablo! Merde! Он был прав. Я сдался, при том капитулировал в самом начале, стоило ей упомянуть имя мужа. Распеванием песенок Гвендолин не вернешь. Нужно что–то делать. - А что делать? - Ты должен ее вернуть, всеми правдами и неправдами! А этому графу показать свою силу. - Как? - Вызови на дуэль! Ты же сам хвастался, что ты отличный фехтовальщик. А дуэлью решишь сразу проблему: и честь не запятнаешь, и убьешь соперника. Все в рамках того века. - Ты когда стал таким… умным? – я был поражен ясностью и трезвостью мыслей Рафаэля. - Поверь, еще не один соперник не увел у меня девушку без мужского разговора… - А Лесли? – я ухмыльнулся, вспомнив, что его возлюбленная предпочла ему Питера Паркера. - Она сказала залезть на стену – я залез. Если бы меня не поймали, то поверь, я бы этому Гордону уши бы начистил, - Рафаэль даже кулаком стукнул по роялю, инструмент жалобно отозвался эхом на такое обращение. - Да, но когда я вызову? - Хотя бы сейчас! – с пылом заорал брат, поддавшись вперед. Я глупо засмеялся, но в тот же момент понял, а почему бы и нет… Проехав на ошалелой скорости на мотоцикле, мы гнали на дуэль: я, в кожаной куртке поверх батистовой рубашки, в бриджах 18 века и кроссовках Найк со шпагой наперевес, и Рафаэль, одетый более прилично - в джинсы и мою футболку. Ровно через полчаса мы были в Темпле. Далее было абсурдно, рискованно и вообще все неправильно, словно происходившее было не со мной, а в каком-то приключенческом фильме со злодеями и правильными ребятами. Войдя в Темпл, мы были остановлены Цербер-стражей, но пара моих приемов крав-маги уложило их на входе, затем на третьем этаже мы снова были остановлены охранниками, но я прорвался, в отличие от брата. Убегая от них к хронографу, я услышал торжественный и трагический крик Рафаэля: «Беги, брат! Покажи ему, из чего ты сделан!». В голове бешено стучало, тело двигалось, словно не мое. Подбежав к двери с хронографом, я был остановлен идиотом Марли, который что-то орал про «Золотые правила» и то, что я их нарушаю. Простым ударом с правой проблема была решена. Перешагнув через тело Марли, я ввалился в комнату с хронографом и элапсировал к Гвендолин в 1758 год, лихорадочно набрав дату и время на шестеренках хронографа (и как не боялся, что перепутаю что-нибудь или сломаю?). Темнота другого века накрыла меня, как будто резко набросили одеяло. На ощупь добравшись до двери, я выглянул - там никого не было. Решив не искушать судьбу, я ломанулся через восточный тайный туннель, который не только значительно сократит мне дорогу к дому Гвен, но и убережет от еще одной стычки с Цербер-охраной. Факел вспыхнул с помощью зажигалки Zipp, и я побежал к дому Бенфордов через длинные коридоры Темпла со шпагой в руке. Только в этот момент понял, что я натворил! Но возвращаться было уже поздно. В конце концов, сейчас я пьян, бесстрашен, безумно влюблен и требую расставить все точки над i. Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/03/07/GQ65S.png