Клевера Жизни

Луна сменяется солнцем. День сменяется ночью. Снова один месяц уступает место другому. Снова птичьи песни становятся тише. Вновь огненно-рыжие листья срываются с ветвей высоких и ещë подрастающих деревьев. Вновь прилетают снежинки, желая скорее окутать замëрзшую землю мягкой блестящей шубкой. Пробегает год. Год, наполненный весельем и счастьем, недовольными вздохами и невинными слезинками. Год, подаривший многим чудесные воспоминания и оставивший на лобиках некоторых неосторожных детишек шрамики от крошечных ранок. Вскоре, следом за ним, пролетает ещë один месяц лета, состоящий из радостных криков. Ещë один месяц осени, сближающей братьев, сестëр и их родителей возле огня восковых свечей. И вот, наконец, наступает то самое мгновение, которого Аста и Юно ждали, каждую вторую ночь задаваясь разными вопросами. Тот самый день, о котором Непоседа и Тихоня мечтали со счастливыми улыбками, наблюдая за плывущими по ветру капельками зимнего дождя. День, о котором мальчики думали, следя за блестящими звездочками летнего ночного неба. День, который должен был подарить им самые прекрасные секунды неконтролируемого счастья. - Вставай! Вставай, Юно! - именно с этих слов, как всегда звонких и добрых, начался праздник двух милых детей. - Ну же! Скорее! Ты же не хочешь всë проспать! - Аста, как и в любое другое утро, имеющее повод для безудержного веселья, шумно прыгал возле Юно и, получая в ответ полусонное, крайне милое "ещë пару минуток, хорошо?", осторожно касался противным, надоедливым пальчиком его мягких щëчек. Как и при любом другом рассвете, наполняющем его друга интригой, жаждой познать неизвестное, Тихоня отчаянно ворочался из стороны в сторону, переворачивался с одного бочка на другой, пытаясь ускользнуть от зова любимого Непоседы. - Ещë... совсем рано. - беззащитно поджимая к груди ещë слабые, хрупкие ножки, он пытался убедить Асту, желал заставить его вновь лечь под одеялко и прикрыть хоть на пару минут свои изумрудные глазки. - Мы можем отдохнуть ещë немного. - Нет, не можем! - но продолжал слышать лишь недовольные, полные задора восклицания. - Давай-давай! Просыпайся, Юно! - Какой же ты нетерпеливый. - восклицания, которым Тихоня, не имея воли сопротивляться, каждый раз аккуратно, мило улыбался, уткнувшись в тëплую, дарящую приятные сновидения подушку. - Сейчас встану. - восклицания, после которых, что-то еле слышно пробормотав себе под нос, он всегда переворачивался на спинку, чтобы, крепко-крепко зажмурившись, потянуться ручками и ножками в разные стороны под весëлые, радостные "ура" и довольные, протяжные "наконец-то" несносного мальчишки. Неспешно пробегает пара секунд. Юно, как всегда без спешки, с медлительностью ленивой черепашки вылезает из-под одеялка. Аккуратненько проводит пальчиками по своим ещë спящим глазкам. И, взглянув с добротой на мальчишку, без жалости прервавшего его сон, внезапно оказывается пленником самых крепких объятий. - Поздравляю тебя, братик! - вдруг слышит самый счастливый и тёплый крик своего лучшего друга. - С седьмым Днëм Рождения, Юно! - ощущает, как сильные руки милого Асты, обвивая его скромную талию, сжимают спинку всë сильней и сильней, словно дожидаясь резковатого, чуть слышного музыкального хруста мягких, чувствительных косточек. - С Днëм Рождения, Аста. - чувствуя, как теплая, почти горячая щека прижимается к его покрасневшему от смущения личику, заключает дорогого Непоседу в колечко заботы и любви. - Ты... меня сейчас раздавишь. - наконец, выдержав небольшую, коротенькую паузу, насладившись замечательным, таким особенным, важным моментом, с улыбкой радости издав мимолëтный смешок, тихо-тихо, будто уже задыхаясь от недостатка кислорода, сообщает о том, что вот-вот превратится в бледный, без сочувствия выжатый лимончик. - Прости! Извини! - и слышит тревожные, дрожащие нотки в самом твердом, по его мнению, сильном голосе. - Я ненарочно! Тебе не больно? - видит в двух изумрудных глазках, принадлежавших бесстрашному Непоседе, огонëк переживания и ни с чем не сравнимую, ни на что не похожую искорку вины. Искорку, заметив которую Юно не мог произнести в ответ ни чуть грустное, жалобное "немножко", ни робкое, полное сомнения "кажется, не очень". Не мог произнести ничего, кроме невинного, весëлого "нет, всë в порядке", после которого они вместе, ещë пару раз обняв друг друга, отправились на поиски уже ожидающего их прихода Отца Косаке. Дети заправляют за собой кроватку, поправляя подушки и накрывая их воздушным одеялком. Подбегают к окошкам и, осторожно дëрнув за краешек прозрачной ткани, преграждающей золотым лучикам горящей звезды путь, приветствуют радостное солнышко своими весело моргающими глазками. Надев на свои крошечные ножки маленькие ботиночки, они подбегают к дверке своей комнаты. Аккуратно потянув еë на себя и услышав вновь задорное, мелодичное поскрипывание, словно желающее им доброго утра, делают пару шажочков за порог. И, уловив в тот же миг своими ушками лёгкую ноту, возникающую после соприкосновения пола с ножками табуретки, направляются на кухню. Как и в любой другой день, спокойно преодолев лишь пару метров, ощутив в какую-то секунду непреодолимое стремление, Аста делает резкий рывок и вмиг оставляет растерявшегося Юно чуть позади. Как и неделю назад, услышав оглушающее, слегка пугающее внезапностью "кто первый!", Тихоня, прекрасно зная, что одержать верх ему не позволят, лишь чуть ускоряет свой темп и пропускает непобедимого Шустрика вперëд, мимолëтно коснувшись его тёплом своего мягкого взгляда. Пробегает одна секунда. Малыши в скором движении приближаются к чуть приоткрытой двери. Пробегает другая. Раздаëтся, как и всегда, доброе, но такое недовольное "не поддавайся!", которым бегущий впереди Аста, расплываясь в широкой, почти безумной улыбке неугомонного мальчишки, снова пытался высвободить весь потенциал своего противника. Пролетает третье мгновение. Юно, в очередной раз услышав прекрасно знакомое замечание, подбадривающее, словно с умилительной обидой кричащее "так неинтересно!", чувствуя, как его сжатые в кулачки ручонки рассекают волны прохладных ветров, как вновь и вновь отталкивающийся от груди голубой камешек пытается взлететь к самому потолку, отвечает тихим, по-своему задорным "никогда, Аста!". Затем четвертое. И дети, наконец обежав один из уголков, соединяющих кухонную комнату с небольшим коридорчиком, наконец встретившись полными сил взглядами со священником, сидящим за столом и очищающим ловкими движениями ещë сырую картошку от лишних слоëв, поочерёдно, резво и спокойно, произносят счастливое, полное любви "доброе утро". Мужчина, в ту же секунду взглянув на своих весëлых воспитанников вечно уставшими глазами, услышав, как они, снова и снова наполняя лëгкие чистым кислородом, пытаются восстановить дыхание после короткой утренней пробежки, расплывается в лëгкой, согревающей улыбке и, в один миг позабыв о всех обязанностях, незамедлительно поднимается с места. Он собирался шагнуть навстречу малышам, хотел опуститься перед ними на ноющие колени, и, задержав свой взор на сверкающих изумрудиках и ярко горящих янтарных камешках, с нежностью, лаской обнять дорогих сердцу детишек. Однако... - Отец Косаке! - внезапно всë вокруг заполняется пронзительным, громоподобным звуком, оставляющим после себя тоненький, мелодичный звон. - А что ты подаришь нам с Юно на этот раз? - вдруг его нога, недавно желающая с плавностью оттолкнуться от глухо, еле слышно скрипящего пола, оказывается скованной сильной, решительной хваткой размечтавшегося Асты. Услышав вопрос и уже успев понять, что выбраться из аккуратненько сжимающих оков у него нет и шанса, мужчина, выдержав небольшую паузу, невольно заставив уже пылающего от интереса Непоседу навострить ушки, приготовиться к желаемому ответу, лишь наклонил к нему голову, заглянув в блестящие зелëные глаза с мягкой, дружелюбной строгостью. Строгостью, которую неугомонный малыш, прижимаясь к темной мантии священника, видел уже далеко не в первый раз. Строгостью, в которой он, как и год назад, читал занудное, скучное, по-настоящему разочаровывающее "ëщë совсем рано". - Ну пожа-а-алуйста. - строгостью, заметив которую не умеющий сдаваться мальчишка каждый раз жалобно, не без ноток упрямства, начинал протяжно шептать одно-единственное слово, надеясь на свершение некого чуда. - Пожа-а-алуйста. - начинал повторять, снова и снова, стараясь разглядеть во взоре доброго мужчины прозрачный, еле заметный блик слабости, в котором всегда без исключения скрывается готовность отступить, желание промолвить с фальшивым недовольством чуть грубоватое "так уж и быть". - Пож-а-а-а-алуйста. - и он шептал, всë сильнее округляя свои наполненные невинной мольбой глаза, продолжал бороться, ни на долю секунды не сдавая позиции, до тех пор, пока в ответ на вновь озвученную просьбу не услышал спокойное, неторопливое, чуть сердитое "Аста, прошу, перестань". До того самого момента, пока к его ушкам не подкралась тёплая, нежная мелодия гармонии. Фраза, что, заменив собой ничуть не нужные "знаю, но нужно потерпеть" и совершенно бесполезные "ты и сам всë понимаешь", вмиг превратила шумный каприз неугомонного Непоседы в тишину, безмолвие согласия и понимания. Пара слов, после которых малыш, недавно крепко сжимающий руками слабую, хрупкую ногу Отца Косаке, наконец взглянул на мужчину не с безграничной энергией, не с беспредельным буйством, а с чистотой и ясностью, будто говорящими крайне редкое, такое особенное, полное послушания "хорошо, мы подождëм". И вот наступает секунда, когда священник, аккуратно освободившись от хватки маленького воина, жестом руки позвав ближе скромного, словно чего-то терпеливо ожидающего в сторонке Тихоню, с любовью и лаской проведя пальцами сквозь вечно взъерошенные тëмные и светлые волосы детишек, должен был освободить их от работы, прошептать с отголоском заботы весëлое "теперь бегите гулять". Вот только... - Отец Косаке? - ...в очередной раз за одно только мгновенье его останавливает радостный, полный сил голос энергичного мальчишки. - А ты приготовил для нас задания на сегодня? - голос, в ответ которому он собирался произнести решительное "заданий не будет", не имеющее в себе ни намëка на сомнение "вы можете отдыхать". - Мы готовы помочь тебе! Что нужно делать? - голос, услышав который мужчина хотел с улыбкой промолвить лёгкое, мягкое "сегодня у вас выходной". Но, пропустив пару волн воздуха в свои лëгкие, уже чуть отстранив одну губу от другой, он заглядывает в дорогие сердцу глаза двух крошек и, вдруг ощутив неуверенность, приятное, расслабляющее бессилие, лишь с вопросом проговаривает словно бросающее мальчикам вызов "уверены, что не хотите провести время на улице?". Не увидев в блестящих изумрудиках Асты ничего, кроме желания быть полезным, кроме стремления помочь, прочитав в чистом, нежном взгляде Юно доброе, милое "вам нужна помощь, не отказывайтесь", отыскав в солнечном блеске его янтарных камешков по-своему важный, особенный совет, Отец Косаке, не желая спорить с отважными малышами, чуть качнув головой, всë же позволяет им выполнить пару скучных ежедневных обязанностей. Непоседа, оглядев поверхность, заметив на полу небольшие следы грязи, оставленные им вчерашним вечером после игр на улице, хватается обеими ручонками за тряпку, окунает еë в наполненное прозрачной водой ведёрко и начинает с невероятной скоростью пробегать между четырьмя стенами, метаться из стороны в сторону, со всем старанием отталкиваясь ножками вперëд, прогоняя прочь никому не нужные пятна. Тихоня же, шустренько заняв место Отца Косаке, забравшись на чуть качающийся табурет, что ждал его возле круглого столика, обхватив мягкими пальчиками рукоять еле заточенного ножа, приступает к очищению розоватых и ярко-жëлтых картофелинок от гадкой, горькой на вкус тонкой кожицы. Выполняя одно из своих любимых заданий, старательно, безо всякой торопливости проводя лезвием столового прибора сверху вниз, Юно, как и всегда прежде, время от времени отвлекался на Асту, мчащегося от одного угла к другому. Слышал, как и двумя днями ранее, его внезапные, пронзительные выкрики. Улыбался в ответ на каждое полное задора, резкости "ещë!" или состоящее из безжалостной строгости "быстрее!". Издавал неслышный смешок умиления, касаясь своим взглядом весёлого, счастливого личика любимого братика. И, смотря в самую его душу, словно наблюдал за тем, как тот самый огонёк, тёплый, согревающий, постепенно разгорается в пламя великого, замечательного мага. Время проходит незаметно. И вскоре одна из деревянных тарелочек заполняется небольшой горкой очисток. Пробегает минутка. Золотистая картошка погружается в кипящую, яростно бурлящую воду. Пролетает другая. Аста, наконец прогнав прочь последнее пятнышко парой-тройкой резких движений, окунув в последний раз тряпочку в уже мутную, грязную жидкость, быстренько забирается на табурет, стоящий в паре сантиметров от терпеливо ожидающего завтрака Юно, и, широко-широко, со всем своим весельем улыбнувшись Тихоне, взглянув на него приветливо вечно сверкающими глазками, с милым детским капризом протянул жалобное, вежливо подгоняющее "скоро будет готово?". Затем пролетает третья, в течение которой малыши с улыбками, скромной и яркой, думали о долгожданном вечере. Четвёртая, подарившая детям мысли о подарке. Пятая... Шестая... Наконец к их носикам подкрадывается сухой, но такой манящий аромат. Запах, что, напоминая детям о тепле и заботе, о нежности вечернего вопроса Отца Косаке "во что сегодня играли?", каждый раз заставлял их животики урчать, тихо и мимолëтно. Наконец перед ними, возле самого краешка стола, появляется пара блюдец с тремя половинками мягкой, словно тающей во рту горячей картошки и две кружечки с водой, утоляющей приятную, дружелюбную жажду, что возникает где-то внутри после каждого энергичного завтрака, ленивого обеда или сонного ужина. Наконец священник, невольно создавая пару скрипучих ноток, присаживается на старенький табурет, ко своим милым помощникам. И наконец, взглянув на мужчину, увидев на его добром лице незаменимую, такую особенную улыбку, малыши слышат волшебное, произносимое вечно лишь ласковым шëпотом, полное любви "приятного аппетита". Как и всегда, несносный Непоседа, ловко орудуя деревянной ложечкой, шустренько работая остренькими зубками, очищает свою тарелочку раньше остальных. Как и ранее, одержав победу в глупом, не имеющем ни малейшего смысла состязании, Аста, ещë не успев проглотить спрятанную за щёчками пищу, с радостной резкостью, забавной гордостью вытягивает свои ручонки к самому потолку. В очередной раз Тихоня, без какой-либо торопливости съедая свою порцию по маленьким, крошечным кусочкам, слышал, как любимый братик, наполнив целый рот едой, издавая непонятные, ни на что не похожие звуки, пытается воскликнуть торжественное "я победил". Вновь Юно, краешком любопытного глазика наблюдая за неисправимым проказником, следя за его губками, что отчаянно пытались превратиться в ослепляющую улыбку, издавал один смешок, чистый и добрый, за другим. Снова Отец Косаке с безмятежностью поглядывал на непоседливого мальчишку, который, не желая никуда уходить в одиночку, ни на шаг не отходя от своего лучшего друга, дëргая его то за один краешек чёрной кофточки, то за другой, вновь и вновь протягивал с невинной мольбой наполненное скукой, состоящее из детского рвения "скорее". Опять мужчина, забывая о трудностях, прошедших и предстоящих, о ноющих коленях и тяжëлых плечах, с наслаждением вслушивался в еле уловимые нотки тепла и любви, с которыми тихий парнишка без остановки повторял успокаивающее, лëгонькое "ещë совсем немножко, Аста". Наступает секунда, когда малыш Юно, в последний раз проведя столовым прибором по дну блюдечка, наконец аккуратно обнимает кружку своими тоненькими пальчиками и делает пару скромненьких глотков. Приходит мгновение, когда сияющие жëлтые глазки, с робостью поднявшись к лику Отца Косаке, будто произносят неуверенным, чуть дрожащим шëпотом нежненькое, застенчивое "спасибо". Подбегает момент, когда заждавшийся Непоседа, более не желая тратить время попусту, не собираясь проводить ещë минуту или две в усыпляющем покое, с решительностью хватается за предплечье медлительного Тихони и, весело произнеся задорное, полное энергии "сколько тебя ещë ждать, черепашка?", совершает вновь уверенный, резкий рывок к чуть приоткрытой двери. Пролетает мгновенье, когда детишки, шустренько покинув кухонную комнату, уже направившись к выходу, открывающему путь к ярким, изумительным пейзажам, ко прозрачному голубому небу, укрытому чуть сероватыми осенними облаками, слышат прекрасно знакомый, вызванный одной лишь отцовской заботой, напоминающий нежную просьбу приказ: "Не забудьте надеть шарфы!" И вот малыши, спрятав свои горлышки за грубой, чуть колючей тканью, натянув на свои ножки щекочущие носочки, оказываются среди чарующей красоты осенней природы. Улыбаясь в ответ прохладному ветерку, мягко, ласково шепчущему что-то на ушко, словно пытающемуся произнести прекрасное, волшебное "с днëм рождения", они наслаждаются заботливыми прикосновениями огненной звезды, желающей одарить теплом их маленькие кругленькие щëчки. Пробегая мимо невысоких деревьев, молодых и низких, старых и высоких, слыша музыкальный, гармоничный шелест пожелтевшей травы, Непоседа с Тихоней оглядываются по сторонам и машут с приветливостью своими ручонками, безудержно и смущëнно, добрым соседям, что поздравляли их с долгожданным праздником. Кидая маленькие камушки, напоминающие серые, будто испорченные временем жемчужинки, куда-то в чаши безмятежных лесов, поочерёдно гоняясь друг за другом, постоянно меняясь ролями котëнка и мышонка, прячась от жары в тенях мягко шуршащих листочков, ещë ярко-зелёных и уже тускло-оранжевых, Аста и Юно слушают мелодичные, чарующие песни самых разных птиц, улыбаются друг другу, весело и радостно, мягко и скромно, и с милой мечтательностью, детской гордостью снова и снова безмолвно произносят чудесное "сегодня мы станем замечательными, братик". Минуты и часики, пропитанные счастьем, состоящие из звонких тëплых нот невинного, чистого смеха, невероятные, особенные, проходят незаметно. Совсем скоро, в очередной раз глубоко вздохнув после продолжительной соревновательной пробежки, вновь упав на тëплую поверхность от приятного, постепенно наполняющего новым рвением бессилия, малыши направляют свои глазки ко хлопковым нежно-серым подушечкам, медленно, ничуть не спешно скользящим по небесным волнам, изредка прикрывающим собой освещающее весь мир солнышко, и начинают поочерёдно, то тихо-тихо, со спокойным шëпотом, словно погружаясь в сказочный мир грëз, то резко и энергично, со внезапным восклицанием, будто проснувшись от ясного прозрения, задавать друг другу разные вопросы. - Ещë не выдохся, Юно? - в очередной раз, не замечая ни намëка на изнеможение в собственных ножках, не обращая внимания на чуть дрожащие, слабенкие мелодии, появившиеся в его голоске, Непоседа начинает доказывать по-милому дерзкими, решительными речами, что является никогда ни перед чем не останавливающимся воином. - Я вот ещë сто раз так смогу! А ты? Воином, в еле слышном, тяжëленьком шëпоте которого рядом лежащий Тихоня, аккуратно, как и всегда, прижимая небесный камешек со звëздами ко своей маленькой груди, смотря сквозь туманы ветров в неизвестную, загадочную даль, мог без труда уловить редкие, напоминающие о ежедневных соревнованиях нотки усталости. Нотки, невольно прислушиваясь к которым, прекрасно зная, что на обеспокоенное, постоянно застенчивое "думаю, тебе лучше отдохнуть" Шустрик, скривив недовольную рожицу, ответит полным возмущения "я полон сил, не сомневайся", парнишка мог лишь с тëплой, полной любви улыбкой произнести весëленькое, яркое "Конечно! И я тоже, Аста!"... - Прямо как птица, правда? - ...и затем, выдержав коротенькую паузу, протянув один из прямых тоненьких пальчиков куда-то вверх, с успокоением и мечтательностью спросить о парящем высоко в небесах светлом облачке. Облачке, взглянув на которое, протяжно, не без сомнения промычав, Непоседа с отрицанием мотнëт головой и, словно только открывший свои изумрудные глазки, совсем ещë голодный жаворонок, поймает себя на следующей мысли: "Как по мне, больше похоже на тарелку с долькой картошки". Облачке, что сегодняшним поздним вечером перевоплотится в приносящую прохладу грозную, хмурую тучку.