Католичка и дурак

Работа после свадьбы так и прет. – Знаете, дети, почему вас стали охотнее нанимать после того, как вы соединились перед Господом? – спрашивает Падре. – Без понятия, – отвечает Джеки. Падре улыбается: – Во-первых, это красиво. И Падре, как обычно, прав. Вакако Окадо после первого же плевого дела приглашает их в свой офис. – Вы такая красивая пара, – говорит она, поблескивая очками в полумраке. – Старой женщине, вроде меня, радостно видеть, как расцветает молодая любовь. Особенно в этом жестоком городе. У меня было пять мужей, и все они безвременно скончались. Такая трагедия. Вы должны беречь друг друга. Верно говорят: браки совершаются на небесах. Уж я это точно знаю. Спонтанная свадьба оказывается неплохой пиар-акцией для их маленького наемничьего дуэта. На улице говорят: – Че, прям в мэрии? В натуре? Прям пошли и, блядь, так прям и поженились? Без хуйни? – Без хуйни! А после, бля буду, у Падре в церкви обвенчались. По пьяни? По любви! На улице качают головами, крутят пальцем у виска, смеются, чтобы скрыть свою грусть. Одиночество. Зависть. Дураку Уэллсу и его злобной бабе эдди некуда девать? Праздника захотели? В каком мире мы живем? – Блядь, вот смотрю я на вас! – с чувством произносит Дум-Дум, король мальстремовского дружелюбия. – И сам готов жениться. Прикинь?! Приду такой в мэрию. Галстук из трусов висит. Это ж пиздец! Гражданин я или нет? – А невеста есть? – спрашивает Ви. – Не, у меня только рука, – отмахивается Дум-Дум. – Кстати, зацени. Рука у него новенькая, с кучей ништяков, есть даже открывашка для пива. Ви громко восхищается, но ей жаль, жаль, блядь, потому что уродливый, но веселый мальстремовец неуловимо напоминает Джеки. Банда заживо обгладывает Дум-Дума. Обгладывает лицо, вырывает глаза, зубы, откусывает руки и ноги, отнимает голос. Растаскивает по кускам. От тщедушного тела, в котором пока еще держится не самая дерьмовая душа, остается все меньше. Дела идут в гору. Работу всегда ищет Джеки. Он всем нравится. Его везде зовут. Его телефон не замолкает. Никто на него в обиде, даже «Валентино», от которых он ушел. Ви всегда играет плохого копа. Они пробуют чередоваться, но угрозы Джеки работают через раз и вечно не тогда, когда его очередь угрожать. – Не пойму, какого хуя тебя они боятся, а меня нет? Такого хуя, что у Джеки добрые глаза. Но Ви этого не говорит, Ви улыбается и гладит его по щеке, пока он выруливает с парковки. У самой Ви недобрые глаза. Она никому не нравится. Никто ее никуда не зовет. Все норовят обидеться. И телефон молчит. – Че за дикая бля-ядь?! – орет очередной потерпевший с гвоздем в ляжке. – Ебанутая пизда!!! – Жесть, да? – понимающе кивает Джеки. – Жена моя. И добавляет, понизив голос: – Я ее сам боюсь. Лучше тебе расколоться с головы до жопы. Дома жизнь лучше всего, что было до Джеки. Мотоцикл посреди спальни, ящик с арматурой, тесный скрипучий диван, который сначала не раскладывался, а теперь не складывается, штанга в изголовье – все это Ви не беспокоит. В душ надо проходить через задний двор бара и переулок, неся шмотки в пакете, подниматься по пожарной лестнице, а потом тем же путем идти обратно в халате и с полотенцем на голове. А, если мама Уэллс запрет ту дверь, то идти надо через бар. В таких случаях Ви старается как можно громче шаркать тапками и шуршать пакетом на радость посетителям, но мама Уэллс все равно запирает дверь. – Не думала, что готовить тако так сложно, – произносит Ви, желая подчеркнуть мастерство мамы Уэллс. – Не думала, что Джеки женится на бабе с яйцами, – отвечает мама Уэллс. – Которая даже не умеет готовить тако. Джеки вступается за Ви, пререкается с матерью на испанском, пока Ви, доев тако, не напоминает, что им пора в город, а ему пора выводить тачку. – Не оскорбляйте меня при Джеки, мама Уэллс, – говорит Ви, угрожающе зажав маму Уэллс в подсобке. – Это его расстраивает. «А все, что расстраивает Джеки, очень меня злит», – хочется добавить ей, но она молчит. – Оскорбляйте меня лучше один на один. Могу специально приходить ради этого да хоть в эту самую подсобку. Чтоб вы душу отвели. Вот только без Джеки маме Уэллс неинтересна забава. Ведь, в конце концов, это он должен осознать, какую совершил ошибку. Маму Уэллс так просто на понт не возьмешь. – Такая уверенная, – усмехается мама Уэллс, – как будто на тебе шкуры в городе кончились. Глаза у мамы Уэллс голубые, как у Джеки, но колючие и смотрят на Ви без обожания. Мама начинает проигрывать. Неделя идет за неделей, но Джеки не уходит от Ви. Они вместе встают и вместе ложатся, вместе работают и вместе отдыхают. Не реже честных трех раз в неделю из гаража доносятся стоны, другими вечерами Джеки пересказывает Ви в постели сюжеты книг, которые прочитал, и научно-популярных передач, которые видел по телеку – и это для мамы хуже стонов. – Детка, ты точно не будешь сама читать? – всегда спрашивает Джеки, дойдя до самого интересного места. Ви вспоминает сцену из очень старого фильма, где толстый коп сидит в машине и рассказывает умной собаке, как, находясь в засаде на пляже, встретил свою образованную жену. – Я выхожу из кабинки для переодевания, потный, как черт, к ботинку прилип кусок туалетной бумаги. Подхожу к ней. Она опускает солнечные очки, смотрит на меня снизу-вверх и говорит: «Я читаю «Путешествие на край ночи» на французском языке. Ты читал?». Читал ли я? Конечно, ни хрена я не читал. Конечно, ни хрена Ви сама читать не будет. Как-то ночью Джеки долго не спит, глядя в потолок. И Ви тоже не спится. На улице страшная жара, и Джеки сам, как печка. – Надо съезжать из гаража, – говорит он тихо. – Нахуй так жить. Ви делает вид, что не слышит, чтобы не пришлось врать или соглашаться. – Ви. Она вздрагивает, будто он разбудил ее. – А? Что? – выдыхает она «спросонья». – Ты секса хочешь? Джеки давится смешком. – Валяй, если приспичило, – бормочет Ви. – Но я полежу бревном. Джеки поворачивается набок, сгребает ее поближе и, засунув под майку горячую руку, тяжело дышит в ухо. – Не стесняйся, животное, – добавляет Ви как бы сквозь сон. – Не отказывай себе ни в чем. – Не, – шепчет Джеки и крепче прижимает ее к себе. – Я стесняюсь. Ви никогда не жалуется Джеки на мать. – Она привыкнет, – твердит Джеки. – Дай ей время. Они в центре города, уплетают лапшу. Ви охотно кивает, но Джеки вдруг мрачнеет, ставит коробку с лапшой на стол и раздраженно бросает палочки. – Или нет, – цедит он. – Кого я обманываю, блядь. Ебучая Камилла кончилась четыре года назад, мы с тобой женаты уже пять месяцев, а она до сих о ней жалеет. Камилла сходила налево, и мама Уэллс считает, что девочка просто совершила ошибку. Из-за таких взглядов Джеки в детстве пиздил отец. Но Ви никогда этого не скажет. Джеки клянется, что уже и лица Камиллы не помнит, хотя Ви ни о чем таком не спрашивает, да и почему бы ему не помнить лицо Камиллы? – Мы отлично ладим с твоей мамой, Джек, – отвечает Ви. – Ты загоняешься. И, потом, я и есть баба с яйцами. И тако вертела на хую. Че обижаться на правду? Джеки смотрит на нее с укором, потому что, хоть он и дурак, но не настолько же. Ви откладывает свою лапшу и берет в ладони его лицо. – Реально, малыш, ты паришься об этом гораздо больше меня. Забудь о маме. Соберись. Нам еще работать. В этом Ви не врет. В самом деле, все, что говорит мама Уэллс, Ви до пизды. Какая там она пута, какая там ебучая Камилла должна быть на ее месте, какие там шикарные бабы были у Джеки в детстве и сколько. Ви вообще не помнит то время, когда оскорбления ее оскорбляли. Было ли оно когда-то? Джеки пиздил отец. А Ви выросла в системе и по воспоминаниям никто ее особенно не пиздил, потому что пиздюли – понятие относительное. Ви бы, не пикнув, выдержала любую маму и любого папу, если бы это не заставляло Джеки страдать. Работа получается нервная, со взрывами на трассе, трупами корпоратов, песком на зубах и сбитыми кактусами. Джеки матерится, на чем свет стоит, и дышит тяжело, как загнанный носорог. Бледный, утирает кулаком пот с лица, скользит по жене затравленным взглядом, будто ищет рану, не совместимую с их счастливой семейной жизнью, но Ви цела. Только рожа расцарапана прямым попаданием кактуса. В арасаковском ящике – живая игуана с Антильских островов. На короткий миг Ви всерьез жаль бабок и потраченных сил. – Ну, в браке обоим приходится чем-то жертвовать, хули, – вздыхает Ви. – Давай оставим ящерицу. Но ты найдешь нам хату. Джеки, поскольку дурак, не сразу догоняет сбычу своих мечт. – Брось, малышка, это ж самосвал эдди, – говорит он затем потрясенно. – Нахуй мы корячились? На тебе живого места нет. Загоним это зеленое чмо фиксеру – и концы в воду. Мне не жалко, я про зверушку это так просто спизданул. Он мне даже не нравится, ты... ты посмотри на этого еблана. А хату я и без того найду. Ви вынимает игуану из холодильника – та сучит лапами и шипит – и вручает Джеки. – Пусть Мэнни придаст тебе ускорение, – говорит она. – Поцелуй его и поехали. Что он жрет? – Вроде траву, – неуверенно отвечает Джеки. – Траву, блядь, – Ви плюхается на пассажирское кресло. – Мы в Найт-Сити, каброн! Ганджубас его устроит? Мэнни ползает по всему гаражу, залезает к ним в постель, забирается спящему Джеки на грудь и зырит оттуда на Ви с открытой пастью, будто ржет над ней, будто знает какую-то грязную, жестокую тайну. Клетка для Мэнни находится через неделю, случайно, у Дум-Дума. – А нахуй вам? – спрашивает он, услужливо загружая клетку в багажник. – Для ребенка? – Не твое дело, пиздоглазый, – беззлобно парирует Ви. – Мы ж не спрашиваем, нахуй она была нужна Мальстрему. – А, да это нихуя не секрет, – отмахивается Дум-Дум. – Мы в ней… – Ой, все! Лишняя информация, мужик. Не хочу знать. За клеткой находится и квартира. Сначала Джеки пытается возить Ви с собой смотреть варианты. – Такие вопросы решает чика, – уверенно твердит он. – Нравится там, не нравится. Окно, не окно. Че по ремонту. Но его чике нравятся все квартиры без исключения, и Джеки приходится принять решение самому. Здесь даже есть окно, из которого Мэнни сможет смотреть на город, пока они будут на работе. В конце экскурсии открывается потайная комната. – Тут пушки развесим, – просто говорит Джеки. – И дрын какой-нибудь. Как у Бэтмана. Ви издает радостный вопль, от которого Джеки вздрагивает. Знаешь, когда у нее в последний раз был собственный арсенал в тайной комнате? Никогда! – Блядь! – визжит Ви. – Блядь! Блядь! Это надо освятить! Она с жадностью набрасывается на его ремень, который влет может расстегнуть с закрытыми глазами и даже без рук. Затаскивает Джеки в арсенал Бэтмана, под лампу бледного, дрожащего света. Тяжелая пряжка гремит по полу, Джеки путается в спущенных штанах, пытаясь ртом поймать ее губы, туда же в штаны падают ее кеды. Жопой на ледяном металлическом столе, с ручкой сейфа, упирающейся в спину, Ви приходится отпустить его от себя, чтоб он мог стянуть с нее узкие джинсы. Дурак возится слишком долго и, когда Ви, наконец, может обхватить его голыми ногами, то клянется себе, что впредь – только треники. Холодный свет моргает в такт толчкам, с которыми Джеки вколачивается в нее, и гаснет с их последним вдохом. Стихает предсмертное жужжание лампочки. Он долго не выходит, навалившись на стол. Ви гладит его по волосам в темноте и скользит мутным от наслаждения взглядом по стенам, где будут висеть их пушки. – Падре прав, – выдыхает Джеки ей в шею. – Есть Бог на свете. Если б я тогда… не выбежал за тобой. В клубе. Ты бы ушла, и я просто… хуй знает.