Марена, дочь Кощеева

Отец всегда был строг, этого не отнять, но он всегда и справедлив был. До этого дня. Что раздосадовало родителя, Финист уже и не помнил, да только и он, состоя уже в отрочестве, не смог стерпеть. Тоже разозлился, хоть и уважал отца безмерно. Задело его какое-то грубое слово, зацепился, принялся старшему выговаривать. Отец, само собой, — за прут. Хлестнул размашисто по спине — очи аж красная пелена застлала. Ещё, ещё! — будто в зарослях крапивы бежишь и никак не выберешься. Где-то на краю сознания крик женский — мать с города вернулась. Очередной удар. Почувствовал Финист — ускользает сознание, не то что-то с телом. Тянет, давит, стучит кровь в голове. Вдруг пронзило его насквозь, словно стрелой небесной — открыл глаза. Мир пёстрый, большой и замедленный будто. У отца на лице каждая песчинка, каждая морщина у глаз видна. Попытался руками двинуть, назад отползти — и вдруг понял, что в воздухе парит. Мать от калитки бежит, лицо белое-белое, дрожит — и каждую чёрточку ему видно, каждую капельку слезы ещё не собравшейся. Душа в пятках, плечи страшная сила какая-то выворачивает, звуки вокруг незнакомые. Вот только, окно в светлицу — родное, знакомое окно. Нырнул туда, сам не понял как. Приземлился, тряхнул головой, глаза зажмуренные открыл — пелена спадать стала. Глядь — на колыбели сидит, а там сестрица младшая. Очи голубые распахнула, насторожилась, смотрит внимательно. — Не пугайся, Варюша, — хотел сказать, а из горла вместо того крик резкий вырвался, на речь человеческую непохожий. Вздрогнула, нахмурилась — да как закричит! Финист успокоить хотел, на руки взять, да только не слушались руки. Повёл плечами — крылья птичьи. Задел ими сестру, та пуще прежнего заревела, перепугалась. Тут отец в светлицу ворвался. Увидал его над колыбелью — аж посинел от злости. Вилы в сенях хватил, мать оттолкнул и пошёл на него. Сердце у Финиста зашлось — как же?! За что? — Ведьмина отрава! Загублю! — рык этот так страшен был, что Финист сам против вил бросился, аккурат родителю в плечо. Оттолкнуть хотел, да вместо этого когтями в кожу впился, испугался, рванул назад. А следом крик, кровь брызнула. Взвыл отец. Оборвалось внутри у Финиста, снова перед взором пелена нарастать начала, обернулся на свет, крылами махнул — да и вылетел. И не вернулся больше никогда. Не пустили. Дрогнул Финист, выпутался наконец из лап кошмара, глаза открыл, сел. Рубаха сырая, по спине до сих пор холодок бежит, на сердце погано. А она тут как тут. Дернулась, глаза отвела, будто и не глядела. Да только нечего ночью делать, кроме как спать да в дозоре сидеть. А она не дозорная. Уж не назло ли дурной сон нашептала? Неужто и в мысли его забралась? — Что ты делала? Насторожилась. Брови свела. Будто не понимает. Нет, больше он ей не поверит. Хоть русалка, хоть Кощеева дочь — всё одно. Одно ей название.

***

Ночью я так и не уснула. Добрых три часа ворочалась с боку набок, а сердце всё булькало за грудиной, подбиралось к горлу. И замедлить дыхание никак не получалось. Злобный тревожный комочек в районе ключиц всё накручивался, нудил, рисовал перед мысленным взором картинки недавних разговоров. Вот Кощей творит что-то ужасное, а мама от него сбегает. Вот русалка молниеносно размахивается и ударяет меня под дых. Вот верхняя губа Финиста презрительно приподнимается при слове «нечисть», и по мне сверху вниз скользит холодный, незнакомый взгляд. Чёртов гордец. Охренеть просто. Я вот ни в кого не превращаюсь, например, а всё-таки он хороший, а я — злая колдунья. Идиот. Зла не хватало. По горбинке носа и виску даже стекли на рюкзак, служивший мне подушкой, несколько капель. Я раздраженно вытерла их рукой. Ну уж нет, ещё плакать из-за него. Оно и к лучшему. Нужна мне что ли такая влюбленность? Нет, я себе цену знаю. А ты, Финист, ещё пожалеешь. Чуть рассвело, я поднялась — всё такая же злая и решительная. Собиралась растолкать Ваню, открыть портал и быстро метнуться туда-сюда. Или только туда. Как получится. Но Яга, будто почувствовав, что я собираюсь делать, внезапно нашла мне занятие рядом с собой и не отпускала до самого продолжения перехода. Само собой, моё раздражение взлетело — до высот, неведомых сказочным жителям с их двухэтажными теремами. Ваня тоже с самого утра был словно не в себе. Угрюмо волочился в конце процессии, будто каждый метр приближения к Белому городу вдруг начал давить на него. Я переместилась поближе. Несмотря на его вчерашнее идиотское задание, Ваня всё-таки ощущался ближе кого-либо ещё в компании. После слов Финиста я невольно принялась настороженно глядеть на спутников. А что они на самом деле думают обо мне? «Чужая» для них — синоним к слову «опасная»? Зачем меня до сих пор держат при себе? Зачем каждый из них вообще отправился в это опасное приключение? Ваня всегда был простым и относился просто. Почти все его замыслы и цели легко читались на лице. И я для него была человеком. Обычной девушкой из мира, который он по-прежнему считал «своим». Это то, что мне было нужно. Не оставшись незамеченной неусыпным оком Яги, я всё-таки замедлилась и пошла рядом с парнем. Какое-то время шли в молчании — каждый ворочал какие-то свои тяжелые мысли. Но в какой-то момент мы вдруг одновременно покосились друг на друга и вздохнули: — Извини. — О чём думаешь? Голоса перекрыли друг друга — лица исказила машинальная улыбка. Я отмахнулась: — Всё нормально. Ваня помолчал несколько секунд, внимательно глядя под ноги. — Я хотел, чтобы отец увидел, как во мне сила проснётся. Я подняла глаза. Так вот в чём дело… — Он бы гордился, увидев тебя сейчас. Сказала — и не сразу поняла, что это была за глупость. Ваня как-то ещё больше сгорбился, свёл плечи и растерянно покачал головой. Затем вдруг повернул ко мне голову, собираясь что-то сказать, но я перебила: — Нет. Я думаю, ему не нужны были никакие подтверждения, чтобы любить тебя. Он прикусил губу и вздохнул. Сомневаюсь, что мои слова его убедили. Я тормознула, неожиданно поймав эмоциональный подъём, и придержала его за руку. — Вань, не надо насиловать себя. Ты не обязан быть богатырём, если этого не хочешь. Даже если сила всё-таки появилась. Понимаешь? Он кивнул, но всё так же рассеянно, как будто слушал вполуха. — Когда я попал в Белогорье, все как будто стало нормальным, — его брови сошлись у переносицы и дрогнули, — Я больше всего в детстве мечтал о бате, который бы пришёл и всех моих обидчиков раскидал. Прямо фантазировал каждый вечер. И тут — вот оно, сбылась фантазия, семья… появилась. Но… в моём возрасте батя уже не должен меня спасать. Понимаешь? Я сам должен. А я не могу. В уголках его глаз набралась влага. От жалости заболело в груди. — И его не спас, — эти слова парень произнёс медленно и жестко, будто выцарапывал их себе на лбу. — Вань… — слов не было. В глазах парня, во всем его лице, в позе нарастало что-то тяжелое, тёмное, раненое. На виске продавилась извилистая змейка вены, на шее тоже отчаянно пульсировало. Он сжал кулаки, злым движением отёр глаза и отвернулся. Я машинально схватилась за рукав его джемпера, дернула, разворачивая Ваню обратно, и до хруста обхватила руками. Спина у него была словно каменная. Я принялась осторожно поглаживать свободной ладонью пространство между лопаток, машинально считая под пальцами позвонки. Раз. Два. Три. Четыре. Раз, два, три, четыре. Через несколько убийственно долгих движений ладони, тело мелко задрожало. Под пальцами перекатились мышцы — и за моей спиной тоже сомкнулся неуверенный круг объятий. Вдалеке раздался громкий кашель. Мы машинально отшатнулись друг от друга и повернули головы. На вершине холма впереди, уперев руки в бока, возвышалась Василиса.

***

Я открыла глаза на пороге низкой проконопаченной избушки. Рука, сама собой потянувшаяся к дверному кольцу, была вся чёрная, по локоть выпачканная сажей. От неожиданности я отдернула её и уставилась на свои ладони. За дверью раздался женский смех. Василиса? Я потянула на себя дверь и оказалась в маленьком помещении с двумя лежанками, в котором не сразу опознала предбанник. Тепло. Даже под лопатками защекотало. Я зажмурилась от удовольствия — ну вот, сейчас руки и отмою. Кто же смеялся? Взгляд упал на приотворённую дверь в парную. Оттуда тянуло сладким древесным жаром. Тело сразу пробило сладкой ленивой истомой, я разулась, стянула верхнюю кофту и заглянула в образовавшуюся щель. Отсюда был виден только угол со скамьёй и двумя кадушками. Послышалось? Смех повторился. Молодой, заливистый, игривый. — Василис? Я нырнула в проём и замерла. Нет, это была не Василиса. В крохотное окно парной пробивался пучок света с улицы и оглаживал округлые бедра и блестящие шоколадом волосы стоящей возле полка девушки. Длинные пряди стекали по груди и оканчивались чуть ниже бедра. Бедра, которое беззастенчиво обвивало мужской торс. Я сглотнула и торопливо подняла взгляд. Крепкая мужская рука отбросила женские пряди за спину, оголяя шею, скользнула вниз по груди, коротко задержалась на животе и опустилась ниже. Я почувствовала, как в голову мигом ударила кровь, пунцом зажигая щеки, ойкнула и дернулась к двери. В тот же миг та, обдав напоследок прохладой предбанника, захлопнулась и больше уже не отпиралась. От неожиданности я взвизгнула и затравленно глянула обратно. Мужчина с девицей совершенно не обращали на меня внимания. Он медленными влажными поцелуями покрывал её шею — она по-кошачьи водила ладонями по его спине и протяжно постанывала. От стыда меня прошиб холодный пот. Дверь упрямо не поддавалась. Выбраться в окно — не получится, слишком мало. Оставалось одно. Я бочком придвинулась к лавке, схватилась за кадушку и с тяжелым стоном опрокинула её на пол. Загрохотало дерево. Вода волной прокатилась по полу, зашипела у печки. Кадушка простучала по всему помещению, подскочила на покошенной половице и остановилась у ног милующихся. Шумно выдохнув, я подняла глаза и поняла, что действительно привлекла внимание. Мужчина в упор глядел на меня. Мужчиной был Финист. Слюна встала поперёк горла. Красивое лицо богатыря перекосила изучающая ухмылка. Ленивым взором он окинул меня с головы до ног — и от этого страшного взгляда захотелось спрятаться. Во всей этой жаре голубые глаза оставались ледяными. Не отводя глаз, он вновь припал к шее девушки, ласково провел ей рукой меж лопаток, впился пальцами в бедро. Я растерянно мотнула головой. Нет. Нет, что за глупость, так не может быть. Запястье вдруг обожгло. Я зашипела, одернула руку. Черт, снова. Самое узкое место предплечья обвивал накаляющийся золотой браслет. Окружающее вдруг начало искажаться. На краю зрения предметы зарябили, контуры их поплыли и заискрились. Я вскинула голову, снова встречаясь с Финистом глазами. Взгляд его вдруг потемнел, забурлил бордовыми отсветами — мужчина сощурился, медленно отстранил от себя девушку, до хруста повёл плечами. — Что… ты делаешь? — из его рта вырвалось незнакомое шипение. Рука заныла, и я вновь предприняла провальную попытку избавиться от браслета. Внимание моё на мгновение привлекла длинная тонкая цепочка, прикрепленная к выступающей его части. Я проследила за ней глазами. Цепь тянулась вдоль половицы, терялась за ножкой скамьи и поднималась к точно такому же браслету. Сковывающему руку Финиста. Вернее то, что недавно было его рукой. Теперь же плечи его смяло судорогой, предплечья почернели, стали чешуйчатыми, а пальцы вытянулись в устрашающие когти. Сердце стукнуло сильно и больно, а в следующее мгновение ко мне повернулась девушка. Её волосы поседели, скатались в колтуны, руки скрючились и медленно потянулись ко мне. Жар в бане стал невыносимым. — Что ты с-с-сделала? — по-змеиному протянула старуха, — Как ты смееш-шь… в бане! Перед глазами начало темнеть, длинная рука резким движением схватила меня за шею — и тут же запястье пронзила адская боль. Я разъярённо вскрикнула, изо всех сил затрясла головой, так что перед лицом заплясали болезненные цветные пятна, и… вскочила на ноги, машинально ища глазами самодовольную фигуру Финиста. Он как-то неестественно привалился к камню. Я прищурилась, шагнула вперёд и поймала на себе растерянный взгляд. Голубые глаза в секунду побледнели, затянулись влажной мутноватой пеленой и начали закатываться. В сочленении доспеха на груди что-то торчало. Уже прошибленная страшной догадкой, я отёрла рукавом глаза, мешавшие нормально взглянуть, сделала ещё шаг и разглядела крохотную красную змейку, засочившуюся по натёртому до блеска металлу.