У Черного моря

По вечерам Хазан вывозила Ягыза на берег моря и учила стрелять. Не так она себе представляла романтичные свидания с будущим мужем… Когда-то, маленькой девочкой, она представляла, что будет ходить с ним за ручку по улицам Орду, есть мороженое, он будет покупать цветы, она будет в красивом платье, тетушки-соседки будут желать им счастья… Единственное что, она никогда не могла представить себе его лица. Потом она приходила в себя, натягивала треники и вместе с кузенами и друзьями шла драться с Эгеменами, стесняясь своих девчоночьих мечтаний. Такие мечтания были скорее для Эдже и Бетюль, а не для Брата Хазан, и она отлично понимала, что ни один из парней из ее банды не станет ходить с ней за ручку, даря ей цветочки, а о парнях и компании Эгеменов и говорить не стоило. Когда дедушка помирился с Эгеменами, Хазан нравился один мальчик, его звали Берк, дальний родственник дяди Фатиха. Он был смелым, умным, хорошо учился и боксировал, говорил на трех языках и пел на свадьбах. А потом оказалось, что он больше всего мечтает уехать из Орду, даже из Турции. Сейчас он жил в Голландии, был женат на голландке и с каждым годом все реже возвращался в Орду. Еще была легкая влюбленность в Синана – ну как влюбленность, ослепление – Синан был так хорош, так красив, так ярок – как не закружиться голове при виде такого красавчика? Головокружение и мечты о прогулке с ним по набережной Черного моря под ручку с цветочками в руках прекратились после его пробежки по улицам Орду с дедушкой по пятам. После того – Хазан не говорила матери, но было – несколько свиданий с парнем из Трабзона, таким же капитаном, как она, они по-дружески беседовали о кораблях, о море, о рыбе, о проблемах с морем и рыбой, и в мечтах о совместной жизни с Мустафой уже не было мыслей о цветах и прогулках, а о совместном плавании и совместных приключениях на море. Потом оказалось, что капитанство капитанством, а от будущей жены Мустафа ждет, что она будет сидеть, чистить рыбу и ждать его на берегу, пока сам капитан Мустафа будет добытчиком на море, потому что понятно, что со стороны Хазан это все блажь, и корабли она водит чисто для того, чтобы мужа в море найти. Хазан не облила его пивом и не двинула его в нос, потому что она все-таки была приличной девушкой, а Мустафа был обычным мужчиной, таким же, как все в ее баре, даже моряки и поденщики, работавшие с ней. Теперь в ее жизни появился Ягыз Эгемен, американский стамбулец, собирающийся жить в Орду, любимый внук своего дедушки и кроме того, согласный, после короткого с ней спора, чтобы она продолжала ходить в море, пока сама считает это нужным. Одним словом, все, что ей и было нужно. Почему же у Хазан было ощущение, что все было неправильно? – Расслабь руку, серьезно, расслабь, – велела она, и Ягыз дернул щекой. – Что значит «расслабь»? Если я ее расслаблю, я уроню пистолет! – Ты отлично знаешь, что значит «расслабь», ты вцепился в пистолет, как в дубину, у тебя аж пальцы белые. Ягыз вздохнул и снова поднял пистолет. – Так пойдет? Хазан пожала плечами. – Расслабь локоть, но зафиксируй руку. Чуть нагни голову, чтобы глаза были на одной линии с прицелом. Выдохни. Не смотри на цель, смотри на мушку. Дыши медленно. Не торопись, – указывала она. – Дыши медленно и глубоко. Давай. Как она и думала, он снова выстрелил мимо. – У меня никогда не получится. – Тебе просто нужно тренироваться. – А кто тебя учил? Сестра Кериме? – Спросил он, опуская пистолет и разочарованно глядя перед собой. Хазан покачала головой. – Папа. – Он же умер, когда ты была маленькой? – Ягыз недоуменно посмотрел на нее, и Хазан усмехнулась. – Ну, я не говорю, что он научил. Начал учить. Потом, да. Тетя Кериме. Дядя Кудрет. Дедушка. Мама, – добавила она, глядя на озадаченного жениха. – Но мама предпочитает стрелять из ружья. Ягыз засмеялся, качая головой. – Я что, попал на Дикий Запад? – Нет, это Черное море. – Она забрала у него пистолет. – Привыкай. Она подняла оружие, глядя на выстроенные в ряд баночки на деревянном столе для пикника на берегу. – Помнишь, я говорила про тетю Кериме. Как она тренировалась? Ягыз кивнул. – Тетя Кериме уехала в горы, не закончив школу. Когда пришли вести, что твой отец женился, она стала посмешищем всего города. И она не выдержала позора. Она ведь была помолвлена самой первой в своем классе. Носила кольцо, когда остальные девчонки еще играли в куклы. И была этим горда. Она не любила твоего отца, Ягыз, она любила свою гордость. Вот как было разбито ее сердце – не тем, что твой отец бросил ее, а тем, что ранил ее гордость. Потому она уехала в горную деревню, на ту самую молочную ферму, где жил твой брат, годами жила там, в горах, не появляясь в городе. Пасла коров, взбивала масло, делала сыр. А в свободное время стреляла. Хазан прицелилась. – Она не совсем твоего отца представляла, когда стреляла там по бутылкам с скисшим молоком. Она стреляла по своим обидам. – Хазан навела пистолет. – По своим несбывшимся мечтам. – Выстрел. – По своим нерожденным детям. – Выстрел. – По непостроенному дому. – Выстрел. – По несыгранной свадьбе. – Выстрел. – По горю ее отца. – Выстрел. – По разочарованию ее матери. – Выстрел. – По позору своих братьев. – Выстрел. На столе не осталось баночек, и Хазан, перезарядив пистолет, пошла к столу, собирать баночки и снова расставлять их по столу. Ягыз задумчиво смотрел на нее, когда она вернулась к нему и снова повернулась к цели. – Я не сразу научилась попадать. Мне понадобилось много времени. Но когда я стреляла, я тоже представляла себе свои обиды. Хазан подняла пистолет. – По тому, что отца больше нет рядом. – Выстрел. – По тому, что дедушка остался без сына. – Выстрел. – По тому, что Эдже не знает отца. – Выстрел. – По тому, что дядя Кудрет отбился от рук без него. – Выстрел. – По тому, что в жизни тети Кериме снова появилось горе. – Выстрел. – По тому, что мать не плачет о нем. – Выстрел. Хазан опустила пистолет, мрачно глядя перед собой. – И тебе было легче, когда ты стреляла? – Спросил Ягыз, и Хазан перевела на него взгляд. – Когда я попадала, да, мне становилось легче. Всего на пару секунд. Ненадолго. Иногда совсем ненадолго. Но да, мне становилось легче, – она глубоко вздохнула, отводя от него взгляд. – Знаешь, тетя сказала, что ей стало точно легче, когда она поняла, что полюбила Джамаля Йылдыза. Когда она сыграла свадьбу, родила Керема, вернулась в Орду с гордо поднятой головой. Ей стало легко, так легко, что она на некоторое время перестала стрелять. – Хазан рассмеялась. – Но потом она снова начала копить обиды – на мою маму, на соседей, на глупых работников порта. Уж чего-чего, а поводы пострелять она всегда умела найти. Хазан протянула Ягызу пистолет. – Попробуешь? Он смотрел на нее внимательно, словно стараясь что-то разглядеть, увидеть в ее лице то, чего там не было, а было где-то в сердце, в душе, в глубине ее мозга, где даже она не могла разглядеть. Он перевел взгляд на стол с банками, усмехнулся, покачав головой, словно подумал о какой-то глупой чепухе, быстро глянул на нее, улыбаясь, и поднял руку с пистолетом. – Расслабить локоть, – насмешливо сказал он, – опустить голову. Дышать медленно. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Мимо. Мимо. Мимо. Другого и не стоило ожидать, это всего-то вторая неделя, подумала она, но тут он наконец попал. И через несколько выстрелов он попал снова. А потом снова. – Семь попаданий из двадцати. Отличный результат, радостно сказала Хазан, медленно хлопая в ладоши, и Ягыз застенчиво улыбнулся ей, застенчиво и радостно, словно маленький мальчик, которому удалось что-то сложное. – Расскажешь мне, что ты представлял, когда стрелял по этим банкам? Его улыбка погасла, и он покачал головой. – Может быть, когда-нибудь. А может быть и никогда. Хазан внимательно смотрела ему в лицо. Ей тоже хотелось понять, что творится в голове этого Господина Холодильника. Действительно ли он настолько холоден и сдержан, как выглядит? Холодильники источают холод внутрь, потому что снаружи их подпитывает тепло. Ее будущий муж был холоден снаружи, был ли огонь внутри его сердца? Был, подумала она. Не может быть, чтобы не был. – Сколько тебе было, когда умер твой отец? – Спросил Ягыз, и Хазан дернула уголком рта. – Девять. – Совсем маленькая, – он покачал головой. – А Эдже была совсем крохой, получается. – Слава Аллаху, с нами был дедушка. Была бабушка, упокой Аллах ее душу. Были тетя, дядя, кузены. Я не представляю, как бы мы жили, если бы их с нами не было. Если бы мы жили одни. Она повернулась к морю, закрывая глаза, вдыхая соленый запах, подставляя лицо ветру. – Я не представляю, как бы мы могли жить иначе, не здесь, не на Черном море. Мне иногда кажется, что без Черного моря я была бы совсем другой. Это Черное море дало мне силы, Черное море наполняет меня покоем. Я не знаю, смогла бы я жить в мире с собой, если бы не было рядом моего моря. Мне иногда бывает грустно, когда я вспоминаю отца, но эта грусть светлая. Вдали от моря эта печаль была бы черной, я уверена в этом. Хазан почувствовала, что он стал рядом и открыла глаза, посмотрев на него. Ягыз смотрел прямо перед собой, внимательно, словно пытался разглядеть то же, что видела, что чувствовала она. – Может быть, если бы ты жила в Стамбуле, или в Измире, или… Где-нибудь еще, другое море, другие горы, твоя семья… Кто-то другой бы тебе помог? – Неуверенно сказал он, хмурясь и глядя на синие волны. – Ты не чувствуешь этого, да? Совсем не чувствуешь? Когда ты закрываешь глаза, прислушиваешься к шуму волн, вдыхаешь запах, не чувствуешь? Попробуй, просто послушай, – Хазан взяла его за руку, – Закрой глаза, не думай ни о чем, почувствуй это. – Ты Эгемен, – сказала Хазан, глядя в его спокойное лицо, когда он прикрыл глаза, цвета волн Черного моря. – Ты сын и внук Эгеменов. Эгемены жили здесь испокон века. Черное море в твоей крови. Ты не можешь не чувствовать этого. Здесь, – она подняла их сплетенные руки, прикоснувшись к его груди, и он вздрогнул, но продолжил так же смотреть перед собой с закрытыми глазами. – Ты почувствуешь это здесь. В твоем сердце. Когда Ягыз ничего не ответил, она улыбнулась и опять повернулась к морю. Она не отпустила его руки. Они стояли на берегу, взявшись за руки. – Отец рассказывал мне о Черном море, – вдруг сказал Ягыз, когда они садились в машину. – Я вспомнил, я был тогда совсем маленьким. Но… Не так красиво, как ты. Хазан улыбнулась. Сейчас, когда прошло волшебство момента, той минуты на берегу, ей было немного неловко из-за ее порыва. Но Ягыз, казалось, не замечал. Он улыбался чему-то в своих мыслях. – Он говорил о том, как скучает по его запаху, по тому, что от Черного моря идет совсем другой звук, чем от Босфора, другое небо, другое солнце, и как он скучает по всему этому. Помню, Гекхан тогда спросил, почему бы нам не поехать на Черное море? Я… Я не помню, что он ответил. – Несколько секунд они ехали в молчании, Хазан смотрела на дорогу перед собой, но чувствовала на себе его взгляд. – Наверное, ничего, просто ничего не сказал тогда. Что он тогда мог сказать? Что не может вернуться, потому что у него есть мы? Потому что дедушка не может простить его за то, что мы есть в его жизни? Хазан тоже не знала, что на это ответить. – Ты знаешь, мы его видели тогда… Семь лет назад. Твоего отца. Когда он приехал в город. В первый раз, чтобы поговорить с дядей Фатихом. – Хазан коротко посмотрела на него, Ягыз не отводил от нее взгляда, и Хазан продолжила. – Он приехал, вышел на площади, и… Мне рассказывали. Кажется, его никто не узнал, конечно, почти тридцать лет прошло. Но он кого-то узнал, дядюшку Саваша, кажется, поздоровался, представился… Представляешь, какой поднялся шум? Через несколько минут уже весь Орду знал, что вернулся Хазым Эгемен. Люди валили на улицу, свисали с балконов, – Хазан улыбнулась, услышав смешок Ягыза. – Само собой, нам тоже захотелось пойти посмотреть, но дедушка накрепко запретил. Сказал, что Чамкыраны даже не плюнут в сторону Хазыма Эгемена, не то, чтобы повернуться в его сторону. Так и велел нам: увидите Хазыма Эгемена – немедленно отвернитесь! Повернитесь к нему спиной! Перейдите на другую сторону улицу! Плюньте в его сторону! Керем, конечно же, получил тростью по спине, когда начал спрашивать, в каком порядке это делать – не получится попасть в Хазыма Эгемена, если сначала отвернуться к нему спиной, перейти улицу, а потом плюнуть. Я добавила, что мы не сможем это сделать, потому что не знаем, как он выглядит, и, конечно же, получила шлепка от моей мамы. – Ягыз уже смеялся в голос. – Само собой, вечером мы все – я, Керем, Алтай, наша кузина Севда, все мы вечером сбежали и пошли караулить Хазыма Эгемена возле гостиницы, друзья обещали нам его показать. – Хазан снова покосилась на будущего мужа. – Нам просто было интересно, какой он, этот пресловутый Хазым, шахзаде в изгнании. – Ягыз едва не захлебнулся хохотом. – И… Вечером он вышел из гостиницы, и мы его увидели. И, знаешь, ты не обижайся, но… Он не произвел на нас впечатления. – Ягыз смеялся, качая головой, и Хазан засмеялась вместе с ним. – Нет, честно, мы с рождения только и слышали о нем, столько дурного, так часто, что представляли себе, я не знаю… Что-то такое невероятное, а это оказался просто… Просто дядя Хазым. Честно, мы были разочарованы. – Представляю, – Ягыз улыбался, глядя на нее, – вы, наверное, ожидали трехголовое чудовище? – Нет, мы уже были взрослые, но, думали, будет что-то вроде. Честно, не знаю. Но мы все равно пошли за ним, а он пошел на море. Мы следили за ним, знаешь, прятались за камнями, как маленькие дети, такие были дураки, – Хазан улыбнулась воспоминаниям. – А он пришел на берег моря, сел и начал плакать. Просто сидел там, опустив одну руку в море, и плакал. И… И я увела ребят. Это было нечестно. Нечестно так за ним следить. Она быстро посмотрела на Ягыза, который смотрел на нее серьезными глазами. – Я так рад, что они помирились, Хазан. – Даже несмотря на то, что тебе приходится жениться на мне? – Спросила она с усмешкой, и Ягыз потряс головой. – Даже если бы мне пришлось жениться на твоей тете Кериме, я не жалел бы, если бы они помирились. Хазан кивнула, глядя перед собой. Она понимала, что он имел в виду.