VI. Путь длиной в вечность

После сцены венчания занавес падает и объявляется антракт. Верховный король стрелой вылетает в холл, где появляются и остальные. — Ты знала? — щурится Питер, в упор глядя на Лиру. — Нет конечно! — вспыхивает покровительница школы искусств. — Но это твоя школа! — Да, но я не знаю всех учеников в лицо. И ее имя ни разу не попадалось в списках студентов! — Питер! — в разговор вклинивается Эдмунд, приобнимая Лиру за плечо и с вызовом глядя на старшего брата. Верховный король закатывает глаза. Каспиан ухмыляется: — Зато теперь ты точно знаешь, что она тебе не изменяет! Ну как, если не брать во внимание все эти ласки левого мужика на глазах у пары сотен зрителей… — Не называй так Этерно! — Зафира с гневом тыкает пальцем в сторону Каспиана. Питер сводит челюсть: — Каспиан… Сьюзен пихает мужа в бок: — Ну вот что ты несешь? Это же искусство! Это как обвинять в измене скульптора, что лепит голое тело! И вообще, все ведь вполне себе невинно, ну, любовь играют… — Это вы еще постельной сцены во втором акте не видели… — шепотом, скорее сама себе, добавляет Лира. Королева Поднебесная вздрагивает, когда на нее оборачиваются все остальные. Питер открывает было рот, но Каспиан его опережает: — Стоп! То есть, спектакль ты уже видела? — Конечно… — крылатая инстинктивно делает шаг назад. — И? Ты не видела там нашу артистичную королеву? Лира хмурится, честно пытаясь вспомнить: — Я не знаю… Это вроде была она, а вроде и нет… Может быть, другой состав? — Хватит, хочу ее видеть сейчас же! — Верховный король с уверенностью шагает вперед, в сторону закулисных помещений. Лира бросается за ним: — Питер, подожди! Это не очень хорошая идея! Верховный король даже не замедляет шага: — С чего вдруг? — Понимаешь, Аллан, руководитель театра и режиссер… Он очень специфический человек. *** На Питера еще никогда не смотрели с такой гремучей смесью презрения, недовольства и возмущения: — Мои артисты готовятся к выходу на сцену, — странно одетый мужчина в летах смотрит на Питера не мигая, — их никто не будет тревожить. — Но… Я — Верховный король Нарнии! Я требую… — Молодой человек, — отрезает тот, — да будьте Вы хоть хранителем преисподней, но внутрь Вы не войдете! Завершится спектакль — потом приходите. Питер и моргнуть не успевает, как у него перед носом громко хлопают дверью. Король открывает рот, но не находит слов. Лира, выступившая из-за угла, мягко накрывает его плечо ладонью: — Ну, я же говорила… Делай, как он велит, придем после спектакля. Питер вздрагивает, услышав два удара в гонг со стороны зрительного зала. — Пойдем, скоро начало, — Лира подхватывает его под локоть, направляя в сторону центральных лож. *** На сцене царит полумрак. Этерно делает два шага к центру, дрожащими пальцами откидывая капюшон, скрывающий лицо. Его Одетта мирно лежит на каменном возвышении, в сложенных на груди руках — ветка белой лилии, что так резко контрастирует с алым платьем, в которое ее одели для погребения. Ромео сглатывает появившийся в горле ком. На негнущихся ногах заставляет себя подойти ближе. Склоняется над ней, жадно оглядывая такие любимые черты лица. Сознание отказывается воспринимать очевидное, а дрожащие пальцы оглаживают щеки, касаются чуть приоткрытых губ, ведут по мягким волосам. — Любовь моя! Жена моя! Дрожащим шепотом, будто что-то слишком интимное.  — Конец, Хоть высосал, как мед, твое дыханье, Не справился с твоею красотой. Дрожащие пальцы ведут по мягким волосам. — Тебя не победили: знамя жизни Горит в губах твоих и на щеках, И смерти бледный стяг еще не поднят. Тянется к ее правой руке, берет ее в свою ладонь и прижимается к ней губами, крепко-крепко сомкнув веки, чтобы глаза не видели, а сознание хотя бы на миг забыло о непоправимом. Потревоженная белая лилия соскальзывает на пол и Этерно сползает вслед за ней, опираясь спиной о холодный камень, заменивший Одетте шелковые простыни ее ложа. — Прости меня… Ловит ее опавшую руку и прижимается к ней нежной щекой. Глаза бездумно смотрят перед собой. Тело начинает бить дрожь — в крипте холодно. Чуть крепче сжимает ее ладонь, мотая головой. С губ срывается рваный всхлип. Заставляет себя подняться на ноги и снова посмотреть на нее.  — Одетта, для чего Ты так прекрасна? Я могу подумать, Что ангел смерти взял тебя живьем И взаперти любовницею держит. Что-то подсказывает взять на руки, чтобы заявить свои права на нее, в противовес холодной смерти. Голова Одетты безвольно падает ему на плечо. Он рваными шагами двигается на перед сцены. На заднем плане большая белая птица бьется в окно. — Любуйтесь ей в последний раз, глаза! В последний раз ее обвейте, руки! У самого края сцены падает на колено, словно воин, которого сейчас посвятят в рыцари. Осторожно опускает ее перед собой, поддерживая голову. Тянет паузу, жадно всматриваясь в ставшие такими родными черты. Горький ком, в который превратилось сердце, режется, разрывает изнутри. Ромео заставляет себя отвернуться, чтобы она не видела предательски скользнувшую по щеке слезу. Глубоко вдыхает, мысленно приказывая себе успокоиться. Снова смотрит на нее, выдавливая на губах улыбку, будто извиняясь за минутную слабость. — И губы, вы, преддверия души, Запечатлейте долгим поцелуем Бессрочный договор с небытием. Целует в самый краешек губ, а затем в невинной нежности трется мокрой от слез щекой о ее румянец. Чуть приподнимается и мажет кончиком носа о ее. Выпрямляется, стоя перед ней на коленях. Дрожащие пальцы достают бутылочку с ядом из внутреннего кармана. Извлеченная пробка выскальзывает из рук. Вокруг так тихо, что отчетливо слышно, как та катится по деревянному полу и падает с края сцены. Глубокий вдох, не отрывая глаз от лежащей у его ног Одетты. Последняя фраза получается шепотом, в который он вкладывает всю оставшуюся в разорванном на куски сердце нежность: — Пью за тебя, любовь! Ромео прикладывает к губам тонкое горлышко, запрокидывая голову и выпивая яд одним глотком. По телу проходит судорога. Не в силах стоять на ногах, падает прямо на нее, обвив руками и крепко прижимаясь к ней, будто они просто засыпают вместе в одной постели. — Теперь мы снова рядом. Большая белая птица бьется в нижнее окно, разбивая его. Свет гаснет, на мгновение обращая во тьму всю сцену и зрительный зал. Когда свет снова загорается — Одетта дергается, ведет рукой. Лебедь, в которого обернулась неупокоенная душа Одетты, силой своей любви и тоски преодолевает преграду между жизнью и смертью, снова возвращаясь в ее тело, заставляя дышать. Одетта приподнимается на локтях, оглядываясь. Глаза находят замершего на ее груди Ромео. На губах расцветает улыбка и она ласково ерошит его волосы: — Ромео, милый, ты ко мне вернулся! Принимается легонько тормошить его плечо: — Ну что, ты, соня, просыпаться время! Дёргается, подозревая неладное. Хмурится, мягко перекладывая его на пол рядом, перед собой. Касается рукой щеки, нервно улыбается: — Прошу тебя, вставай… Любимый, ну же! Растерянный взгляд падает на валяющуюся рядом бутылочку от яда. Одетта берет ее в ладонь, рассматривая. Все тело сотрясает ужасающая догадка. — Нет, — машет головой, — нет, нет, нет… Ведь это — склянка с ядом! Хватает его за запястье, пытаясь нащупать пульс: — Пожалуйста… Жалобно просит, прижимаясь губами к еще теплым пальцам. Глаза застилает пелена. В странном порыве прижимает его ладонь к груди и ложится на бок рядом, будто укрываясь его рукой. Прикрывает глаза, подтягивая колени к груди: — Вот как с собой покончил ты… О, жадный! Ты выпил все, ни капли не оставил, Что помогла б мне за тобою вслед… Одетта позволяет себе расплакаться и забыться в своем горе на целую минуту. Деревянный пол неприятно ощущается под щекой. Ее начинает трясти от холода. Она приподнимается на локтях, усаживается рядом. Вглядывается в его лицо, ведет рукой по волосам, плечу, руке… Ладонь находит рукоять кинжала, пристегнутого к поясу. Будто в забытье, медленно вытаскивает его из ножен, рассматривает, хмурясь. Нервно улыбается от пришедшей в голову мысли: — О, счастье: при тебе кинжал! Вот, где твои ножны! Бросает последний взгляд на будто спящего Ромео, обхватывает рукоять двумя руками и заносит вверх, прогибаясь в спине и откидывая назад голову, чтоб ударить себя сверху вниз. Резким рывком вгоняет лезвие себе под сердце. Тело отвечает судорогой, с губ срывается болезненный стон. Одетта падает рядом с Ромео. Едва различимый шепот: — Теперь мы снова рядом. Занавес медленно опускается и герольд читает последние, завершающие строки. Главные герои открывают глаза и переходят в сидячие положения. Ими обоими овладевает исступление. Их последний спектакль. Они безжалостно искромсали последнюю сцену, практически не оставив ничего от того, что так долго и тщательно отрабатывал с ними господин режиссер. Даже некоторые слова и фразы, которых нет в тексте, но которые показались так к месту. Этерно достиг своей верхней грани, к которой так долго стремился. У него получилось настолько поверить самому себе, чтобы расплакаться на сцене. — … Нет повести печальнее на свете… — Проклятье, — Этерно первым приходит в себя, — вставай! Орландец вытягивает абсолютно выбившуюся из сил партнершу за кулисы. Сейчас занавес снова поднимется и они выйдут на поклон. Уже за кулисой их ловит господин режиссер: — Ну, демоны! У меня нет слов! Весь зал — рыдал! Господин режиссер притягивает к себе главных героев, заключая в мягкие объятия. От него пахнет специфическими терпкими духами. И искренней, безграничной любовью, которую он вкладывает в каждого своего «балбеса», лепя из неуклюжих и всего стесняющихся юношей и девушек настоящие шедевры. На поклон выходят первые артисты. К Этерно и Дженни подходит Аласкар и королева устало упирается лбом ему в плечо. Свободной рукой он приобнимает Этерно: — Орландец, ты выглядишь — жутко! Измотанный собственными эмоциями Этерно улыбается краешком рта: — Наверное, это все потому, что я — счастлив. Аласкар хмыкает, легонько отталкивает от себя королеву: — Мой выход, птички! Тархистанец гордо распрямляет плечи. Главный злодей. Зал встречает его бурными овациями. Следом за ним на сцене появляется Линдсия. Дженни привычным жестом обвивает Этерно в поясе, приклоняясь головой к плечу: — Мне кажется, что я сейчас упаду. Этерно ухмыляется: — Не раскисай. Нам еще предстоит «разбор полетов». Королева закатывает глаза: — Я буду спать на последнем ряду. Хочешь — приходи. Этерно не сдерживает смешок. Наблюдает, как артисты чуть расходятся в стороны: — Нам пора. Дженни разрывает объятие, ловит ладонь Этерно. Они появляются на сцене, собирая шквал аплодисментов. Волосы «Ромео» по-прежнему растрепаны рукой «Одетты», а на щеке «Одетты» до сих пор красуется красный след от неровных досок сцены. Оба часто дышат, солнечно улыбаются, купаются в бурной реакции публики, постепенно приходя в себя. То, что родилось на сцене — там и умирает, вместе с упавшим занавесом и последней задутой свечой.