Навеки твой. Малфой.

Страх. Страх сковывал каждую клеточку её тела. Ничего не происходило. Нет. Она просто сидела у входа в палатку. Ночь была удивительно тёплой и ясной. Миллионы звёзд и желтый блин Луны ярко освещали лес вокруг. Голые деревья наводили леденящий ужас, к которому невозможно было привыкнуть. Уже ни к чему нельзя было привыкнуть. И нельзя было привыкать. Осадное положение, в котором они жили последнее время, не давало жизни чувствам и эмоциям. А ещё надежде. Но Грейнджер держалась. Изо всех сил держалась, потому что знала, что война закончится. И она будет жить счастливо. И это счастье обрастёт деталями. Любимой кружкой, вкусным пирогом, комнатными цветами и шкатулкой с секретиками, библиотекой с хорошими книгами, приличной работой и нарядными платьями в шкафу. И мужчиной. Настоящим, сильным, смелым мужчиной. От которого коленки будут дрожать. Гермиона только что дочитала сказки Барда Бидля, которые ей подарил профессор Дамблдор. Пытаясь понять глубокий смысл, заложенный в этой книжице, девушка убила на её изучение около двух недель. Читала каждую строку. И между строк. И в обратном порядке. Во всех направлениях искала подсказки, оставленные автором. И ничего не нашла. Ни капли информации. Будь она проклята! Спать не хотелось от слова совсем. В палатке Гарри мучился от очередного приступа головных болей и видений. А вот Рона она не видела с полудня. Немного отодвинув полог, она убедилась, что парень умиротворённо посапывал в дальнем углу. Вот, действительно, когда у человека нет проблем. Грейнджер горько усмехнулась. И что она в нём нашла? Простой, как галлеон. Не глупый, но и умом не блещет. Не красавец, но и не чудовище. Может, такой ей и нужен? Достаточно сложной Гермионе — упрощённый противовес Рон. Она просто к нему привыкла. Прикипела. Лучший друг. Брат. Поддержка. А что ещё надо? Он очень мило и нежно проявлял свои чувства. Слишком добрый. Слишком заботливый. Всё слишком. Перебор. Пытаясь сосчитать звёзды, девушка услышала шорох. Обернувшись, она наставила палочку на тёмную фигуру. — Стой! — шепнула Гермиона. Руки тряслись. Она никак не могла привыкнуть к тому, что, если хочешь жить — придётся лишить жизни другого. К убийству никогда нельзя привыкнуть. — Герми, это я, — фигура подняла руки и вышла из темноты. — Рон, ты идиот! Я готова была кинуть в тебя Авадой! — прошипела девушка. — Ну не кинула же, — он улыбнулся, — ты чего не спишь? — Не хочу, — кратко ответила девушка и заняла место, которое считала лично своим: пень у палатки. Видимо, дерево неудачно повалило ураганом и неровные края торчали с одной стороны пенька, образовывая так называемую спинку. Почти кресло. Жильё со всеми удобствами. — Пойдём, — парень потянул её за руку, — надо поспать. Ты должна отдыхать. «Ты должна». Как же она устала быть всем должна. Должна это. Должна то. — Рон, иди. Я ещё посижу, — она выдернула ладонь и спрятала её в карман. Грейнджер хотела одиночества. Мечтала, что когда война закончится, она купит себе маленькую квартирку на окраине Лондона. И никому не скажет адрес. Будет жить одна, кутаться в плед холодными вечерами, заваривать любимый чай. Может, когда-нибудь выйдет замуж. И даже родит детей. Но сначала — одиночество. Такое необходимое, чтобы снова стать собой. — Я тогда пойду, — Рон встал, вырывая девушку из своих мыслей. — А? Да, иди. Спокойной ночи, — она не сводила глаз с озера, в водной глади которого отражалось небесное светило. Этот водоём служил им и водопроводом, и ванной. — Герми, — тихо позвал рыжий, когда вошёл в палатку. Пытаясь не разбудить Гарри, который только что уснул, парень решил лечь с краю, не уходя вглубь помещения, — я люблю тебя. — Что? Да, хорошо, — она его не слышала. Не слушала. И всё время выдавала похожие фразы, будто в словаре Гермионы Грейнджер закончились слова. — О чём ты постоянно думаешь? — прошептал Уизли, но его снова никто не услышал. Он ужасно устал быть третьим колесом в этой божественной колеснице Поттер-Грейнджер. Гарри Поттер — мальчик, который выжил, надежда на светлое будущее всего магического мира, спаситель человечества. Гермиона Грейнджер — блестящая волшебница своего поколения, лучшая студентка Хогвартса, самая умная девушка, в голове которой информации больше, чем во всех библиотеках мира. И он. Рон Уизли. Рыжее недоразумение. Ни ума, ни силы. Зачем он вообще им сдался? Гермиона тяжело вздохнула и опустила руку в бисерную сумочку, пытаясь нашарить там какую-нибудь книгу. Чтение в её случае — спасение от всех бед. От своих мыслей. От страха. От неизвестности. Читая, девушка погружалась в другой мир. Будто буквы и слова обнимали её, пряча от реальности. «Странно», — подумала Грейнджер, вытаскивая из сумочки небольшую коробку изумрудного цвета с красивой надписью. «Письма для Грейнджер». Откуда она взялась? Девушка судорожно размышляла. Воспоминания накрыли её с головой, как цунами. Та самая ночь, когда им с мальчишками надо было уйти из Хогвартса на поиски крестражей. Гермиона сидела в своей комнате в башне старост и плакала всё от того же страха, который, как мерзкий слизень, полз по ней, оставляя холодный, липкий след. Ждала назначенного часа, чтобы выйти. Малфой, с которым она делила башню, не появлялся там уже два или три дня. Да и акромантул бы с ним! Парочка спокойных дней без его аристократической желчи, которая прожигала девушку насквозь, оставляя больные следы, были очень нужны, чтобы настроиться на выполнение задания, которое, если быть честной с собой, она не хотела выполнять. Девушка слишком многим жертвовала в этой войне, и её жизнь — это последнее, что осталось. Той ночью она вышла из комнаты и споткнулась. Как раз об эту самую коробку. Упав и больно ударившись, она услышала шаги своего соседа. Явился всё-таки. Но увидев Грейнджер, которая распласталась на полу, он промолчал. Впервые в жизни. Не нахамил, не посмеялся, не облил своим змеиным ядом. А посмотрел так, что у неё мурашки пробежали по коже. И хлопнул дверью своей спальни. От неожиданности происходящего девушка подпрыгнула. Времени, чтобы рассмотреть содержимое, у неё не было. В тот момент Гермиона даже не успела прочитать надпись. Увидев лишь свою фамилию, она сунула коробочку в бисерную сумочку и убежала. Больше о ней не вспоминая. А сейчас вспомнила. Точнее, случайно достала. Аккуратный почерк, красивые завитки. От надписи веяло нежностью и ещё чем-то. Тем, чего Гермиона никогда не чувствовала. «Письма для Грейнджер». Девушка провела пальчиками по буквам. А по телу прошли электрические импульсы. Смутно знакомый почерк. Она его знает, только не помнит. Вот так бывает. Знаешь. Но не помнишь. Сознание подкидывает знакомые картинки, но нужные воспоминания всё равно не идут. Предатели. Приоткрыв крышку, девушка поразилась. С десяток листков лежали ровной стопкой на изумрудном шёлке, точно такого же цвета, как и сама коробочка. Мягкий, с красивыми складками, он притягивал взгляд и пробуждал желание его трогать. Она давно не испытывала таких приятных тактильных ощущений. Но вот эта ткань в корне меняла всё. Гермиона кончиками пальцев прикоснулась к гладкой поверхности. И прикрыла глаза. У неё возникло чувство, будто она касается хозяина этих писем. Холодящий мысли контраст: идеально гладкий шёлк и её немного шершавые, обветренные пальчики. «Письма для Грейнджер». Кто, чёрт возьми, мог их писать? Видно, что это мужчина. Но она до каждой петельки знает почерк своих мальчиков. Невилл? Нет. Он по уши влюблён в Луну. Кто ещё? Так близко она ни с кем больше не общалась. Собравшись с духом, девушка достала первый листок. Их школьные пергаменты. Такие есть у каждого студента. Свёрнут вдвое. Больше ничего. Она аккуратно его раскрыла.

Привет, мисс Грейнджер. Моё первое письмо к тебе. Наконец, я набрался смелости. Это странно, да, что я тебе пишу? Странно, не спорь. Но ничего не могу с собой поделать. Этот текст — единственный способ рассказать тебе всё, что у меня в голове. Ведь это действительно важно. Важно, потому что я влюблён в тебя. Вот так, как дурак. Как мальчишка. Оказывается, написать это гораздо проще, чем сказать. Влюблён. Смешно. Пожиратель смерти влюблен в грязнокровку. Мерлин, это ужасное слово. Прости, что даже в письме я его использую. Но бумага всё стерпит. И я буду писать тебе. Потому что ты не против, чтобы я это делал. Потому что ты никогда не прочтёшь эти письма. Даже если они, по какой-то нелепой случайности, окажутся в твоих руках, ты всё равно не поверишь. Ты никогда мне не поверишь, мисс Грейнджер. Потому что я зло. Тьма. Тот самый трус, который принял метку. Но я её принял из-за тебя. Я попробую, слышишь? Попробую всё изменить. Развалить этот улей пожирателей изнутри. Я буду пытаться, чего бы мне это ни стоило. Черт, Грейнджер! Если бы ты знала, как мне сейчас хреново. И страшно. Знаешь, что страшно? Осознание того, что всё, во что ты верил, абсолютная чушь. Вся эта война. Все смерти. Вся борьба за чистоту крови — чушь. Глупость. Бред сумасшедшего лорда, которого даже человеком не назовёшь. Но я всё ещё хочу верить. В свет. И я прошу тебя, будь тем самым светом. Хоть изредка появляйся у меня перед глазами. Ведь то сияние, которое исходит от тебя, оно слепит. Лучше я буду слепым, чем буду видеть весь тот кошмар, который происходит вокруг. Будь моим светом, мисс Грейнджер.

Навеки твой, Малфой

Гермиона перечитала это письмо ещё раз. И ещё. И ещё. Что это? Глупая шутка? «Навеки твой. Малфой». Мерлин! Вот чей это почерк. Вот почему он ей до ужаса знаком. «Я влюблён в тебя. Будь моим светом». Она заплакала. Чувствуя всю боль, которую парень вложил в эти строки. Но она не верила, что это и правда он. Или, всё-таки, верила? Тогда почему слёзы льются рекой? Будто это был Малфой, но не тот, которого она знала. Не тот, с которым делила башню старост. А совсем другой. Настоящий? Гермиона выдохнула и прижала бумажку к груди. Сердце билось так, что ещё один удар, и оно взорвется. Разлетится на куски. «И не будет у тебя света, мистер Малфой», — хмыкнула девушка и смахнула слезинку. Это не может быть реальностью. Не может. Не может быть. Грейнджер зажмурилась и прижала ладони к глазам с такой силой, что появились мушки. И тут она захотела. Захотела прочесть их все. Захотела поверить. Захотела чувствовать. Даже если эти листочки — чья-то жестокая шутка. У неё есть Гарри. Мальчик, который выжил. А на другой чаше весов — Малфой. Мальчик, у которого не было выбора. Ему тяжело. Тяжелее, чем им. Они могут всё бросить. Он — нет. Трясущимися руками Гермиона достала второй листочек. Первое письмо она так и не убрала в коробочку, бережно сложив его у себя на коленях. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Задержи дыхание. Успокойся, Грейнджер. Стоп. Даже если эти письма и правда от него, то это ничего не изменит. Кому ты врёшь, дурочка? Это изменит всё. И тебе придётся спасать еще одного. Того, кто все эти годы портил тебе жизнь. Кто пугал до ужаса. Того, кого ты ненавидишь всей душой. Только для того, чтобы задать два вопроса: «Это правда?» и «Что мы будем с этим делать?» И никто на всём белом свете не должен узнать об этих письмах. Ни Рон. Ни Гарри.

Привет, мисс Грейнджер. Это снова я. Хотел сказать, что ты сегодня была в очень красивом платье. Тебе вообще очень идут платья. Сегодняшнее, синее, на нём красивая вышивка. И то, горчичного цвета, в котором ты была в Кабаньей голове. Ты в нём, как солнце. И еще моё любимое, бордовое, с разрезом по ноге. Оно хоть и закрытое, но идеально подчеркивает твою точёную фигурку. Носи их чаще. Пусть парни и дальше сворачивают шеи. Я, кстати, среди этих парней. Сворачиваю шею при любом твоём выходе. А ты не замечаешь. Ни меня, ни их. Ну и славно. Я хотя бы не ревную. Помнишь первый раз, когда ты вышла в шикарном платье? Я помню каждый волан на нём, каждую бусинку, каждую складочку. Святочный бал. Главная лестница. И ты. Сияешь ярче всех звёзд. Я тогда возненавидел себя. За то, что не рядом. И Крама. Как раз за то, что был с тобой. В тот вечер я мечтал только об одном. Перестать быть Малфоем. А быть тем, с кем бы ты танцевала. Кому улыбалась. Держать тебя за талию, кружить в незатейливых па. А потом украсть твой первый поцелуй. Да, мисс Грейнджер. Я бы хотел быть твоим первым мужчиной. Не самое время признаваться в этом. Только не во втором письме. Да к чёрту, эти письма умрут вместе со мной. А ещё я бы хотел водить тебя на свидания. Вытаскивать ночью из замка и смотреть на звёзды под гремучей ивой. Ты бы ругалась, я уверен. И, вздёрнув носик, говорила бы мне: «Малфой, ты такой идиот. Мы нарушаем режим!» А я готов нарушать ради тебя любые правила. Но вернусь к тому, с чего начал. Лучший твой наряд — это улыбка. Ты, когда улыбаешься, наклоняешь голову влево. И откидываешь свои сумасшедшие кудряшки, оголяя шею. Мерлин! Если бы ты только знала, как я хочу зарыться в них носом и обнимать тебя. Я прошу тебя, мисс, улыбайся чаще. Это банально, но кто-то влюбится в твою улыбку. И этот кто-то будет лучше, чем я. И сделает тебя счастливой. И сейчас улыбнись, милая.

Навеки твой, Малфой

И она улыбнулась. Вот так просто. А по сердцу будто ножом полоснули. Несколько раз. Потом ударили. И повернули. «Улыбнись, милая». Господи, ей никто никогда не говорил таких слов. И пусть только в письме. Но эти письма — крик. В них Малфой кричал. Звал на помощь. Между строк. Не нужны были никакие знания мира, чтобы понять, что ему нужна помощь. Как же она раньше этого не замечала? За показной самоуверенностью, хамством, наглостью скрывается парень. Настоящий, живой. Которому плохо. Которому больно. Уверенность в том, что это слизеринец, приходила к ней с каждым прочитанным словом. С каждой витой буквой. Оторвав глаза от пергамента, девушка зажмурилась. Впервые за несколько дней вышло яркое солнце. Без тумана. Не пасмурно. Она просидела с письмами всю ночь. До утра она прочитала только два. Всего лишь два. Или уже два? — Герм? — над ухом раздался голос Уизли, а талию обвили его руки. От испуга девушка подпрыгнула. Нервы на пределе. Коробочка упала с коленей. Два прочитанных письма приземлились на траву. Сердце ушло в пятки. — Что за бумажки? — Рон схватил первый пергамент, как девушка силой вырвала его из мужских рук. — Ни-ничего, — она прижала письма к груди, судорожно открывая коробку. «Только не спрашивай ничего. Ничего не спрашивай, Рон!» — мысли гудели в голове, как рой взбесившихся пчёл. «Я попробую развалить этот улей ради тебя», — всплыли в голове строчки из письма. — Ничего так не скрывают. Кто написал, что ты так старательно их прячешь? — допытывался рыжий. «Твою энергию, да в мирное русло!» — кричала Гермиона в своей голове. А на деле… — Малфой. Их написал Малфой, — выпалила Гермиона. — Малфой? Серьёзно? — Рон покатился со смеху. Смеялся так, что неловко упал спиной на траву, — Годрик! Гермиона! Юмористка! — Ага, Малфой, — улыбнулась девушка. Подействовало. Неожиданная правда зашла за шутку. — И что он пишет? — Уизли продолжал смеяться, хватаясь за живот. — Что влюблён в меня, — Гермиона уже успела спрятать столь важные листочки. Она прочтёт их все. Каждый по несколько раз. Только когда останется одна. Сердце билось тысячу раз в секунду. «Расправь плечи, девочка. Уйми дрожь в руках. Пусть он тебе поверит. Лгать — это наивысшая форма искусства. И ты владеешь ей в полном объёме. Посмотри, он ведь поверил. Смотрит на тебя похабно-влюблённым взглядом. Сейчас смачно поцелует. Попытается пробраться в твой рот своим горячим языком. Но у тебя ничего не щёлкнет внутри. Никаких фейерверков, правда? И ты его шутливо оттолкнёшь». — Нет, Рон, не надо. Гарри увидит, — Гермиона немного отстранилась, упираясь ладошками в траву. Собирая землю ногтями. — Не увидит, он спит, — ещё одно прикосновение его губ. Невкусно. — Рон, пожалуйста, — кудрявая быстро встала, отряхиваясь. Сама себе удивляясь. Оказывается, так просто отказаться от нежеланных поцелуев и прикосновений. «Только не переборщи. Иначе он заподозрит». — Пойдем завтракать, я сделал кашу, — он притянул её к себе, аккуратно прикасаясь губами к её лбу, — ты горячая. Не простудилась? — Нет, всё хорошо, — девушка выпуталась из его объятий и схватила тарелку. Ужасно хотелось есть. И заняться чем-то, что выгонит из головы Малфоя. Хотя бы до вечера. — Ну как? — спросил парень, пока Гермиона молча ела. Щёки смешно надувались. — Вкусно, спасибо, — она тепло улыбнулась, — надо разбудить Гарри. — Не надо, я тут. Опять завтракаете без меня? — он присел возле ног девушки, укладывая голову ей на колени. — Опять. Как ты? Поспал хоть чуть-чуть? — машинально Грейнджер запустила руку в его волосы. — Совсем немного, — он поднял взгляд на девушку и тихо задал вопрос, который его беспокоил. Но Поттер не смог задать его при Роне, — ты всю ночь плакала. И не смей отнекиваться. Что случилось? — Ничего, — также шепотом ответила кудрявая. — Я видел, Миона. И просил не скрывать ничего, — он снял очки и потёр переносицу. — Ничего. Правда, Гарри. Я просто устала. И вот так нахлынуло. Я хотела тебя разбудить, чтобы поплакать. Чтобы ты пожалел. Но не смогла. Совесть, Поттер. У меня есть совесть. — Почему ты не пошла к Рону? Ты же знаешь, как он к тебе относится. — Не знаю, Гарри. Я не хочу. Понимаешь? Он мне друг. Брат. Ничего не могу с собой поделать, — она незаметно уронила слезинку ему на щёку. — Ну, милая, не надо, — он прикоснулся к её лицу, — не надо плакать. Все образуется. И ты захочешь. Не его, так другого. Ты обязательно будешь счастливой. Я обещаю. От этих слов стало ещё хуже. Потому что сейчас на её коленях лежал не лучший друг. А Драко, черт бы его побрал, Малфой! Гермиона тряхнула головой и, резко встав, побежала к озеру. — Уйди из моей головы! — зло шептала девушка, умывая лицо. Слёзы смешивались с холодной водой. Как за одну ночь он умудрился там поселиться? — Уходи, уходи. Уходи! — выкрикнула Гермиона. — Я только пришёл, — Рон упал с ней рядом. А нужно было вставать. Она сидела коленями на берегу, слабые волны накатывали на песок, брюки давно промокли. — Рон? — она испуганно повернулась, ударяя его по лицу мокрыми кончиками волос. — Он самый. Или ты кого-то другого ждала? — рыжий усмехнулся. — Никого. Я думала, что здесь одна, — тихо произнесла Гермиона. Показания не сходятся. — Тогда кого ты прогоняла? — Никого. Просто... Рон, я устала, — она села на попу рядом с парнем, чувствуя, как начал намокать свитер. — Зачем мы сидим в воде? — он обнял её за плечи. А она сдалась. И позволила ему себя целовать. И жалеть. — Холодно, да? Я так понимаю, что живая, — шепнула девушка, как только они оторвались друг от друга, чтобы вдохнуть. — Пойдем отсюда, — Рон подхватил её на руки и перенёс в палатку. Заклинаниями высушил и почистил одежду. Принёс чай. Целовал её руки, пока она дрожала под двумя одеялами. Сильная Грейнджер такая слабая.

***

— Драко, сынок, — Нарцисса неслышно вошла в комнату и потрепала его по волосам, — что делаешь? — Ничего, — парень отбросил перо, которое упало на пергамент и оставило некрасивую кляксу. — Кому ты пишешь, милый? — женщина присела на кровати. Комната сына — островок спокойствия в мире сумасшедшего Мэнора. Дом, который больше не был домом. Они здесь — словно гости на чужом празднике жизни. Знакомые стены остались лишь стенами. Без души. Он больше не чувствовал себя здесь защищённым и желанным. Только лишним. — Никому, мам. Просто мысли. Типа личный дневник. Странно, да? Как девчонка, — усмехнулся Малфой, откидываясь на спинку кресла. Полумрак комнаты обещал хранить их секреты. Глупо, но у этих двоих не было в этом мире никого, кроме друг друга. Люциус нашел себе новую семью, семью Пожирателей. Нарцисса осталась одна. А Драко не мог признаться Гермионе. По объективным причинам. Он был один. Но два раненых сердца, матери и сына, всегда находили успокоение друг в друге. В тихих ночных разговорах, когда женщина бежала в его комнату, чтобы спрятаться от очередных упреков, пыток, криков боли и отчаяния. И смерти. Запах смерти пропитал всё поместье, лишая последних признаков жизни. Оно было холодным. И этот холод пробирался под одежду, под одеяла, от него невозможно было спрятаться. Они жгли свечи, постоянно подкидывали дрова в камин, но всё безрезультатно. В груди гуляли сквозняки. И осень ни при чём. Нарцисса Малфой — яркая, цветущая, молодая женщина — становилась призраком поместья Малфоев. Ещё день, ещё мгновение, и она исчезнет. Ей бы только знать, что у сына всё хорошо. — Нет, это нормально. Даже хорошо, что есть кому тебя выслушать. Пусть это и бумага, — она поёрзала, — можно я у тебя посижу? Недолго. Я не могу там больше. — Конечно, сколько угодно. Хочешь — оставайся на ночь. Мам, это когда-нибудь закончится? — парень пересел на кровать и свернулся калачиком, устраивая голову на её коленях. Как в детстве. Тогда мама рассказывала ему сказки. И они вместе мечтали. Как поедут туда, где тепло. Как пойдут с отцом в парк и он научит его летать на метле. Как Драко станет чемпионом мира по квиддичу. Как будет получать кубок, а в этот момент на трибунах будет семья. И любимая. Даже тогда, будучи маленьким, Драко мечтал о том, что будет влюблён и счастлив. Мама рассказывала ему, как это здорово, когда ты влюблён. И он понял это со временем. Только в его случае — это не совсем здорово. Совсем не здорово. Девушка, в которую он влюблён, по законам военного времени и той стороны, на которой он находится, должна умереть. В жутких пытках. Потому что ПСы считают, что спокойная смерть для грязнокровок — это дар. А они такими подарками не разбрасываются. — Мам, как ты отреагируешь на то, что я влюбился? — Драко спросил тихо. Глупый вопрос. Дурацкий. Хоть бы она не услышала. — Это чудесно, сынок. Я очень рада за тебя, — она обняла его, — только я прошу тебя об одном. Не пускай её в свои мысли часто. Это может навредить девушке. Мы не на той стороне, чтобы давать волю чувствам. Береги её. — И ты даже не спросишь, кто она? — шептал Драко. — Нет. Главное, чтобы ты был счастлив. И если она делает тебя таким, то я приму её, кем бы она ни была, — в ответ шептала Нарцисса. — Спасибо, мам, — он потёрся щекой о ткань ее платья, — останься, пожалуйста. Не уходи. — Останусь, милый. Спи, — женщина убаюкивала его. Взрослого. Смелого. Влюблённого. Малфой засыпал под её колыбельную, как малыш. Слабый Малфой такой сильный.

***

Драко заснул. А Нарцисса тихонько встала. Сожгла черновик письма для Гермионы. Она знала, кто эта девушка. Давно. И не могла позволить страдать ни ей, ни сыну. Эта первая любовь. Такая простая. Такая лёгкая. Очень светлая. И, как любая мама, она мечтала, чтобы Драко познал её. Мерлин, пусть эти дети будут счастливы. Неважно, что они уже достаточно взрослые. Для неё они всегда дети. Она чувствовала себя Купидоном. Не в то время. Не в том месте. Но когда будет подходящий момент? Если ждать, то можно никогда не дождаться. Так сложно было сделать копию той коробочки, в которой Драко хранил письма, чтобы он ничего не узнал. Нарцисса перерыла кучу магических книг, чтобы найти такое невозвратное заклинание. Оригинал — у сына, дубликат — у девушки. Все письма, которые парень складывал в свою, мгновенно появлялись у Грейнджер. Главное, чтобы Гермиона их прочла.