Орфей и Эвридика

      – Течёт времён река,       Мир ускоряет бег,       Проходит сквозь века       Невечный человек,       В нём сила есть одна,       Способная во мгле       Историю свою творить назло судьбе…       Казалось, абсолютно безмолвная в ожидании публика вновь задышала с первыми нотами золотой лиры. Голос молодого исполнителя лился с возвышенности, волнуя сердца так же легко, как океаны, и качая травинки едва ощутимым ветром.       – У жизни ярок флаг,       Цветущие сады,       Но неустанно мрак       В них путает следы.       И лишь одна она       Спасёт от темноты,       Укажет пусть в обход       Любой беды!..       Миниатюрную деву, выплывшую на сцену, встретили улыбками и воздушными поцелуями. Улыбнувшись в ответ, она декламировала свою партию, без труда зачаровывая что там людей! Солнечные лучи вспыхивали интенсивнее, приветствуя её.       Орфей и Эвридика. Пара уже знаменитых артистов, чья музыка затрагивала даже самые черствые души – не знал их либо ленивый, либо совсем равнодушный.       Они пели о бессмертной любви – своей любви, дающей силы жить, побуждали проникнуться, позавидовать, решиться отыскать и сразиться за такую, столь же прекрасную.       – …Бессмертная любовь –       Единственный итог,       Когда берёт своё       Неотвратимый рок…       – И всё же на судьбу       Мы смотрим свысока,       Когда в твоей руке       Лежит моя рука…       Они пели о бессмертной любви, которой дела не было до переплетений и препятствий событий, придуманных богами. Напротив, они сами ткали свою судьбу – вот что восхищало и пугало в их строках.       Музыкальные переливы финального бессловесного дуэта заставили кое-кого прослезиться, а после завершения – рукоплескать и бросать на пьедестал душистые цветы. Поймав в полете один, Орфей заколол бутон за ухо нимфы, чем заслужил несколько перехватывающих дыхание мгновений её высокого смеха.       Никому не требовались комментарии хозяина празднества: всем и без того очевидно, кто победил в состязании певцов. Орфей, окрыленный успехом, впрочем, не забыл восхвалить поэтический и вокальный талант возлюбленной – ему претила мысль о том, чтобы забрать себе их общую славу, – а Эвридика не без удовольствия открыла слушателям, что в их союзе именно Орфей складывает мелодию.       В этом же городке они обменялись искусно сплетенными украшениями, поздравляя друг друга. Звон броши, закрепленной на тунике Орфея, и щелчок браслета на запястье Эвридики эхом откликнулись в груди, подпитывая радостный трепет.       За щебечущими о следующем выступлении девушкой и юношей наблюдали, кроме смертных, любопытно свисающих с арок виноградных лоз или буйно цветущих олив некто ещё. Где-то далеко под землёй, в царстве Аида, сквозь воды всевидящей чаши на них смотрели Мойры.       Однако так ли это удивительно, ведь Мойры, несомненно, в какой-то момент обращают взор на каждого и любого?       – Чудесные яркие нити! – Восхищалась своей и сестринской работой Лахезис. Клото, занятая прядением новой жизни по замыслу Хаоса, лишь кивнула.       – Жаль, что счастье их определено ненадолго, – Угрюмо вздыхала Атропос, щелкая ножницами.       Эвридика, будто что-то услышав, резко вскинула голову, обернулась и обвела глазами поток местных жителей, пёстрых странствующих торговцев и жрецов, пытаясь понять, что привлекло её внимание. Орфей, также не преуспевший в поиске причины, увлек подругу к лугам и тени деревьев. Им обоим не помешал бы отдых.       Каштановые локоны поэтессы, разметавшись по шёлковому травяному ковру, блестели в солнечных пятнах, просачивающихся через листья крон. Эвридика лежала, подложив руки под затылок, и глядела в чистое небо. Орфей же приклонил голову на её колени, и его темные, будто перо ворона, волосы щекотали её бедро.       Влюбленные были способны проводить часы вот так: в спокойном молчании, в работе, распевая старые композиции или обсуждая новые. Сейчас Эвридика, глубоко вдохнув, села с опорой на локти и принялась мурлыкать кусочек вступления. Колокольчик, растущий неподалеку, точно встрепенулся и наклонился в их сторону – лучше слышать. Задремавший было Орфей потянулся к лире и перебрал струны в предвкушении.       – Что я могу ради любви моей? – Затянула нимфа, по своему обыкновению устремляясь сразу к верхним октавам. – Взлететь, словно птица, или сорваться за нею вниз?..       – Ведь это так просто… Одно испытанье двоим! – Продолжил бард, затем замолк, поиграл, ища ноты и фразы, и улыбнулся, прикрыв синеву очей. Ему всегда было непросто повторять тексты Эвридики, но именно их он любил больше всего. – Не забудь, ладно? Потом обязательно запишем, когда будет, на чём.       Отозвавшись согласным «Хм», дева запустила пальцы в густые черные пряди. Орфей, подобно ласковому коту, подался к ладони, не удержавшись от соблазна.       Нежную идиллию прервал взмах и шелест крыльев – рядом с музыкантами приземлился бог-вестник Гермес. Разгладив растрепавшийся в полете пучок, в который тот собрал хаотично-кудрявую шевелюру, буквально верховный посыльный мира чуть поклонился:       – Дорогая Эвридика, ты хорошеешь с каждым днём! Наконец я вас нашел. Позвольте поздравить с очередной победой, что будут неотвратимо множиться, сомнения нет!       – Здравствуй, Гермес, – Радушно кивнула нимфа, незаметно пихая Орфея ногой, дабы тот тоже не забыл хотя бы лениво махнуть. Вечно эти двое шпильку один в адрес иного отпустят. Полубог и ныне ехидно фыркнул, дескать, «наконец нашёл»? Что ж, оно и несложно. – Что несёшь ты нам сегодня?       – Если это опять письмо с приглашением на скучнейший приём Греции, а спасти оный должно наше лучезарное присутствие, я вернусь ко сну, – Шутливо перебил юноша, чем заработал уже явный, пусть и смешливый тычок певицы.       Черты Гермеса приобрели излюбленное им хитрое выражение – вестник принимал вызов и ему, конечно, было, чем ответить. Он небрежно опустился среди цветов и обронил:       – Да, в самом деле, при мне лишь приглашение на скучнейший из приемов, затеянный именно ради вашего присутствия. Сказал бы я, что ты, Орфей, можешь пропустить мои слова мимо ушей, но… По секрету… Только никому!.. На нём господин Дионис грозился откупорить бочки лучшего вина из своих самых серьезно охраняемых погребов. Ползут слухи, что нисходят они к уровню Тартара. Смекаете, о чём я толкую?       И ухмыляется, подлец, наслаждаясь тем, как у обоих вытягиваются лица.       Надо же ведь – признание самого Олимпа!       Гермес понимающе разделил с героями эйфорию, восторженное ликование, вдоволь нахохотался, обнявшись и прокатившись по траве. Отдельно подчеркнул, что перед столь знаменательным событием Орфея желал увидеть отец – сиятельный бог Аполлон.       Оставив их решать, отправляться ли вместе или расстаться на время, Гермес сослался на десятки прочих дел, ожидающих его участия, оттолкнулся от тверди и взлетел.       Орфей и Эвридика же в конце концов согласились, что несколько дней перед величайшим пиром им не помеха. Подарив друг другу по горячему, как воды адской реки Флегетон, поцелую, они разошлись: Орфей отправился к Аполлону, а Эвридика – на встречу с нимфами.       Воссоединятся они у озера, на берегу коего познакомились.