Её имя

***

 — Привет, Петь!

«Промокший день, прозрачный сон Ты греешь меня. Привет, привет!»

Её смех буквально сносил крышу напрочь. Так, что в мозгах всё переворачивалось и он совершенно переставал думать. Сколько он живёт, чувствуя себя овощем и каждый раз вот так теряясь, стоит ему услышать её голос?

«Наивный друг в тебя влюблён Хотел бы обнять, но нет, но нет…»

По-дружески стукаться кулачками для него стало обыденностью, но только такой, без которой он теперь не может дышать. Это единственное прикосновение, которое он может себе позволить, находясь в статусе «лучший друг», или просто «лучший»…

…друг…

«Ты любишь его, ты любишь его Ты плачешь, ведь он с другой...»

В очередной раз срывается в два часа ночи, бросая попытки поспать перед тяжёлым рабочим днём, ловит такси и летит к центру Москвы. В трубке слышно, как больно она плачет, самому от этого становится не по себе. Только она это испытывает впервые почти, а он мучается каждый день. Лаврецкая, наверное, даже не представляет, что своими руками душит лучшего друга.

«Я бы всё для тебя, но ты вся для него Не значишь, но любишь его…»

 — Он того не стоит, Даша. Внутри целое цунами и, если бы он стоял, наверняка бы уже пошатнулся под влиянием стихии. Она трясётся как ненормальная, пытается заглушить боль хоть чем-то, только дотянуться до бутылки с коньяком он ей мешает, постоянно отодвигая её на пару сантиметров дальше. Пальцы сводит и всё тело знобит, когда он ещё и окно открывает, впуская свежий воздух и заставляя её дышать.  — Да? Не стоит? — девушка так жутко выглядит сейчас, но как хорошо, что ему всё равно. Он ведь её друг. Знала бы она, что другу не всё равно. Поэтому он сорвался в два грёбанных часа ночи. — Это я его не стою, я такая дура…  — Ты действительно дура. Что-то ломается в груди, наверное, это рёбра. Рассыпаются просто в порошок, ничего не оставляя там, где раньше было сердце. Ему бесконечно больно, когда она так говорит. Ему не хочется больше слушать её. И не только сейчас, а совсем. Он хочет, чтобы она заткнулась и он больше никогда не смог бы слышать её голос. Без этого он сдохнет, да, ну, а это лучше, чем сдохнуть в плену её яркой улыбки?

«Уже вчера, любовь — игра Осколки сердец и доктора Лечу тебя, сто слёз подряд Но кто я такой? Всё зря, всё зря…»

 — Ты любишь его? — замирает напротив и смотрит в пустые серые глаза. — Ты любишь его? Она молча плачет, ведь он с другой.  — Я бы всё для тебя, но ты… — делает шаг назад, думая, что это долгожданный конец. Конец всего, даже его чёртовой жизни. — Ты ничего для него не значишь, но любишь его? Странное ощущение накрывает с головой и хочется уйти. Но он не уйдёт, пока не получит ответ. Пока не услышит фразу, которая раздробит его в мелкую крошку стекла. А она молчит, словно ей нечего сказать. Смотрит только своими бесстыжими серыми глазами в половину лица, так странно смотрит, не так, как обычно. Зрачки расширяются и внутри всё закипает, всё, что осталось от него, превращается в огромный сгусток магмы. Совсем скоро остынет и станет каменным, как его лицо сейчас. Он не дрогнет, пока не получит окончательную причину сделать это.  — Ты любишь его? В последний раз спрашивает, уже совсем хрипло и тихо. Надеясь, что хотя бы сейчас она перестанет его мучить и совершит преступление. Убьёт его своим искромётным «да». Он спокойно кивнёт и свалит из этого страшно родного дома на Фрунзенской набережной. Будет до пяти утра слоняться по пустым улицам, а через три дня его начнут искать. И не найдут.  — Нет. Парень, как и было задумано, молча кивает и вдруг замирает. Сваливать на поиски лёгкой смерти вдруг резко перехотелось. Даша поднимается с места и встаёт прямо напротив, так близко, что он может дотянуться до неё рукой. Тонкие руки обвивает вокруг крепкой шеи и прижимается сильно-сильно, так, что стук её сердца отзывается гулким эхом в его пустой груди. На вопрос о том, что она сейчас делает, у неё ответа попросту нет. Ей вдруг захотелось нарушить личное пространство и сломать стену, которую она так трепетно строила столько лет. Только сломать до конца в одиночку эту стену не получится. Он ведь и сам машинально укреплял её, понимая, что не имеет права на другую жизнь.  — Ты прекрасный друг, Петька… — выдыхает прямо в шею и он искренне жалеет, что в ней не заиграет желание свернуть её прямо сейчас. Её тихое «друг» давно стоит ему поперёк горла и мешает нормально функционировать органам дыхания. — Но я не хочу больше с тобой дружить. Квитко даже не представляет, смеяться ему сейчас или плакать.  — Почему это? Ты же сказала, что я прекрасный друг… — девушка смеётся и ему вдруг тоже хочется улыбаться. — Что тут смешного? Ты рыдала пару минут назад!  — Хочешь, снова начну? — Лаврецкая по-прежнему не выворачивается из его объятий и это пьянит не хуже горького яда в бутылках. — Скажи мне, что ты меня любишь. Я хочу, чтобы меня кто-нибудь любил.

Она всего лишь хочет, чтобы её кто-нибудь любил. А он любит. И когда-нибудь точно дождётся ответного «да».

***