Честность превыше всего.

      Письмо с просьбой о личной встрече Уильям отправил лорду Прюэтту приобретённой в Косом переулке совой. Сова выбиралась с намерением произвести на «дедушку» неизгладимое впечатление — большая, снежно-белая в крапинку и с огромными оранжевыми глазами.       Впечатление сова, по всей видимости, произвела ошеломительное, так как вернулась она быстро, в пределах получаса, с приглашением в гости. К письму-ответу прилагался портключ к поместью Прюэттов. Повертев серебряную ложку, Уильям долгое время колебался воспользоваться им или нет, вспомнив впечатление сестры от этого «доброго дедушки».       Но, у него уже имелись домовые эльфы, как мог он о них забыть?       — Понки! — громким голосом позвал он одного из них и тот со звонким хлопком возник рядом с ним. Билл не мог свыкнуться с немым обожанием в розовых глазах этих маленьких ушастиков. — Слушай меня внимательно…       — Понки слушает великого хозяина, сэра! — прервал его домовик. — Ой! Понки плохой эльф.       — Не отвлекайся! — прикрикнул на него Уильям. — Я отправляюсь портключом в поместье, где могут быть ловушки. Волшебник, к которому я отправляюсь, мой родственник, но я ему ни капельки не доверяю. Идёшь за мной невидимым и сразу определяешь наличие ловушек вокруг нас. Если определишь такое, возвращаемся немедленно.       — О! Понки сослужит великому хозяину хорошую службу, за всем проследит! — восторженно пропищал домовик и ухватился лапкой за Уильяма.       Портключ перенёс их ко входной двери двухэтажного строения, расположенного на огромном широком участке земли. Парк вокруг здания, хоть и ухоженный, выглядел каким-то запущенным и потерявшим жизнь.       За коваными железными воротами с хлопком появился старенький домовик, с уже окончательно определившимся цветом глаз.       — Вы явились с сопровождением, лорд Айзлоу, сэр, что не было заранее оговорено с моим хозяином. Луци должен уведомить хозяина, вы ждите здесь! — пискнул он и исчез.       — Понки, невидимость была не нужна, — отметил Уильям. — Можешь вновь стать видимым.       — Домовик виновен, что позволил собрату увидеть его. Понки накажет себя за оплошность.       — Запрещаю. Ты домовой эльф молоденький, имеешь право не знать некоторые вещи.       С треском за воротами появился давешний домовик, держась рукою за сильно поседевшего старого господина, который бросил на Уильяма странный, полным неверия взгляд.       — Лорд Айзлоу! Это вы? Впервые вас вижу. По какому поводу желаете встретиться со мной? — резким голосом выдал он.       — Виделись и не раз, лорд Прюэтт. Когда мы с моей матерью приходили к вам с просьбой о помощи, — ответил Уильям, внимательно следя за изменениями выражения лица старика. Тот сначала побледнел, потом вдруг покрылся красными пятнами, на лбу выступила испарина. — Но тогда меня звали Биллом Уизли и вы нас выгнали из дома.       — А что изменилось с того времени?       — Всё. Для начала, вы похитили нашу маму. У меня есть воспоминание моей сестры Гвинивиры, как вы вовлекли маму в разговор и её больше никто не видел. Что об этом скажете, «дедушка»? — пошевелил напоследок пальцами у головы Уильям, чтобы кавычками подчеркнуть своё к родственнику отношение.       — Входи! — внезапно рявкнул Прюэтт и взмахом руки открыл врата в поместье. — Будем разговаривать внутри, не через порог.       — После данной вами клятвы, что вы не навредите мне.       — Вы по этой причине появились с домовиком? — съехидничал старый волшебник, ухмыляясь. — Боитесь?       — Я не на свою территорию намереваюсь войти, не на родственную, не на дружественную. Имею право.       — Клянусь не навредить лорду Айзлоу во время его посещения! — сердито взмахнул палочкой Прюэтт и бледное свечение, обхватившее его, было доказательством, что магия засчитала клятву. — Приглашаю в свой дом гостем.       — А! Понятно. Гостем. Возьму на заметку на будущее, лорд Прюэтт. Только, не пожалейте, если моё содействие однажды вам понадобится, а вы его не получите.       Уильяма провели в малую гостиную и предложили сесть в обитое коричневым бархатом кресло. Домовичка в белом переднике принесла и поставила перед ним чашку чая и корзинку печенья.       — Угощайтесь, Айзлоу, — сказал Игнациус Прюэтт и, приблизившись к барному столику, налил себе огденского на два пальца. Потом, поколебавшись, повернулся к гостю. — Виски будете?       — Нет, не буду. Я пришёл поговорить насчёт своей матери, вашей племянницы — Молли Маргарет Уизли, в девичестве Прюэтт.       — По какому поводу?       — По поводу завещания моего отца. Она упомянута в нём бенефициаром, я должен уведомить её о наследстве и обсудить с ней, как захочет она получать свои проценты.       Старик вдруг принял насмешливое выражение лица.       — У твоего отца было что оставить своей жене в наследство? Что-то не верится. Давайте, я прочитаю это убожество, волю Артура Уизли. — Вдруг он вспомнил что-то такое, резко задумался и начал беззвучно шевелить губами. А потом озвучил свой вопрос. — И с какого перепуга ты сменил фамилию и начал называть себя Айзлоу? А, Айзлоу?       — Потому что очистил себя от Печати предательства и принял своё наследие. Как и свои долги. Принял, как говорится, правила игры. Летом подчищу и своих братьев, приму всех в свой род. Об Уизли забудьте. И завещание вам читать не дам, не тот вы для меня родственник, чтобы имееть право его читать. Лучше скажите, где спрятали маму и с какой целью её похитили?       Седовласый старик у барного столика, услышав слова молодого внучатого племянника, так и застыл на своём месте истуканом со стаканом в руках. Его утонувшие в складках кожи, померкшие с возрастом глаза неожиданно покраснели под нахмуренными бровями.       — Нет в мире живых упомянутой тобой Молли Маргарет Уизли, Айзлоу. Нет. И в доказательство своих слов, я покажу тебе наш гобелен с Древом. Идём? Приглашаю лично, собственными глазами, убедиться.       Через некоторое время старый волшебник указывал на последние листики своего Рода:       — Смотрите, Айзлоу, это я — Игнациус Прюэтт и моя жена Лукреция Прюэтт, в девичестве Блэк, а это наша дочь — Матильда Лестрейндж, в девичестве Прюэтт. А это ветвь моего брата, которого вы называете своим дедушкой. У него, как видите, только два сына-близнеца, Фабиан и Гидеон, дочери там нет…       Уильям вгляделся внимательно и заметил поблекшее пятнышко, рядом с обведёнными чёрным кантом именами дядей.       — То, что я вижу, Прюэтт, называется воровством крови. Вы украли дочь моей бабушки и сделали её дочерью вашей жены. Изменили ей имя. За это я могу вызвать вас на Суд перед Палатой Лордов, Прюэтт. Могу взять вашу магию за это! Откат вы и так получите, но… Как вы посмели? — взревел Уильям и схватил старика за грудки. — Кто дал вам право на это?       — Жестокая необходимость, молодой Айзлоу!       — Настаиваю на организации моего свидания с матерью, я должен её увидеть, поговорить с ней. Иначе, клянусь, я вас убью, вне зависимости от того, что вы пригласили меня гостем в ваш дом.       Старик мстительно ухмыльнулся и неожиданно легко согласился:       — Ладно, ладно! Организую связь, у меня сквозные зеркала есть. Пойдём?       И он, кряхтя, направился вглубь дома, а за ним, немножко удивляясь такой покладистости, зашагал Уильям. Они остановились перед высоким, в пол, зеркалом и пожилой волшебник, слегка постучав по стеклу палочкой, позвал:       — Матильда Лестрейндж, подойди к зеркалу. Хочу поговорить с тобой!       Поверхность стекла покрылась рябью, меняя отражение на другую, не как в этой комнате, обстановку. С той стороны послышался весёлый звонкий девичий смех, вперемешку с мужским смехом и Уильям увидел вбежавшую в ту комнату пару — семнадцати-восемнадцатилетних девушку и парня.       — Папочка, — воскликнула девушка и ошарашенный Уильям узнал голос Молли. Очень молодой Молли. Но девушка продолжила внезапно понизившимся голосом. — Папочка, а у нас с Руди будет ребёночек!       — Так быстро после свадьбы? Моя девочка! Руди, твой отец будет в восторге, — залепетал старик и Уильям почувствовал себя лишним на этом празднике жизни.       Он всё понял. Два старика — Прюэтт и Лестрейндж — восстановили попраную Дамблдором справедливость, соединив в браке своих детей, дабы получить от них наследников.       В устроенном Альбусом Дамблдором бардаке в волшебном мире, в котором он верховодил и решал за старые чистокровные семьи судьбы их собственных родных детей: женил по своему усмотрению кого на ком хотел, разделяя давно помолвленные пары, если их можно было заставить подчиниться, или убивал, если не удавалось.       Мерзкий старикашка!       Но без его вмешательства шанса у Артура Уизли заполучить Молли Прюэтт, а в последствии — родиться ему, Уильяму, не было. Так, что, он мог понять и принять действия этих двух стариков. Смириться со смертью матери. Её действительно можно было считать таковой. Жила до некоторого времени Молли Маргарет и… умерла. То есть, если у гоблинов сделать проверку, там выйдет, что она… Как это тяжело, смотреть на ту, которая тебя родила, растила, баловала, состарилась, овдовела — а видеть девушку младше себя, незнакомую, не узнавшую тебя совершенно!       Но он сможет пережить это горе и не дать братьям и сестре узнать правду, чтобы не ранить их сердца и душу.       — Лорд Прюэтт, — привлёк к себе внимание старика и тот выключил зеркало. — Я увидел достаточно. Я не прощаю вас, но претензий у меня к вам нет. Вы действовали в своём, понятном мне интересе. Но, чтобы мои братья не погнались за вами искать справедливости, прошу вас — исчезните навсегда из Британии. Чтобы никто вас не видел, не вспомнил о вас и до братьев не дошли слухи, какими бы они ни были. О вас, о маме, о Лестрейнджах. Я забочусь о здоровье своих родных и не хочу, чтобы даже тень мелькнула на репутации нашей матери, даже если её считают мёртвой. Об этой девушке, в которую она превратилась, я ничего не хочу знать, как и о рождённых ею детях. Появятся они перед моими глазами — восприму их как чужих. За сим прощаюсь. Понки, уходим!       Появился молоденький розовоглазый домовик и втянул своего хозяина в эльфийскую аппарацию, которая не признавала преград.       — Прощайте, — уныло, в пустоту, прошептал старик и сник.       Нехорошо с детьми Молли получилось, ой, нехорошо. Вот, Уильям освободился от Печати, летом остальные братья освободятся, можно было подождать, не спешить…       Но кто заранее мог уверенно сказать, сколько ему самому осталось жить на этом свете, кто?       Вот. И поспешил он, Игнациус Прюэтт, поспешил.

***

      За два дня до Рождественского бала Рональд принял окончательное и бесповоротное решение отказаться от дальнейшего обучения в Хогвартсе. Причин он мог назвать несколько, но главной из них была та, что он перестал узнавать в устроенном новым директором бедламе свою любимую школу.       Всё началось с того, ГДЕ и КАК похоронили его единственного защитника и благодетеля, профессора Дамблдора, убитого при очень странных обстоятельствах. Якобы они обоюдно с Маккошкой друг друга поубивали. Но, это была официальная версия. Что на самом деле случилось в помещениях той второй в замке Хогвартс школы, никто из ДМП даже не заинтересовался. Обошлись обычной клятвой присутствующих и всё. Поминай, как звали. Замяли дело, по-быстрому предали земле останки бывшего директора и его зама и на этом успокоились. Стали с возрастающим веселием готовиться к балу.       Второй по важности причиной отказа Рональда от дальнейшего обучения была разительная перемена атмосферы студенческой жизни в замке. Филч, то есть, Фоули-чтоб-его… вдруг, заняв директорскую должность, сразу тайфуном пронёсся по Хогвартсу, внося изменения налево и направо. После того, как грёбанный Поттер увёл аж трёх из четырёх дракониц в неизвестном направлении, а за хвосторогой прибыли из далёкой Болгарии какие-то родственники Виктора Крама и тоже её, вместе с вылупившимися дракончиками, увели с собой, Турнир Четырёх школ как-то увял. Нагнетаемая ранее из-за страха перед испытаниями атмосфера в одночасье успокоилась, чемпионы, как и гости из Шармбатона и Дурмстранга, начали активно знакомиться с местными студентами, заводить с ними некие далеко идущие приятельства.       Только с Рональдом знакомиться никто не спешил. А ему так нравилась та француженка, которую Кубок выбрал в чемпионы, что ночами спать не мог, думая об её прелестях. Заводила его Флёр до каменного стояка, но подойти к ней он не посмел. Потому что даже для его недалёкого ума было понятно — она никогда сойтись с ним не согласится. Ибо — кто она, а кто он. Она — несказанная прелестница, с отцом, работающим в Министерстве магии Франции, а Рон… Эээх, был бы жив его отец, Артур Уизли, мог бы посодействовать в этом плане… Мог бы, как коллега с коллегой поговорить с мсье Делакуром…       Ан, нет! Даже если отец был бы жив и поговорил бы с отцом Флёр, вряд ли стал бы он сватать своего самого младшего из сыновей. Посватал бы, наверно, Билла. Наследника. Конечно, всё для него, для Наследника, всё для Уильяма. А для нежданчика Рональда только сто галеонов. Фу! И это отец называется!       Третьей причиной ухода из школы, Рон мог указать внезапное необъяснимое изменение поведения близнецов. Те, которые раньше слыли балагурами, пранкерами и затейниками, вдруг утихомирились, стали о чём-то между собой шептаться, обсуждать. На маггловской бумаге велись странные для него пересчёты, рисовались непонятные диаграммы, треугольники; писались смешные закорючки, в которых он распознал парочку из десятка заученных под давлением матери рун. Что затеивали его братья-близнецы? Почему, после того ужина в Норе, сразу поменялось их к нему отношение? Только-только Рон подумал, что в конце концов приобрёл в лице своих старших братьев-близнецов друзей на Гриффиндоре, как они опять от него отдалились, опять им пренебрегают, не замечают.       Четвёртой причиной была его сестра Джинни. Гвинивира, как она настаивала, чтобы её величали. Её перераспределили. На Рейвенкло. Хотя был он заранее предупреждён, что такое может сразу случиться, как только узнал о всём остальном — о смене фамилии, об освобождении от Клейма и так далее. Но не мог он назвать тощую, внезапно выросшую мелочь никак иначе, только Джинни.       А его сестра изменила не только свои имя и фамилию, с ней произошли настолько разительные изменения внешности, что назвать её Уизли как-то не получалось.       Она перестала быть РЫЖЕЙ и веснушчатой!       Её волосы потеряли знакомый до боли огненно-красный оттенок и стали золотистыми. Её веснушки исчезли насовсем, даже одной единственной на её белом, как снег, лице не наблюдалась. Её глаза, и раньше голубые, стали ярче. А рыженькие реснички и бровки — темнее. Вдруг за ней начали бегать все свободные от обетов парни, даже скользкие слизни. Но сестру оберегали всем факультетом заучек, стоя стеной между Гвиниверой и поклонниками, даже особо навязчивыми экземплярами. Кроме одного — никчемного грязнокровки Колина Криви.       Поведение этого самого Колина было и пятой причиной ухода Рональда. Этот папарацци-выскочка вдруг стал вести себя с ним, Рональдом, официально. Не так, как тот же Малфой, но где-то рядом. Ходил с задумчивым видом, следил глазами за его сестрой, переглядываясь с ней во время приёма пищи в Большом зале, перешептываясь с ней по углам во время перемен… Как ни пытался он прогнать пронырливого грязнокровку от своей сестры, успеха Рон не добился. Джинни сама предпочитала компанию Колина компании любого другого парня. О Поттере она начисто забыла, словно до вчера не плакала от тоски по нему ночами напролёт.       Последней же из всех причин ухода было внезапно поступившее от Аберфорта Дамблдора предложение. Если прежде перечисленные обстоятельства лишь добавляли в огонь недовольства Рональда бензина, то предложение брата бывшего директора Хогвартса сыграло роль пускового механизма для окончательного ухода последнего Уизли из школы.       Случилось это так.       В последнюю субботу перед Рожденственским балом Рональд решил погулять в Хогсмиде. Взяв с собой кошелёк с галеонами, он медленно направился по дороге к магическому посёлку. Один. И незаметно для себя, забрёл в забегаловку Аберфорта со странным названием «Голова кабана».       «Чушь какая-то — подумал он. — Азкабан, Дурслькабан, Головакабана… Хи-хи!»       Рон выбрал столик в самом тёмном углу и так недостаточно освещённого зала таверны, странно пустой этим субботным утром, и присел там с бутылкой сливочного пива. Из-за отсутствия положительных эмоций, он, как обычно в последние пару месяцев, начал кручиниться о своей немилостивой судьбе.       Выпить полпинтовую бутылку было делом пары минут и он собрался уходить, когда увидел приближающегося к нему хозяина таверны Аберфорта Дамблдора. Тот махнул ему рукой задержаться и присел напротив, накрыв столик Пологом тишины.       — Ты самый младшенький из Уизли, а, парень? — спросил он и посмотрел на Рональда такими же, как у своего покойного брата васильковыми глазами, но незакрытыми стёклами очков.       — Да, я Рон. Рон Уизли. А почему спрашиваете?       — Да потому, что мой непутёвый братец оставил такое завещание, малец. А в завещании-то этом есть кое-что, связанное с твоей семьёй. Условие, видишь ли, поставил мой брат-гадюка, чтобы получить наследство.       — Что такое? — удивился Рональд, подумав о том, не достанется ли что-то и ему самому из наследства бывшего директора.       — Каверзное условие поставил мне Альбус для получения наследства — чтобы я обзавёлся кровным наследником. А как обзавестись в моих-то сто с лишним лет наследником, жениться, что ли? На ком? — старик провел рукой по своей небритой щеке и вздохнул. — О премерзком характере своего брата я говорить не буду, но есть способ удовлетворить это условие.       — Что же вы задумали, мистер Дамблдор?       — Хочу усыновить одного из вас, Уизли. Почему бы не тебя? Вижу, ты чем-то обижен, — старик цепко посмотрел на сидящего напротив себя парня.       Рональд насторожился и воспрянул одновременно. Возможно, он был последним в учёбе студентом своего курса, но рос он в чистокровной волшебной семье и кое-что о ритуалах знал.       — Усыновить? Но Кровная магия запрещена Министерством, мистер Дамблдор, — вздохнув, высказался он.       — Запреты Министерства действуют только на бумаге, малец. В действительности, каждый выкручивается как может, — ухмыльнулся старик и его синие глазки замерцали таким знакомым образом, что у Рона защемило сердце. — Ты согласен войти в род Дамблдор, парень?       — Как? Как должно это произойти? Скажем…       — Через мою давно умершюю сестру Ариану, — загадочно сказал Аберфорт и начал шептать, вне зависимости от того, что над столом мерцал Полог тишины. — Я почти сто лет сохраняю флакон с её кровью под чарами стазиса. Альбус считал меня дураком, но я таким никогда не был. Был слабеньким волшебником, но всегда думал на десятилетия вперёд. Так как женский пол и меня, как и Альбуса… это уже не имеет значения, я вовремя собрал кровушки сестры и дружка моего брата, этого его Геллерта. Пройдёшь ритуал, парень, станешь их сыном. А Альбус пусть пропеллером крутится в гробу! Согласен?       — Геллерта? Который Гриндевальд? Хмм, надо чутка подумать, мистер Дамблдор. Мне надо две-три минуты на раздумья.       Рон представил себе своё будущее. Из этого мира исчезнет Рональд Биллиус Уизли, но это вряд ли кто заметит. Даже его братья с сестрой. Хотя, сестра глазастая — заметит. Ну и что ж из этого? Поищут, поищут и спишут. Как маму списали. Письмо от Билла вчера вот пришло, что в Гринготтсе установили смерть Молли Уизли и, в связи с этим, ему, Рону, открыли ячейку с две тысячи двести галеонов. Но списали?       С ним тоже так случится. Исчезнет Рональд и вдруг на шахматной доске появится совершенно другая фигура — сын Арианы и Геллерта. Наследник. Наследник Гриндевальда.       — Имя-фамилию для меня вы уже придумали, мистер Дамблдор?       — Нет, конечно. Проведём ритуал изменения сущности, отправимся к гоблинам на проверку родословной — там и узнаем твоё новое истинное имя. Получим от Альбуса наследство, я продам таверну, займусь твоим воспитанием, всё устаканится. Вот, увидишь. Хорошее принял решение, парень, правильное. Удачно сегодня ты зашёл сюда. Готовься, на Йоль проведём принятие кровью, после Рождества, как придёшь в себя, освоишься, идём к коротышкам в банк и будет у тебя новый дядя — я. Никаких больше доставучих братьев, никаких Клейм Предателей больше. Будешь как новенький.       — Ладно. Я сначала в банк поеду, что-то оттуда забрать, потом — собирать свои пожитки из Хогвартса. К вам я к вечеру вернусь.       — Иди, парень, иди! И спасибо, что согласился. Наконец, моя маленькая сестрёнка найдёт покой в своём посмертии.       И, удалив Полог, Аберфорт проследил как каминной сетью из таверны уходит этот обиженный самой жизнью долговязый рыжик. Хорошо получилось. Как говорится — сделай добро, чтобы зло миновало. Будет конец череды бессонных ночей, кошмаров, потусторонних голосов давно ушедших в мир иной родителей, сестрёнки, упрекающих его, Аберфорта, в бездействии. И может быть, после стольких лет самокопаний, ему будет дано прожить себе спокойно оставшееся по предначертанию судьбы время. Заполненное воспитанием родного по крови племянника, доставшегося хоть и таким необычным способом.       Тихо напевая, старик хлопнул обеими руками по столешнице бара и громко рыкнул, чтобы все посетители его услышали:       — Уходите, заведение закрывается.