you're moving far away even in my dreams i can't do anything shouting out to try and stop you but you disappear when i open my eyes
***
Проработав всю ночь, Юнги не ожидал, что на следующий день будет бодрым или, если уж быть до конца честным, живым. Когда утро — это продолжение безумно долгого вчерашнего дня, а не начало нового, ждать чего-то хорошего от него не приходится, хотя не то чтобы от обычного утра кто-то ждёт хоть чего-то хорошего. Кофе не бодрит от слова «совсем», но Юнги честно пытается привести себя в чувства хоть как-то, насыпая в кружку с горьким напитком четыре ложки сахара. Помочь — не помогает, зато делает желание остаться дома и не ходить ни на какую работу раза в два(дцать) больше. В голову лезут всякие отговорки, и, в противовес им, приходит стойкое осознание того, что ему стоит лишь заикнуться Намджуну о том, что ему нездоровиться, и друг самолично запрёт его в кабинете Сокджина. Это отрезвляет. Заставляет отлепить себя наконец-то от кровати, которая после кофе умудрилась притянуть обратно к себе, собраться в считанные минуты и выйти за порог, распрощавшись со всеми малодушными мыслями о сне. До поры до времени. Работа настолько поглощает все его мысли, что Юнги даже не ожидает, что, вернувшись домой, только и сможет, что донести свои бренные останки до дивана в гостиной — он намного ближе, чем кровать — и тут же вырубиться на нём же. Усталость делает своё дело, первые пару часов Юнги спит совершенно спокойно даже без таблеток Сокджина. Он не слышит, как за стенкой ругаются соседи, не ощущает, как Лили устраивается у него под боком, не обращает внимания на вибрацию телефона, лежащего в кармане. Юнги просто спит, пока смутные картины не начинают мучить его беззащитное сознание, не отключенное снотворным, к которому оно уже так пристрастилось за несколько недель. Он ворочается во сне, что-то бормочет под нос и случайно спихивает недовольно зашипевшую Лили. Но просыпается лишь тогда, когда слышит чей-то душераздирающий крик. Вскакивая от испуга с дивана, он лишь чудом умудряется не упасть на пол. Голова начинает кружиться от резких движений, что только усугубляют попытки отыскать источник звука. Юнги дико оглядывается по сторонам и, не найдя ничего подозрительного, глубоко вздыхает. Лили, устроившаяся на кресле, прослеживает движение хозяина взглядом и, кажется, тоже вздыхает. Юнги смотрит на неё задумчиво пару секунд и качает головой — он совсем уже слетел с катушек. Крики, не пойми откуда исходящие, животные, вздыхающие как люди. Что дальше? Люди, которых нет на самом деле? Юнги хмыкает от своей же несмешной шутки и снова качает головой. Совсем не время снова расклеиваться. Каждое движение по пути к кухне отдаётся болью — лежать на не таком уж и широком диване никогда не было хорошей идеей. Ноги и руки затекли, поясница болит, а голова ощущается такой тяжёлой и чужеродной, что кажется, будто вчера он не не спал всю ночь, а пил. Холодильник встречает его уже привычной пустотой и не работающей уже какое-то время лампочкой внутри. Юнги тратит пару минут на то, что бездумно открывает и закрывает кухонные шкафы, в итоге находя упаковку лапши. Он включает чайник и плюхается на стул, печально скрипнувший под его весом. Есть особо не хочется, но, если он продолжит питаться воздухом, то, вероятно, начнёт выпадать из собственной одежды, что, должно быть, не останется незамеченным его друзьями и врачом. О, точно не останется. Юнги буквально видит осуждающе-сочувственный взгляд Намджуна и точно может предсказать попытки Хоби затащить его в какое-нибудь «новое, суперклассное, не-будь-ворчащим-стариком-Юнги-хён» кафе. И ему даже немного любопытно, какие таблетки пропишет ему Джин в этом случае. Но узнавать не стоит — ни к чему хорошему это не приведёт. Юнги не прельщает возможность действительно оказаться под замком в больничных условиях, где его будут кормить с ложечки и привязывать к кровати на ночь, чтобы убедиться в том, что он спит. Чайник всё не закипает. Юнги бесцельно оглядывает пустую кухню. Что-то не даёт ему покоя. Всё те же плита-холодильник-раковина, вот только на столе почему-то лежат ключи, но не те, которыми Юнги открывал дверь. Ключи с брелоком в виде плюшевого единорога, те самые, которые он бросил на этот стол пару дней назад после очередного приёма у Сокджина. Юнги не помнит, как покупал этот брелок, как и не помнит, когда в его квартире появилась ярко-жёлтая огромная чайная кружка с мордочкой кота, изображённой на ней, но и то, и другое почему-то осуждающе покоится в разных концах кухни. Заливая лапшу кипятком, он невольно обращает внимание на нераскрытую упаковку какао, которое он сам никогда не любил и не стал бы покупать себе. Но это всё отнюдь не кажется ему странным. По крайней мере, Сокджин сказал, что так всё и должно быть. Сокджин сказал, что ему необходимо обратить внимание на все эти вещи. Вторые ключи от квартиры с огромным плюшевым брелоком, большую кружку, которой он никогда не пользовался, какао с мерзким, на его взгляд, вкусом. На вещи, принадлежащие не ему, но которые он покупал, не помня себя, которые помогут ему понять что-то важное, по словам Джина. Помогут что-то вспомнить. Юнги смотрит на свои руки и отчётливо понимает, что не понимает, что он должен понять, даже с тонким намёком от врача — «например, то, что всё это выбирал ты, а не…». Лиса. Это вещи Лисы — точнее, его вещи — которые, по разумению Намджуна, остались здесь именно потому, что с самого начала они принадлежали Юнги, которые не может вспомнить, как всё это покупал, и, уже по разумению Сокджина, именно вспомнив это, он же чудесным образом исцелиться. Вот только не совсем понятно от чего. Лапша на вкус абсолютно пресная, вопреки заявлению производителя на упаковке о какой-то нереальной остроте. Юнги это не особо волнует, хотя бы потому, что, как ему кажется, у него есть проблемы посерьёзнее. Он не помнит, что именно говорила ему Лиса в его сне. Что она кричала ему, сидя посреди танцевального зала академии, в которой (не)работала и которая выглядит в реальности совсем по-другому, не так, как выглядела на фотографиях, которые отправляла ему сама Лиса когда-то — Юнги знает, он проверял. Но он ничего не помнит. Ключи. Брелок. Кружка. Какао. Горло саднит. Юнги откладывает палочки в сторону и неловко откашливается. Он не имеет ни малейшего понятия о том, когда успел сорвать голос.***
— Извините, мы уже… — Блондин за стойкой администрации нехотя отрывается от телефона, но, увидев выражение лица позднего посетителя, расправляет плечи, — У Вас что-то срочное? — Нет, я просто… — Вы хотите записаться на класс? — Нет, это… — Вы что-то здесь забыли, да? Я лично постоянно оставляю в зале свой телефон — мои друзья жалуются из-за этого очень много — мол, до меня не дозвонишься. — Нет, просто… — А, Вы знакомы с кем-то из преподавателей, кажется, я припоминаю, как Вы бывали здесь пару раз. — Да, бывал, но это не совсем то, что… Юнги замолкает, а парень, уставившись на него, немного хмурится. — Чувак, — переходит на «ты» блондин, — Я здесь даже не работаю. В плане, работаю, но не администратором. Я просто учитель танцев, который согласился посидеть здесь несколько часов после закрытия вместо охранника. И ни жизнь, ни та краткая инструкция, которую он мне дал, не готовили меня к тому, что тут появится какой-то полуночник, не знающий, чего он хочет. — Я понимаю, но… — Но ты не выглядишь как бомж или вор, — в который раз прерывает его парень, — И я, кажется, действительно тебя уже видел, так что просто уже скажи, что стряслось — выглядишь, будто собираешься расплакаться. Юнги хмыкает. Его странный полуночный порыв прийти сюда уже не кажется ему самому такой уж хорошей идеей, но эта мысль почему-то не останавливает его. — Мне просто нужно посмотреть на танцевальный зал. Всего минута, и я уйду. Блондин хмурится ещё сильнее. — Не то чтобы это разрешено, хотя без проблем, конечно, но зачем? — Это долгая история. — У меня, вроде как, куча свободного времени, и ещё телефон разряжается, так что заняться всё равно нечем. Юнги эта ситуация кажется безумно клишированной, но он почему-то кивает и кратко пересказывает слова Сокджина о проекциях. Выражение лица парня с отсутствующе-безразличного меняется на заинтересованное, когда Юнги говорит о своём «диагнозе». — …И, вроде как, она работала тут. Блондин оглядывается по сторонам, будто надеясь её, Лису, отыскать, и чем-то гремит по ту сторону стойки, тут же выходя из-за неё. — Идём, — отвечает он на вопросительный взгляд Юнги, которому кажется, что Сокджин бы похвалил его за смелость, и который точно уверен, что не будет рассказывать об этом инциденте своем врачу. — Я Чимин, кстати. — Юнги, — входя внутрь большого почти полностью пустого помещения, отвечает он. Свет, который включает Чимин, бьёт по глазам, но не так сильно, как тот факт, что это помещение ему, Юнги, совершенно не знакомо, хотя он столько раз «видел» (не)его на фотографиях, которых, впрочем, не существует. Парень, уловив едва заметную перемену в выражении лица Юнги, по-дружески хлопает его по плечу. — Должно быть, это тяжело. Должно быть. Зал кружится перед глазами, и Юнги кажется, что падать ниже уже некуда.***
«ты знала, что это произойдёт? имеют ли проекции понятие о том, что происходит? имеют ли они чувств как таковые? я даже не знаю, какой ответ хочу услышать. с чем мне проще будет жить? с тем, что несуществующая ты всё-таки любила меня, но, как и я, не имела понятия о том, что должно произойти. или с тем, что ты просто была тенью моего сознания, без чувств, без сожалений, как второстепенный персонаж в плохой книге, который появляется только для того, чтобы исчезнуть, выполнив свою роль. ты намеренно вела меня к такому финалу?» «обычно в отношениях люди двигаются от незнакомцев к возлюбленным и потом, при печальном исходе, спустя пару лет, становятся вновь незнакомцами, но не мы. ты всегда была — точнее, ты вообще никогда никем не была — для меня незнакомкой, которую я думал, что знаю. думал, что у нас не будет этого «потом», что это всё навсегда. почему эти обычные люди в обычных отношениях не мы? почему? почему?»***
from just anybody to my love from fate to lovers thought we'd be together forever without any breakup in fact it still seems like a lie like you’d come back with a great big smile beautiful as you were