without you

      —…Юнги, Вы понимаете? — доктор смотрит прямо на пациента и нервно сглатывает, видя, что тот не реагирует на вопрос, — Юнги?       Юнги смотрит на свои руки, сложенные в замок на коленях, пытаясь унять дрожь, раз за разом пробегающую по всему его телу. Ему нужно успокоиться, и для этого доктор Ким Сокджин даже попросил то ли медсестру, то ли секретаря налить в его кофе валерьянку, думая, что Юнги не слышит, но Юнги слышит и совсем не хочет успокаиваться, если честно. Ему кажется, что он сидит в этом жутко неудобном кресле уже битый час, хотя, на деле, прошло от силы полчаса, за которые они ни к чему не пришли.       Становится тихо. Сокджин замолкает, не пытаясь больше привлечь к себе внимание или добиться ответов, и Юнги кажется, что он может расслышать, как Намджун за дверью кабинета нервно меряет расстояние от стены до стены шагами, а Хосок что-то бормочет то ли себе под нос, то ли обращаясь к другу. До него доносятся отрывки разговора: там что-то про «предназначение» и про «болезнь», про Сокджина и, видимо, про него самого, про Юнги, и, конечно, про… Последнее имя как будто бьёт его по лицу, Юнги хочется зажать уши ладонями, чтобы больше не иметь возможности слышать, чтобы отгородить себя от ставшей резко враждебной окружающей среды, чтобы «Лиса» не отдавалось такой болью в его груди.       — Нет.       Юнги сжимает пальцы, чувствуя необходимость в физическом выражении боли, пожирающей его внутренности, и наконец-то отрывается от созерцания своих ладоней, поднимая глаза на Джина, тут же сталкиваясь с ним взглядом. Тот кивает в ответ и не выглядит удивлённым, что немного раздражает самого Юнги.       — Видите ли, Юнги, — Сокджин тщательно подбирает слова, чтобы продолжить, поправляет очки, съезжающие с переносицы, и вздыхает тяжело, — То, что с Вами произошло, большая редкость. Это случается не с каждым, далеко не с каждым, но всё же случается. Всего лишь пятнадцать стотысячных процента людей сталкиваются с этой проблемой.       — Проблемой? — Юнги не удаётся сдержать своё раздражение, он садится прямо в своём неудобном кресле и прожигает взглядом врача, — Большая редкость? Пятнадцать стотысячных процента? Вам не кажется, что вся эта ситуация не предполагает статуса исключительности ни для меня, ни для Вас и абсолютно не подходит для приведения статистики?       — Я вовсе не это имел в виду, — Сокджин опускает глаза, — Просто я хочу, чтобы Вы поняли, что эта сфера очень плохо исследована на данный момент.       — Другими словами: Вы не знаете, как мне помочь.       — Никто не знает, Юнги, поймите это, — Юнги качает головой и порывается встать, ему жутко надоела эта чушь, которую пытаются втереть ему его друзья и этот врач, — Но мы точно знаем, что её не было рядом с Вами.       Джин смотрит сочувственно, и от этого не становится лучше. Юнги замирает на полпути к тому, чтобы сорваться с насиженного места, и тяжело плюхается обратно, ощущая, как начинает кружиться голова. Он слышит эти слова не в первый раз: в первый раз ему сказали их его друзья, когда он позвонил им первого января, в панике пытаясь объяснить, что произошло, донести то, что он испытал, проснувшись в пустой квартире, — но сейчас это почему-то бьёт по-другому.       — Мне очень жаль, но я, как Ваш врач, — при этих словах Сокджина Юнги морщится, — Должен рассказать Вам правду.       — Правду? И в чём она? Вы серьёзно пытаетесь убедить меня, что Лисы… — он давится воздухом и собственным раздражением, чувствуя, как кипит внутри кровь и как сердце протяжно воет, когда с его губ так просто слетает чужое имя, — Никогда не было?       — Нет, не это, — Джин качает головой для большей убедительности, и Юнги уже кажется, что сейчас последует что-то типа «мы все тебя разыгрывали» и в дверь войдёт Лиса, но этого не происходит, — Правда в том, что той Лисы, которую Вы знали, нет и не было.       Юнги снова дико хочется зажать уши ладонями, чтобы не выслушивать этот бред в очередной раз, но он знает, какой-то отдалённой частичкой сознания, что это может быть правдой, что ему необходимо это услышать.       — Иногда в связи родственных душ, ещё не повстречавших друг друга, происходит какой-то сбой, природа которого нам всё ещё не известна и который вызывает появление в сознании людей ложных представлений, ложных воспоминаний и даже ложных проекций, реальных только для этих людей, — Сокджин тяжело сглатывает и отпивает из своей кружки кофе, — У этого явления ещё даже нет названия, потому что его существование спорно, но я верю, что люди, которые заявляют о подобном, случившимся с ними, не врут, что Вы, Юнги, и Ваши друзья не врёте.       — Я ничего и не говорил, чтобы соврать, — он пытается собраться с мыслями и взять себя в руки, но выходит откровенно скверно, даже его голос предаёт его, срываясь на последнем слоге.       — Вы сказали, что Лиса исчезла, — Юнги дёргается, как от пощёчины, но Сокджин безжалостно продолжает, — Что пропали все её вещи, что во всех документах отсутствует её имя, что в академии, где она занималась, о ней никогда не слышали, что она исчезла даже с совместных фотографий, а её номер телефона, записанный в Вашей телефонной книге, числится как никогда не существовавший.       — Это всё может быть просто глупым совпадением или…       — И Ваша метка пропала, так ведь?       Кожа на предплечье Юнги вспыхивает, как будто взаправду, отдавая болью в самое сердце. Ему не нужно смотреть, чтобы проверить, он и так знает, что там, где раньше значилось «Лалиса Манобан» сейчас отчаянная пустота, испещрённая его собственными растерянными, болезненными взглядами, полными надежды найти хоть какой-то намёк на ставшую уже привычной метку, оставленную Лисой в их первую встречу. Он кивает, хотя знает, что Сокджину не нужно подтверждение.       — Лиса была плодом Вашей связи с соулмейтом и Вашего собственного воображения. То, что Вы видели и слышали, на самом деле, было не так или не совсем «так». Я знаю, что в это трудно поверить, но Ваш случай далеко не первый, хотя и в каком-то смысле уникальный, потому что Вы видели «проекцию» целый год, такого раньше не случалось, — Сокджин осекается, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Юнги, — Всё, что делала она, на самом деле делали Вы сами или домысливали. Вы должны были замечать, что, когда Вы находились с ней, люди странно на Вас реагировали. Всё потому, что Вы, вероятнее всего, говорили сам с собой, для окружающих это должно было выглядеть именно так. Или, например, Ваши друзья. Вы утверждаете, что знакомили её с ними, но ни Хосок, ни Намджун её никогда не видели. Думаете они врут?       Юнги становится дурно, воротник собственной толстовки душит его и очень хочется выйти на воздух, но он не может ни встать, ни чего-то сказать.       — Они пришли ко мне почти сразу же, как у Вас проявились симптомы. Намджун читал мою исследовательскую работу в этой сфере и сразу понял, что с Вами происходит, поэтому всё это время я мониторил ваше состояние издалека, — Юнги открывает рот, но не издаёт и звука, — Мы были не уверены, что Ваше состояние как-то можно прервать. Точнее, были уверены, что нельзя. Такие опыты уже проводились с другими людьми с подобной проблемой. Да и что мы могли сделать? Рассказать Вам правду? А Вы бы поверили?       Нет. Юнги не нужно отвечать, чтобы Сокджин всё понял. Как он мог в такое поверить? Как Юнги мог представить, что Лисы, готовящей ему завтрак утром, Лисы, переплетающей с ним пальцы во время их «ночи кино», Лисы, прижимающейся к нему по ночам в поисках тепла, не существует? Как Юнги мог вообще о таком подумать?       — Когда Вы рассказали друзьям о том, что она заболела, мы поняли, что конец близок, так всегда случается, в большинстве известных случаев было именно так. И потом… — Сокджин замолкает, он явно не знает, как продолжить и не вывести при этом Юнги из себя, — И вот Вы здесь.       Тишина обрушивается неожиданно и, кажется, поглощает всё, что осталось от Юнги, хотя не то чтобы это была слишком трудная задача, ведь то, что от него осталось — это фальшивые воспоминания о том, чего даже никогда не случалось. И в пору бы смеяться от абсурдности ситуации, но почему-то хочется только кричать до тех пор, пока говорить станет непосильной задачей, пока всё перестанет иметь значение. Но он не может, как не может и избавиться от всех этих воспоминаний, настырно возвращающих его в то счастливое, лживое прошлое, которое официально закончилось в тот момент, когда первого января он проснулся в пустой постели, не помнящей тепла и тяжести тела Лисы, потому что её там, рядом с Юнги, никогда не было.       Её не было ни в это первое января, ни в то, когда они встретились, потому что этого никогда не происходило. Юнги медленно повторяет эти слова про себя, пытаясь с ними свыкнуться, но выходит только еле удерживать себя от срыва, уже постигшего его в первый день этого года.       В первый день этого года, когда, сорвав с себя одеяло, он обыскал всю квартиру в поисках Лисы, когда он не мог найти ни одной её вещи, в тех местах, где они раньше лежали, когда случайно взглянул в зеркало и обнаружил отсутствие метки, когда кричал от отчаяния и бил по отчего-то пустой стене, где раньше висели их совместные фотографии, когда, захлёбываясь словами и, кажется, слезами, звонил сначала Намджуну, а потом Хосоку, надеясь, что это всё не взаправду.       Первого января, когда они с Лисой познакомились и когда ровно через год друзья сказали, что её не существует, что она покинула его жизнь, забрав с собой всё, чем он дорожил, потому что не должна была в ней появляться, Юнги сломался, разбился тысячью осколков и с тех пор держался только мыслью о том, что когда-то Лиса вернётся, что всё это просто ошибка. Но теперь он здесь и не понимает, что делать дальше, кроме того, как надеяться на ещё одно чудо.       Он сжимает кулаки, кивает то ли Сокджину, то ли сам себе, и смотрит прямо упрямо.       — А она… — он переводит дух, собираясь с силами, готовясь к худшему, — Она вообще существует? Или я полностью её выдумал?       Джин мягко улыбается, так, словно знал, что Юнги задаст этот вопрос.       — Этого я не знаю. В семидесяти процентах известных случаев информации о прототипах проекций не было — существуют эти люди или нет доподлинно неизвестно, как и то являются ли они в действительности соулмейтами «владельцев проекций», если можно так выразиться, — Сокджин морщится и как будто мнётся, не зная стоит ли что-то рассказывать Юнги дальше, — Но… Есть пара случаев, когда они встречались — три, если быть точным — и случаи, когда являлись родственными душами друг друга. Я не хочу Вас обнадёживать, поэтому скажу, что последнее случилось лишь раз. Вероятность…       — Почти нулевая, — продолжает Юнги так и не законченную фразу Сокджина.       Правда обрушивается на него, ложась неподъёмным грузом. Когда Юнги выходит из кабинета на ватных ногах, встречаясь с обеспокоенными взглядами друзей, заждавшихся его, всё кажется странно размытым, перевёрнутым вверх дном, незнакомым. Он оглядывается по сторонам для того, чтобы убедиться, что не видит того, чего нет, и чувствует себя (не)живым.       Лисы не существует. Шансов нет. Чуда в этот раз не произойдёт.