Жизнь взаймы

Окрыленная новыми перспективами в своей жизни, Элисон вернулась домой уже за полночь. Она знала, что у дяди Питера очень большой круг знакомых, в том числе из высшего света, но она и подумать не могла, что он водит давнюю дружбу с Аланом Рикманом. Раньше она видела его только в кино, но, признавая за ним несомненный талант, никогда не была его поклонницей. И, хоть было уже поздно, Элисон всё же взяла телефон и набрала Джессике. Ей очень не терпелось поделиться с подругой новостями. И, как оказалось, та ещё не спала. - Джесс, не спишь? Это я… - Нет, не сплю. Жду, когда ты позвонишь. Мне тоже интересно узнать, как всё прошло… - Ты не поверишь, - зазвучал в трубке веселый голос Элисон, - с кем я сегодня познакомилась!.. С Аланом Рикманом. - Да… Ой, что, прости? – словно бы очнувшись, переспросила Джессика. – Как так получилось? - Сюрприз от дяди Питера, - засмеялась Элисон. – Сама не ожидала. Меня посадили за один столик с ним и Римой. И знаешь что? Он предложил мне работу! Он собирается быть режиссером одного фильма, и он предложил мне стать его помощницей на съемочной площадке! - Грандиозно! – обрадовалась Джессика. – Я очень рада за тебя. Хорошее начало. И зря ты так много плакала из-за театра… Ведь у Судьбы не бывает ошибок! Ведь если бы тебя тогда не выгнали, то возможно, такого шанса у тебя никогда бы и не появилось! Ты знаешь, как его ценят в театральной среде? Говорят, он много помогает молодым актерам. Кто знает, может быть, придет и твоё время – и ты ещё будешь сиять на театральных подмостках, как ты всегда хотела… - Я не знаю. Но сама всему удивляюсь… Но, пожалуй, лучшее, что я могу сейчас сделать – это учиться. Мне надо много учиться, чтобы добиться успеха. И я хочу, хочу знать всю эту «актёрскую кухню» изнутри. Начать с малого и достигнуть чего-то большего! - Вот такой я тебя люблю! – воскликнула Джессика. – Так держать!.. Хоть расскажи, какой мистер Рикман в жизни? - Он… - Элисон на мгновение задумалась. – Он – очень хороший. И добрый. Совсем не заносчивый… - А Патрик? – спросила Джессика. – Что насчет Патрика? - Патрик… он… - и тут Элисон поняла, что практически совсем ничего не может сказать о Патрике. Он ей как будто не запомнился. Да, она подошла к нему, когда все начали вручать подарки, представилась, сказала, что она от дяди Питера и, с несколькими банальными, формальными поздравлениями, которые полагаются в таком случае, передала ему красивый сверток, перевязанный красной ленточкой. – Он милый и улыбчивый парень, - наконец, нашла, что сказать, Элисон. Подруги ещё оживленно поболтали около получаса. А потом, в предвкушении скорых перемен, Элисон сладко уснула в своей кровати. И мысли унесли её далеко-далеко… *** Съёмки “A little Chaos” должны были начаться 27 марта в Лондоне. Всю последнюю неделю Элисон и Алан Рикман перезванивались по телефону: он рассказывал, где и как будет проходить съёмочный процесс, уточнял какие-то важные детали. Большей частью съёмки должны были проходить в Бакингемшире к юго-западу от Большого Лондона на студии Pinewood и окрестностях. Планировалось также успеть снять все сцены в роскошных интерьерах в стенах Бленхеймского дворца, что в Оксфордшире, за три дня. На большее не позволял рассчитывать бюджет. Этот дворец был одним из самых больших домов в Англии, построенных с 1705 по 1722 годы, и носил гордое именование главной резиденции герцогов Мальборо. Иными словами, предстояло 8 недель напряженной и очень увлекательной работы. Всё это было для Элисон в новинку, и от этого сладко порхали бабочки в животе, и её глаза светились счастьем. Она ощущала, что может быть кому-то полезной и нужной. Порой ей казалось, что всё это чудесный сон, в который она нечаянно попала по мановению чьей-то волшебной палочки, но чем дольше длилось её пребывание на съёмочной площадке за спиной Алана, тем больше Элисон понимала, что эта самая настоящая реальность. Ей нравилось слушать, каждый раз, как звучит это слово “action!”, ибо каждый раз её сердце замирало, и как будто бы всё её существо превращалось в одни лишь глаза, которые каждый раз созерцали претворенное в жизнь, каждодневное киношное волшебство. А потом, в перерывах между дублями, она слышала все эти закулисные разговоры – и актёры, облаченные в барочные костюмы эпохи Людовика XIV, запросто начинали переговариваться с кем-то по сотовому телефону. Это всё выглядело немного странно. Алан давал Элисон небольшие, но нужные поручения, вовлекая её в общую работу: она приносила ему горячий чай, делала небольшие пометки в блокноте и навсегда запомнила, как впервые в жизни очутилась в этих великолепных интерьерах Бленхеймского дворца, когда снимали сцену пробуждения короля. Людовика XIV, конечно, играл сам Алан Рикман. Она смотрела, как по сценарию, слуги помогают ему облачиться в этот великолепный темно-зеленый королевский сюртук, богато расшитый золотом, и одевают ему на голову чёрный парик с крупными кудрями, рассыпающимися по плечам. «Видите, как важно проявить надлежащий ответ», - говорил Людовик XIV. В этот момент девочка, играющая одну из дочерей короля, совершенно не запланировано закивала в ответ головой и произнесла «Да». Спустя пару мгновений все засмеялись, и камера остановилась. Дубль было решено не переснимать. «Пожалуй, оставим эту импровизацию, - улыбнулся Рикман. – На мой взгляд, она выглядит удачно». На следующий день готовились снимать одну из заключительных сцен в большом зале дворца. Садовница мадам де Барра, героиня Кейт Уинслет, должна была вручить Людовику XIV самую прекрасную розу из возделанного ей сада. Сцена была массовой: в ней участвовали порядка двух десятков человек-статистов, которые должны были просто стоять посреди зала и изображать придворных короля. - Элисон, - раздался позади неё голос Рикмана, - хочешь поучаствовать в съёмках? Она обернулась: Алан ещё не был загримирован, на нём был тонкий серый свитер, такого же цвета брюки и наушники на шее. - То есть как? – удивилась Элисон. – Ведь это же совсем не по плану! - Ты знаешь, когда режиссируешь фильм, то всё очень часто идёт не по плану, - добродушно усмехнулся Рикман в ответ. – Если ты режиссёр, то все бегают вокруг тебя и пытаются помочь, потом бегаешь ты и всем тоже что-то объясняешь, споришь и выясняешь, пытаешься помочь самому себе и другим… Так вот, раз уж это мой фильм, и я нем режиссёр, то я, в свою очередь, хочу помочь тебе… Сделать так, чтобы ты снова поверила в свои силы и поучаствовала в съёмках сегодняшней сцены. - Что… вот так… просто? – спросила она. - Да. Вот так просто, - засмеялся Алан. – А ты как думала? Или ты думала, что все такие, как этот твой “Mister Disgusting”?.. - Но… Но я не могу… - Можешь, - настаивал Рикман. – Ты всё можешь. В этом нет ничего сложного. Твоя задача – просто стоять и молчать. Смотреть на меня, в конце концов. - Хорошо, я попробую. - Молодец! В моих глазах ты растешь! – с одобрением сказал Алан. - Твой костюм уже готов. Иди переодевайся. Через час Элисон стояла перед дверями большого мраморного зала посреди массовки. Корсет стягивал её тело, и в этом платье из светлой тафты на пышном подъюбнике она чувствовала себя непривычно и сковано. Но она обещала самой себе, что будет стоять прямо, высоко держа голову. Шли последние приготовления: мастер по свету отлаживал осветительные приборы, здесь же на полу расположились небольшие рельсы, по которым ездила тачка с кинокамерой. «Мы должны будем войти в зал вслед за Кейт», - шепнула Элисон почтенная дама слева в парике. Появился Рикман во всём своём изумительном королевском одеянии. Его лицо было покрыто слоем белой воздушной пудры, щеки слегка тронуты румянами, а нижние веки чуть подведены тенями на старомодный лад, вторящий манере портретов эпохи барокко. - Я тебя умоляю, - обратился он к Элисон, - не прячься за спинами других людей. Будь смелее. С этими словами он взял её за руку и вывел в первый ряд статистов. А потом проследовал в зал, где визажист в последний раз перед съёмкой поправил ему кистью грим. “Аction!”, - вновь услышала рядом с собой Элисон. Двери распахнулись – и Кейт Уинслет с розой в руках вошла в зал. За ней последовали остальные дамы. Желтый огонь белых свечей в высоких канделябрах придавал залу особое магическое очарование, и Элисон замерла от восторга, затаив дыхание. В этот момент она ощущала, что сопричастна чему-то поистине великому и в то же время казалась себе такой маленькой, стоя здесь… - Your Majesty, - обратилась мадам де Барра к Людовику XIV, с почтением подавая ему прекрасную розовую розу. - Is it four seasons? – спросил король. - It is, sir, - соглашалась садовница. – For the most famous gardener in the world *. И король с величественной теплотой во взгляде посмотрел на садовницу. - Позвольте мне, - предупредительно перехватила у садовницы инициативу мадам де Монтеспан, с подобострастием в голосе передавая Его Величеству цветок, - Ваше Величество… Глаза Людовика XIV без интереса, скучающе скользнули в её сторону. И король, поднеся к носу чудесный распустившийся бутон, вдохнул его аромат: - Легкий, подлинный аромат, - мягко зазвучал его голос. – Естественный и непринужденный… Некоторые розы кажутся поблекшими и увядающими. - Такова судьба всех роз, сир, - осмелилась заговорить мадам де Барра. И лицо короля стало ещё более внимательным и прекрасным. - Continue, Madam** , - сказал король… Глубоким, вкрадчивым голосом. Совсем таким, каким его услышала Элисон тогда, сидя на скамейке в парке. И то воспоминание снова всплыло в её голове этим «Madam». Хотя за это время она уже привыкла к звуку голоса Алана Рикмана. - Все розы устроены одинаково, Ваше Величество, - продолжала тем временем мадам де Барра. – Они выпускают бутоны, цветут и блекнут. - Неужели, мадам?… - Роза растет, ни о чём не подозревая, естественно переходя из одного состояние в другое, - уверенно звучал голос садовницы. – И, хотя окружение может быть к ней жестоко, она не знает об этом, и продолжает жить до конца, вне осуждения её красоты. Увы, для нас всё иначе… В этом аллегорическом диалоге на языке цветов было что-то поистине изумительное и сентиментально завораживающее, проникающее в самую душу… - Если бы эта роза могла говорить… что бы она сказала? – спросил король. - Да, я здесь… служу на глазах у природы. И после меня будут мои дети. Существует ли большая жертвенность или более изящный конец? - Мудрая роза, - зазвучал проникновенно и сосредоточено голос Людовика XIV, и сердце его было тронуто внезапным теплом. – И как садовник может защитить эту розу от жестокости и изменений? - Терпение, забота, - отвечала мадам де Барра, - и частица солнечного тепла – всё, на что мы надеемся, Ваше Величество. И король-Солнце, проникаясь милосердием к своим подданным, обвёл глазами всех присутствующих… - Я признателен Вам, мадам, за это приятное напоминание… А теперь пойдёмте со мной, - сказал он, подавая ей руку. – И расскажете мне о Ваших успехах в Нашем саду… Свита короля почтительно расступилась, склонившись в церемониальном поклоне – и благородные синие шелка королевской мантии заскользили по полу. Под руку с мадам де Барра Людовик XIV вышел из зала… «Стоп! Снято!» – прозвучал голос оператора и вывел Элисон из оцепенения и полусна. Отснятая сцена глубоко впечатлила её. Сейчас она как будто бы пришла в себя от состояния полного и странного погружения в материю фильма. Это было так неописуемо. Неповторимо. И невообразимо… что ей хотелось плакать от счастья и благодарности. - Хорошо. Давайте отснимем ещё раз, на всякий случай, - вернулся Рикман на съёмочную площадку. *** - Представляешь, Джесс, - восторженно заговорила Элисон, как только вернулась домой, - сегодня мистер Рикман предложил мне поучаствовать в съёмке одной сцены из фильма… Просто подошел и сказал. И я согласилась… Элисон лежала на спине поперек кровати, мечтательно прижимая к груди свой рабочий блокнот с ежедневными заметками. Джессика сидела тут же, на кровати, подобрав под себя ноги и поедая жевательный мармелад из тарелочки. - А что, он, по-твоему, должен был вначале трахнуть тебя, а потом предложить тебе роль?.. – вдруг сказала она и рассмеялась: - А-ха-ха-ха… - Джесс! – изумленно посмотрела на неё Элисон, присев на кровати. – Как ты могла такое подумать?.. Иногда все эти твои шуточки, знаешь ли… слишком далеко заходят. Не находишь?.. Он – женатый человек. Да он снимался уже в «Крепком орешке», когда я только-только родилась. Он старше меня на целую жизнь. Рима каждый день носит ему обеды в перерыв, мы прекрасно общаемся… А ты такое говоришь! Он добр ко мне так, как ещё никто не был добр. И я это ценю больше всего на свете… - Ну, женат, не женат, какая разница! Сама понимаешь… - Так, - вскочила Элисон с кровати, - ещё одно слово – и ты мне больше не подруга! Так что прикуси язык и заруби себе на носу!.. Джессика, дурачась, высунула язык и приподняла кончик носа указательным пальцем так, что он стал похож на пятачок: - Хорошо-хорошо, поняла. И зарубила! - Вот дура! - тяжело вздохнув, скрестила руки на груди Элисон. - Ну, не злись, пупсик, - подошла и обняла её Джессика. – Я, правда, дура. Прости… Прости, пожалуйста. Дни, складываясь в недели, бежали вперёд и неумолимо приближали окончание съёмок. Весна была в самом разгаре. Элисон вместе со всеми переезжала с одного места съёмок на другое. Ей нравилось это движение. В нём была жизнь… Снимали сцены строительства сада камней. Погода в мае была переменчивая: то шёл дождь, то из-за туч выглядывало солнце. В дождливые дни съёмочная площадка утопала в грязи и слякоти, что, впрочем, было хорошо для самого сюжета фильма. Передвигаться было непросто. За кадром все ходили в резиновых сапогах, почти по колено в грязи. Алану перекрасили волосы в натуральный светло-русый оттенок, который просто замечательно подходил к его лицу и сделал его лет на 10 моложе. Мистер Рикман был необыкновенно добр к Элисон. Каждый день она снова и снова наблюдала за тем, как он сосредоточен и собран, как он честен и открыт с актёрами, не боясь им сказать всё необходимое в тот или иной момент в глаза, и в то же время он оставался к ним мягок и добр. Казалось, что он каждый раз имел четкое визуальное представление о каждой сцене в фильме. Имея опытный, эстетически намётанный глаз бывшего художника и рисовальщика, он составлял каждую картину в своем воображении, соотнося представленное с текстом сценария, что в конечном итоге приводило к потрясающему экранному результату отснятого материала. Ведь всем известно, что графические дизайнеры и рисовальщики бывшими никогда не бывают. Опыт его юности и здесь ему пригождался. У него был безупречный вкус и тонкий взгляд на вещи. Он точно знал, как выигрышно расставить по местам всех актёров на площадке, как начать и чем закончить. И вместе с оператором Эллен Курас они проделывали потрясающую работу. Эллен Курас умела очень красиво и правильно снимать женщин. И для “A little Chaos” это имело решающее значение. Прямо перед началом съёмок неожиданно выяснилось, что Кейт Уинслет, у которой была главная роль, оказалась беременна и вот теперь, в мае, была на третьем месяце беременности. Приходилось подстраиваться под ситуацию. Кейт ни за что не хотела подводить Алана Рикмана и стойко заявила, что поводов для волнений нет, потому что все ее беременности протекают легко. Каждый день её затягивали в корсет, и это было непросто для её начавшего стремительно раздаваться вширь тела. И, хотя её, бывало, по нескольку раз на дню тошнило где-нибудь за занавеской или в актёрском трейлере, она как истинный профессионал пыталась оставаться собранной. За это Алан её и ценил. И Элисон видела, как часто в перерывах между дублями Алан и Кейт прогуливаются вдоль аллеи, засаженной высокими, зеленеющим деревьями и о чём-то подолгу разговаривают… Кейт всегда приходила со своим экземпляром сценария, но вечно его оставляла то там, то здесь – и тогда Элисон приходилось бегать по всей съёмочной площадке и разыскивать его. Она всегда находила и со словами «вот он!» отдавала его Кейт Уинслет. За это время Элисон начала ощущать, как сильно она поменялась. И это изменение было скорее внутренним, чем внешним: её блеск в глазах, с которым она каждый день приходила на работу, выдавал постоянное чувство счастья в её душе. Она и сама не заметила, как оно стало само по себе в ней нарастать, появляясь будто ниоткуда. Она сблизилась со всеми членами съёмочной группы, стала много улыбаться и ощущать в сердце покой и умиротворение. Каждый день, в обед, на площадке появлялась Рима с большой сумкой в руках. Она приносила Алану горячее, и нередко Элисон была свидетелем того, как эта маленькая пожилая мисс раздавала угощение и другим членам группы. В ней было много терпения и скромной теплоты. Она оставалась на время обеда, а потом уходила, поэтому вскоре Элисон даже подружилась с ней. Миссис Хортон оказалась очень приятным и светлым человеком в общении. В ней не было абсолютно никакого высокомерия, скорее наоборот присутствовала скромность и ненавязчивость. Греясь в лучах весеннего солнца чуть поодаль съёмочной площадки, они с Элисон стали мило переговариваться, иногда хихикая по какому-либо поводу. У Римы оказалось отменное чувство юмора и общительный характер. В то же время она предпочитала никогда ни во что не вмешиваться, оставаясь будто тенью своего мужа… Смотреть на то, как они общаются, было замечательно: каждый раз отвечая Алану, Рима безотрывно смотрела ему в глаза и мягко улыбалась. Она и вправду была очень маленькой и едва доставала ему до плеча, поэтому каждый раз она при этом смотрела на него снизу вверх, и это было как-то особенно трогательно. Кажется, она действительно любила его, это читалось в её взгляде, и в то же время её любовь не довлела над ним, не была эгоистичной и собственнической. Может быть, именно поэтому им удалось пронести эти чувства через всю жизнь… «Если бы я была на её месте, я бы, наверное, поступила бы так же…», - пронеслось в голове у Элисон. И она пошла заваривать чай… Сегодня, когда майское солнце стояло уже высоко, снимали небольшую сцену пикника под навесом. Вокруг длинного прямоугольного стола, покрытого белой скатертью, были расставлены стулья с высокой резной спинкой. Все актёры в расшитых камзолах, накрахмаленных париках и пышных платьях заняли свои места. Вокруг площадки были уложены рельсы, по которым мягко катилась камера. Дул лёгкий тёплый ветерок. Рикман в светло-сером свитере и с наушниками на шее следил за съёмкой подле кинокамеры, сосредоточенной на Кейт Уинслет, которая сидела за столом сбоку. Её Сабин де Барра была особенно хороша и чуть грустна. Когда заиграли на лютне, у Кейт из глаз вдруг покатилась слеза. «Стоп!» - остановил съёмку голос Алана. - Кейт, что случилось? Всё в порядке? - склонился над её ухом Рикман. Она не могла ответить и только кивала головой, пытаясь сдержать подкатившие вдруг к горлу слёзы. - Ну, что с тобой такое, дорогая? - опустился перед ней на одно колено Алан. – Ты побледнела. Тебе нехорошо? Остановимся? - Нет, - тихо сказала Кейт, не поднимая глаз. - Сможешь ещё посидеть пять минут? Тебе нужно просто молчать здесь… - успокаивающе зазвучал голос Рикмана. Кейт закивала головой. - Ты уверена? - спросил Алан. Она опять закивала головой… - Хорошо, - поднялся Рикман с колена. И только сейчас заметил, что позади него не выключилась камера. Так этот странный момент попал в съёмку за кадром. - Кхм…, - кашлянул Алан, и на лице его вдруг скользнула мягкая улыбка. И он, как будто ничего не произошло, дал ещё какие-то указания актёрам, сидящим рядом, пока Кейт, собираясь с духом, поднесла руку к носу, чтобы из него не полило… Ей совсем не нужно было плакать в этой сцене… Вечером, когда съёмки закончились, Элисон подошла к трейлеру Алана. - Your Majesty? – постучавшись, заглянула в дверь Элисон. Так в шутку она иногда обращалась к Рикману со дня съёмок той сцены в мраморном зале, в которой она поучаствовала. – Можно? Я принесла вам горячий чай. Рикман поднял на неё голову и усмехнулся: - Прекрати… Я – обычный человек. Входи. Он сидел за столом и казался очень задумчивым и сосредоточенным, будто какая-то мысль мучила его. Перед ним стоял раскрытый ноутбук, который воспроизводил нежную, инструментальную мелодию. Он слушал саундтреки к своему фильму. Они были написаны Питером Грегсоном. Звучала композиция “When You Are Strong Enough”. - Как красиво звучит… - сказала Элисон, ставя на стол поднос и наливая Алану в чашку чай. - Это сердце фильма… - ответил Алан. – Его написал Питер Грегсон, и я его слушаю… Тебе нравится? - Очень… - Тогда не стой. Присядь, - жестом указал Алан на кресло напротив. И Элисон села. – Питер Грегсон – потрясающий начинающий композитор. Знаешь, как я с ним познакомился?... Воля Судьбы. Счастливый случай… Я стал в это верить. Как-то я смотрел один камерный балет в театре The Print Room. Театр представляет собой реконструированную типографию на Вестборн Гроув. В балете Питера на сцене везде была вода. Танцоры были насквозь мокрые. А я сидел и думал: этот человек и воду умеет превращать в музыку. Я уже тогда знал, что в моем фильме будут фонтаны, и мысленно сделал для себя пометку. Эта музыка была совершенно неэгоистична. Она лишь сопровождала танец. Позже я узнал, что ему 26 лет и на самом деле он виолончелист, причем довольно известный. Он выступал в передаче TED talks. Было очень трогательно представлять себе, как он дирижирует оркестром, исполняющим его чудесную музыку. - Это прекрасно. Какая прекрасная история… - отозвалась Элисон. На стене в трейлере висели часы и мерно тикали. И Элисон показалось, что, рассказывая эту историю, Рикман, на самом деле, хочет отвлечь самого себя ещё от каких-то мыслей… - Знаешь, как называется этот саундрек? – спросил Рикман. - Нет… - “When You Are Strong Enough”… «Когда Вы достаточно сильны»…- он замолчал, а потом внезапно продолжил: - Кейт сегодня расплакалась… - Да, я видела… - подтвердила Элисон. – У беременных бывает… - Я знаю, - сказал Алан. – Мы сегодня в час ночи должны отснять сцену, в которой Кейт придется прыгнуть в воду. Вода будет прохладной, мы не сможем ее подогреть… Я очень беспокоюсь за Кейт. Хотя она сегодня меня полдня убеждала, что она горит желанием это сделать, что ей нравится плескаться в воде и пачкать руки в земле и что всё пройдёт отлично… - Мы… Мы справимся, - уверено сказала Элисон. - А если с её ребенком при этом что-нибудь случится? – начал рассуждать Алан вслух. – Здесь на мне лежит вся ответственность, и я за всё отвечаю… Для неё это опасно, и я это хорошо понимаю, поэтому я всерьез думал как-то переделать эту сцену. Но Кейт даже слушать об этом не захотела, настаивая на своём… Ради искусства… - Все мы готовы рисковать ради того, что любим всей душой, - вдруг заговорила Элисон. – Наверное, это истинная природа любви… Думаю, нам с Вами не о чем волноваться: если Кейт говорит, что справится без труда, значит, она уверена в своих силах… А нам… остаётся только держать за неё кулачки… - Все мы готовы рисковать ради того, что любим всей душой. Наверное, это истинная природа любви… - как эхо, повторил Рикман. – Как хорошо это звучит… А ты умная, Элисон, я, кажется, не ошибся в тебе… - улыбнулся Алан. Уже совсем стемнело, когда на съёмочной площадке, утопающей в размытой глине, вновь зажглись прожектора. Кейт готовилась сорваться в бурлящий водный поток и вымокнуть до нитки… И в весеннем воздухе, напитанном ночными запахами, с замиранием сердца Элисон вновь услышала: «Action!»… *** Началось лето, а съёмки фильма благополучно завершились. Предстояла долгая и обстоятельная работа постпродакшна. В декабре 2013-ого у Кейт Уинслет родился сын. Она назвала его Беар. В качестве поздравлений и напоминания о тех съёмках Алан Рикман послал ей в больницу огромный букет белых роз. Алан захотел, чтобы Элисон и дальше оставалась при нём и помогала его агенту Мелани Паркер с разбором корреспонденции в лондонском офисе, когда это будет нужно. К тому же, он видел в этой девочке большой потенциал, некие дремлющие силы, которые следовало разбудить и направить в нужное русло. А это было возможным только при общении с ним. Элисон обладала удивительным качеством располагать к себе людей. Поэтому она стала частым гостем в доме Алана Рикмана, со временем войдя в круг его близких друзей. Странно, но даже Рима успела к ней привязаться и в какой-то степени относилась к ней одновременно и как к подруге, и как к дочери. Они часто обедали все вместе, втроём. Алан много рассказывал Элисон о театре и о принципах актёрской игры, стремясь передать свои знания ей. И не было ничего прекраснее этих встреч при свечах, в свете которых она видела эту тихую улыбку Римы и слушала голос Алана. Она помнила, как впервые переступила порог их квартиры и была поражена, насколько скромно, тихо и закрыто живут эти люди. У них были двухэтажные апартаменты в центре Лондона, на Вестборн Террас, с маленьким пристроенным садиком в шесть квадратных метров, в котором летом пленительно зацветал жасмин… Алан очень любил его аромат и с упоением подстригал этот кустарник. И иногда казалось, что вся его одежда и даже его волосы пропитывались тонким запахом этих нежных белых цветов… И всё в его квартире было каким-то белым и светлым… как он сам. У них в соседях сверху жила одна пианистка, которая по вечерам наигрывала чудесные мелодии, и это тоже было прекрасно. «Рима, вы – самая счастливая женщина на свете…правда», - сказала ей Элисон как-то раз. «И ты тоже», - улыбнулась ей Рима в ответ. В свободное время Элисон стала много читать, чего не делала раньше. Ей хотелось расти и развиваться. Она даже завела себе ещё один блокнотик, в который стала выписывать понравившиеся ей цитаты из книг. 23 мая 2014-ого она записала: «Чистая, искренняя, пламенная и неутомимая душа — это храм, в котором легче всего услышать откровенные истины» (Джузеппе Мадзини). Это было изречение итальянского политика и философа XIX века, которое ей почему-то особенно полюбилось. И, записав его, она прижала блокнотик к своей груди. В один из жарких июльских дней в её квартире зазвонил телефон. Звонила Рима. - Элисон, дорогая, - заговорила она. – На днях мы уезжаем на пару дней в Италию, на кинофестиваль в Джиффони. Алан хочет, чтобы ты поехала вместе с нами. Не хочешь ли составить нам компанию? - Я… я бы с удовольствием, - немного ошарашено ответила Элисон. – Вы не поверите, но в свои 26 я ещё ни разу не летала на самолёте. И, если честно, то летать я боюсь. Но с вами и Аланом я бы полетела… - Ну, вот и отлично! – засмеялась Рима в трубку. – Мы должны прибыть в Джиффони 22 июля и накануне поедем за билетами. Так что у тебя в запасе ещё одна неделя на то, чтобы собраться с духом и подготовиться. Мы тебя ждём. - Спасибо! Большое спасибо! – благодарила Элисон. – Вы так добры ко мне. В день вылета Элисон была в аэропорту Хитроу вместе с Аланом и Римой. Им предстояло сесть на рейс Лондон – Неаполь и, прибыв в Италию, местной авиакомпанией добраться до места назначения. Всё прошло как обычно: они зарегистрировались, сдали багаж и некоторое время спустя прошли на посадку. Свою небольшую сумку Элисон сдавать в багаж не стала и положила её на верхнюю полку в салоне самолёта. По билетам её место оказалось рядом с Аланом, к тому же у иллюминатора. Рима же сидела параллельно, через узкий проход. Элисон, смутившись, хотела, было, поменяться с Римой местами, но та остановила её. - Нет-нет, дорогая, - предупредительно похлопала Рима её по руке, - этого делать не нужно. Все должны сидеть согласно своим местам. Мы с Аланом часто летаем, да я и так с ним постоянно. А вот ты не всегда… Так что расслабься. К тому же, ты ведь ещё никогда не летала на самолёте. Если ты будешь рядом с Аланом, так будет лучше. И ты не будешь бояться… Элисон не знала, что ответить, но эти слова так тронули её, что на глаза едва-едва навернулись слёзы. В ответ она лишь увидела невыразимо тёплый и мудрый взгляд Римы, которая слегка улыбнулась. Алан прошёл в салон и занял своё место. Спустя несколько минут на табло зажегся знак «Пристегните ремни!». Элисон немного замешкалась. Тогда, видя её смятение, Алан помог ей – и его руки сомкнули на ней ремень безопасности. - Ох, простите, я бываю такая неловкая, - извинилась Элисон. Тогда Алан лишь подмигнул, и по его губам скользнула понимающая улыбка… «Дамы и господа! – зазвучал в динамик голос командира судна. – Мы приветствуем вас на борту British Airways. Спасибо, что выбрали нас! Время в пути составит 2 часа 40 минут. Желаем вам приятного полёта!». И самолёт начал разгонятся по взлётной полосе до тех пор, пока не оторвался от земли и плавно начал взмывать ввысь. Чтобы скрыть волнение, Элисон уставилась в иллюминатор. Земля стремительно удалялась, дома, улицы, деревья вдруг стали маленькими, как будто игрушечными в то время, как самолёт плавно скользил по воздушному потоку. Вскоре они оказались поверх самых облаков, которые были похожи на взбитую молочную пену, купающуюся в лучах оранжевого солнца… «Господи, я лечу, словно сама я птица…», - подумала Элисон. - Правда, красиво?.. – прервал её мысли голос Алана. - Это фантастически! – сказала Элисон. – Непередаваемое, невыразимое чувство… Будто это воздушная колыбель из каких-то снов… - И ведь совсем не страшно… - Не страшно… С вами нестрашно, Алан… - На самом деле, я и сам боюсь высоты, - доверительно шепнул Рикман, - просто об этом почти никто не знает. Теперь ты знаешь, что мне пришлось испытать, падая вниз в «Крепком орешке»… Но я не боюсь летать. Наоборот, мне нравиться летать на самолёте, ехать на поезде, плыть на корабле… И так как я очень много летаю, то часто смотрю вниз на нашу планету Земля. Прямо как ты сейчас. И я часто думаю: "Почему кто-то считает, что у него есть право на больший кусок жизненного пространства? Почему нам всем так трудно понять, что за этой необыкновенной планетой нужно ухаживать и справедливо ее разделять?". Вот такие простые вещи. Элисон заслушалась его и вдруг произнесла: - Вашими устами будто сама ЛЮБОВЬ говорит… - Кто знает, возможно, мы все когда-нибудь станем этими облаками, - ответил Алан. Почти сразу после взлёта Рима, надев очки на кончик носа, уткнулась в газету и, казалось, совершенно не слушала, о чём они говорят. Лететь было ещё долго, и Алан, откинувшись на спинку кресла, вскоре задремал. Было лето, и было жарко: он сидел в белых брюках и серой рубашке. И Элисон вдруг впервые за все эти месяцы поймала себя на мысли о том, что засмотрелась на него спящего. За последнее время он ощутимо прибавил в весе. Но даже внезапной полноте не под силу было испортить его красоту. Эта полнота не была безобразной, а лишь делала его фигуру несколько более массивной, но не тучной. Как ни странно, эта полнота придавала ему какое-то особое мягкое очарование, как бывает у больших и добрых людей. Его дыхание во сне было ровным, спокойным и безмятежным, как у ребёнка. Его седая голова всё также покоилась на спинке кресла – и тут Элисон поняла, что совершенно не может отвести глаз от очертания его величественного профиля… как и от линии его массивной белокожей длинной шеи, которую сейчас, как на зло, обнажал расстегнутый на две пуговицы ворот рубашки. И что-то вдруг кольнуло Элисон в самое сердце. Что-то такое, чего она не испытывала никогда раньше. И ей стало не по себе. «Не смотри! – почти в приказном тоне зазвучал её внутренний голос. – Просто не смотри на него!». Но она, словно противясь этому голосу, стала ещё пристальнее в него вглядываться, рассмотрев все его мимические морщинки вокруг глаз, мелкое раздражение на лице в районе переносицы, с которого слегка сшелушивалась кожа, потому что была сухой, едва заметные следы неосторожного утреннего бритья на подбородке… пока, наконец, Элисон не заставила себя отвести взгляд. Джиффони встретил их проливным дождем. Но уже на утро небо очистилось и просияло солнцем. На 23 июля в рамках Кинофестиваля было запланировано целых три мероприятия: Meet&Greet, пресс-конференция, встреча с детьми. Билеты в онлайн-продаже были распроданы за 4 минуты после старта. Многие поклонники занимали места на улице еще с ночи в надежде получить автограф, так что оживление вокруг синей ковровой дорожки было уже с утра. Царила праздничная, приподнятая атмосфера: фотографы, репортёры, краны с кинокамерами, толпы поклонников за ограждением с желтой растяжкой… В назначенный час к синей дорожке подъехал чёрный «Мазерати» с логотипом “GIFFONI” на дверце, и поклонникам возвестили о прибытии Алана Рикмана. - Не пугайся, будет немного шумно, - шепнул Алан на ухо Элисон. – Держись около Римы и никуда не отходи. С этими словами дверца автомобиля распахнулась – и Алан шагнул прямо в звуки нарастающего вопля толпы. Поднявшись по ступенькам, он ступил на синюю ковровую дорожку. Четверо охранников от организации мероприятия в черных деловых костюмах тут же замаячили вокруг, все же рассыпавшись от него на почтительное расстояние. Вслед за ним шли координаторы встречи и маленький скромный человек в желтой майке – переводчик. Рима и Элисон шли последними и, остановившись в отдалении так, чтобы не попадать под прицелы кинокамер, могли со стороны наблюдать за народной любовью итальянцев к Алану. Никогда в жизни ещё Элисон не видела ничего подобного. Разве что по телевизору. В лучшем случае она могла оказаться по ту сторону барьера, став одной из этой ликующей толпы, если когда-нибудь бы и захотела стать чьей-то фанаткой. Но сейчас она стояла именно здесь и именно на синей ковровой дорожке рядом с Римой и так же, как она, смотрела на него с этой стороны… Приветственные возгласы толпы слились в единый оглушительный вопль. От него закладывало уши, и хотелось поскорее уйти. Толпа словно обезумела, особенно в первых рядах, где десятки рук с раскрытыми книгами потянулись к Алану Рикману навстречу в слепой, ошалелой надежде получить заветный автограф своего кумира. Кто-то стоял с плакатами, кто-то норовил забраться чуть ли не на голову своему соседу, чтобы успеть его сфотографировать, кто-то громче всех истошно вопил. Алан медленно прошёл по синей дорожке и остановился на её середине, приветливо улыбаясь, пока вспышки фотокамер щелкали со всех сторон. Организаторами ему было запрещено раздавать автографы, однако видя неистовство собравшихся и ликующих людей, он склонился к уху координатора – женщине с рыжими волосами и в синей рубашке – и попросил разрешения нарушить правила. - У нас совсем мало времени, - отвечала та. – Если только пара автографов, не больше… Алан кивнул и полез в нагрудный карман за маркером, которым он всегда расписывался. Толпа завопила ещё больше, когда он приблизился к ней. Все чуть ли не напали на него со своими книжками, размахивая ими в воздухе. Охранники постарались немного контролировать ситуацию, подбежав ближе и сдерживая неуёмное буйство толпы. Наконец, Алана от неё просто увели – и большинство поклонников так и остались без автографа. Охранники, окружив Алана плотной стенкой – двое впереди, двое позади – провели его в зал. Это было бесполезно: он был выше их всех почти на голову. И было ощущение, что его голова вплывает в этот зал. Его было хорошо видно со всех точек. До сцены оставалось несколько шагов. Он шёл по проходу под звуки знаменитого «Русского вальса №2» Шостаковича в то время, как все повскакивали со своих мест и направили на него десятки фотокамер смартфонов. По залу прокатилась вторая волна волнения. Он был полон молодежи: у какой-то девчонки лет 17-ти от чувств текли слёзы по щекам, кто-то с замирающим обожанием в глазах тихо испытывал ощущение катарсиса… Так всё оно и было. А Алан, взойдя по ступенькам, остановился на сцене, будто немного смущаясь тому, какой трепет он вызывает в сердцах людей. У него было это удивительное свойство – мило и неподдельно смущаться. Свойство мягкой, восприимчивой, ранимой души, которая как будто бы извинялась за чувства, разбуженные в людях своей красотой и нежной теплотой… Это выглядело так, как будто он вовсе и не был звездой… Рима и Элисон вошли в зал последними, заняв свои места. Из зала по очереди посыпались вопросы, на которые он начал отвечать. Для многих он всё ещё ассоциировался с Северусом Снейпом. Но он отвечал на другие вопросы, говоря, что меняться и расти никогда не поздно, что нужно верить в свои силы и быть верным самому себе. Кто-то спросил о том, почему и каким образом он решил уйти из профессии графического дизайнера и связать свою жизнь с театром, и пригодился ли ему прежний опыт в последующем. Этот вопрос ему особенно понравился. Он сказал также, что сам против «школьной тирании», когда ребенку в 14-16 лет норовят навязать выбор профессионального пути, на самом деле это очень трудно сделать, трудно всё осмыслить. А прошлый опыт ему, безусловно, пригодился. Отвечал он очень умно и красиво. Его снова вернули к теме любви в «Гарри Поттере». И Алан, задумавшись, ответил: «Что ж, спасибо… и, если рассуждать серьёзно, любовь – это единственное, что имеет значение…». _______________ * - Ваше Величество… - Это всесезонная? - Да, так оно и есть. Для самого известного садовника в мире… - фрагмент диалога из фильма “A little Chaos” (2013) на языке оригинала. **«Продолжайте, Мадам». - прим. авт.