Молчаливая пауза, дающая им обеим разглядеть друг друга.
Черноволосая дикарка пугает своим присутствием, но сидя на старом окошке и освещаемая луной, выглядит как-то… загадочно и
маняще.
Маленькая светлая макушка неуверенно стоит под тенью посторонней, переминаясь с ноги на ногу. Из открытого окна дует по полу, холодно.
— Извини, мой вид наверняка располагает к испугу, да?
Девушка делает небольшой шаг навстречу к собеседнице, но моментально жалеет и скручивается от боли. Ноги безумно болят, хотя даже слово «
безумно» не опишет всей агонии охватившей ступни. Она уже ожидает встречи с полом, но маленькая девочка моментально хватает её под руку, становясь некой опорой. Какая сила в столь крошечном тельце! Хотя пожалуй, вес психбольной не такой уж и большой, если вспомнить про «
замечательное» и «
сбалансированное» питание в психушке. Ух, кажется Эдна съела годовой запас кетчупа и горчицы, что был в столовой.
— Тссс.
Палец у губ сгорбившейся под весом девочки видимо означает просьбу быть тише, хотя по выражению лица, можно сказать, что она молит об этом. Неужели она тоже является посторонним, проникшим в чужой дом? Если это так, то думается Эдне, что грабить дом, было бы лучше не в ночной сорочке,
хотя кто бы говорил. Или что это? Пижама? На девочке выглядит как просто футболка на пару размеров больше, неужели крадёт одежду? А как она тогда пришла?
Неужели в чём мать родила? Хотя может она просто живёт здесь и это её пижама, да, точно. Многовато было бы чужаков на один квадратный метр. В голове Эдны возникают причудливые мысли, где они вместе с маленькой девочкой борются за еду в холодильнике и какие нибудь шоколадные хлопья и приходит в себя, только когда слышит как кто-то пыхтит у неё под боком. Точно, нельзя же просто так взять и раздавить человека, который так любезно подставил плечо помощи.
Девочка кряхтя аккуратно втаскивает свою спутницу в комнату, напоминающей детскую, благо что от окна и двери расстояние не такое большое. Спутница же пытается хоть как-то передвигать ногами, чтобы не превратиться в мешок картошки,
но чем плох мешок картошки? Вот именно,
ничем, думает Эдна, сгорая от боли, поэтому решает оставить попытки бултыхать ногами и переходит на аккуратные шажочки, внемля своей спасительнице.
Даже дверь она закрывает очень тихо. Кроха осторожно сажает Эдну на кровать и тяжело дышит, капельки пота стекают по её личику, которое выражает из себя комок нервов. «
Что-то тут не так» — осматривая комнату, задумывается Конрад, пока малышка лезет под кровать видимо желая что-то достать. Поведение девочки настораживает и наверное лучше стоило выбрать другой дом для «перерыва», но во-первых у Эдны особо не было выбора, а во-вторых пожалуй ей на пользу что её помощница так молчит. Ещё пара неловких движений под кроватью и малютка достаёт нечто похожее на аптечку, аккуратно выпрямляясь и поднимая взгляд на гостью.
— Мы будем играть в доктора? — Эдна произносит это прежде, чем мозг даёт мысленный подзатыльник от слова
«доктор», напоминая про недавние события. — Прости, прости, я сейчас плохо соображаю. — Эдна неловко улыбается, хотя ей совсем не весело.
Девочка смущённо опускает взгляд под ноги… Точнее на ноги Эдны.
Ох, видимо ей сейчас правда будут оказывать первую помощь. Девочка ставит аптечку рядом и начинает нащупывать что то на полу. Дабы прервать неловкую паузу, Эдна стараясь сохранять дружелюбие и весёлость в голосе произносит:
— Меня кстати зовут Эдна. А это… — Взгляд задерживается на голубой ткани и внутри всё тяжелеет. — А это Харви. Мой друг. — Слова звучат совсем неуверенно.
Собеседница нажимает на переключатель и загорается небольшая прикроватная лампа, видимо вот что она искала, которая проливает свет на небольшой кусочек комнаты и на их обитателей.
— А тебя
как…
У Эдны все слова застревают поперёк горла. Свет даёт увидеть маленькую белобрысую девочку с большими глазами и в какой-то потрёпанной футболке, доходящей ей до колен. Больше в глаза бросается не это, а то, что она вся покрыта синяками. Даже на лице есть один, рядом с виском. Некоторые почти прошли, некоторые совсем новые, некоторые украшают ссадины. Но на губах малышки застыла аккуратная, кукольная улыбка. Будто даже улыбаясь она могла пораниться.
— Л-Ли… Лили. — голос крохи совсем тихий, забитый и пугливый, полностью соответствует владелице. Эдна закрывает глаза и пытается подавить комок нарастающей боли от осознания.
У каждой тихони есть причина быть тихой. У этой крохи — вероятность быть избитой. Она просила быть тише, потому что боялась как и Эдна. Как иронично, Конрад ждала от побега свободу и вольность, но жёсткие реалии мира ударили её поддых. Несколько раз за сегодня.
Эдна вновь открывает глаза и видя волнение в глазах девочки, максимально нежно, как только может, говорит:
— Рада знакомству, Лили. — Эдна тянет ладонь для рукопожатия и малышка немного боязливо пожимает её обоими руками. Как мило.
С боку раздаётся кашель и Эдна вспоминает про своего друга, который, как странно, сегодня был крайне молчаливым.
— Харви тоже рад познакомиться с тобой. Да, Харв?
Лили с интересом поворачивается на плюшевого зайца и немного смущаясь осматривает его. Тот совсем как живой, вот только будто притворяется неживым. На секунду Лили даже кажется, что тот ей хитро подмигивает, хихикая. Она быстро переводит взгляд на подругу кролика, будто стараясь убедиться, что ей это не привиделось, но видя тяжёлый взгляд Эдны, вспоминает про её раны и стремится к аптечке. Из аптечки, точнее из какого-то маленького чемоданчика, больше похожий на детский, извлекаются немного потрёпанные бинты, ватка, пластыри и йод. На йоде раненая сильно морщится, представляя сколько ещё страданий её ждёт впереди. Девочка беспокойно осматривает ранения и кажется немного выдыхает. Видимо ничего чудом не воткнулось в ноги, но боль всё равно была такой, будто Эдна пару часов танцевала на иглах с шампурами, попутно выполняя особо опасные трюки с бензопилой.
Лили быстро смачивает ватку йодом и решительно глядя в глаза пациентки,
как же Эдна не любила это слово, но по другому себя в этой ситуации назвать не могла, стала бережно и энергично обрабатывать ранки, вернее рану, потому что этим стопа и являлась. Боль вспыхнула новыми красками и дабы не производить ещё больше шума, девушка в отчаянии укусила себя за рукав, силясь подавить вой в больничный халат.
Она не знала сколько времени прошло, но казалось что целая вечность. Малышка старалась сделать всё быстро, но учитывая возраст и способности, порой мешкала. Однако перевязывать, на удивление, у неё получалось замечательно. Эдна не хотела думать почему, становилось больнее.
Закончив, Лили аккуратно похлопала мученицу по плечу, давая знать о том, что страдания завершились и села рядышком, подпираясь к стенке. Беглянка всё ещё тяжело дышала, вытирая выступивший пот на лбу, но чувствовала себя немного лучше. Она тоже аккуратно, стараясь не тревожить ноги, пододвинулась к крохе и облокотилась на стену. Они молчали пару минут, будто ожидая когда дыхание Эдны выровняется и в комнату вернётся тишина. Всё казалось абсолютно нереальным и на Конрад понемногу накатывало отчаяние с паникой.
Главный вопрос, заставляющий нутро неприятно скручиваться -
Что дальше? Он прорезал всю комнату, все мысли, всё, до чего мог добраться. Рассудок не был исключением. Эдне было невероятно страшно. Ей хотелось плакать.
Ей хотелось домой. Ей хотелось просто уснуть на этой кровати с этой доброй малышкой. Кстати о ней.
— Спасибо. — Нарушив тишину, она хотела вложить в эти слова столько благодарности, сколько могла. — Ты меня спасла.
Буквально.
Лили поднимает свои глаза на собеседницу и улыбается так… Так тепло. Так нежно. Так непривычно.
«Жаль что я не могу тебя спасти» — с отчаянием думает Эдна, вновь осматривая синяки на теле девочки. Внезапно малышка запускает руку между матрасом и стенкой и достаёт… Маленькую коробочку, в которой, как потом оказывается, лежит немного заветрившееся печенье. Запасы? Чуть смущённо, Лили протягивает угощение гостье, явно стыдясь, что сладость выглядит немного неподобающе для лакомства. Но столь скромный жест поражает Эдну в самое сердце, потому что только увидев печенье, она понимает настолько голодна. Всё таки за день она опробовала всего лишь горчицу с кетчупом, а ещё ту мерзкую гадость, что Бармен называет коктейлем, про посягательство на хлопья Шизеля Конрад предпочла не вспоминать. Печенье было уничтожено за пару мгновений, а Эдна была усыпана крошками, как и бо́льшая часть кровати. Было немного совестно, что она так набросилась на несчастное печенье, не оставив и кусочка предложившей, но чувства голода штука страшная. Лили, выжидая чего-то, молча наблюдала как крошки прыгают по кровати и старалась хоть часть стряхнуть на пол.
— Ты… — Эдна даже вздрогнула от неожиданности, резко повернувшись к собеседнице, которая до этого сказала лишь своё имя. -… Как?
Что-то приятно кольнуло Эдну внутри, растекаясь по всему телу. Неужели спокойствие за столь долгое время?
— Мне лучше. А всё благодаря твоему потрясающему печенью…
Спасибо.
Лили улыбнулась и аккуратно кивнула, а потом немного замявшись, подняла взгляд на девушку, силясь спросить, но видимо не зная что. В отражении синеватых глаз виднелось столько вопросов, но из-за характера их владелицы они оставались не заданными.
Эдна почувствовала сильный порыв рассказать обо всём. Вылить всё, что произошло за этот день, нет, за эти десятки лет, описать каждого, с кем она общалась и кого видела, изложить всё, что лежало у неё на душе мёртвым грузом забытых и возобновлённых воспоминаний. Поведать о своём неудавшемся путешествии-побеге, который принёс её сюда. И наверняка, который занесёт её куда-то ещё.
Рот открылся сам и слова незамедлительным потоком начали преобразоваться в историю.
Она рассказала всё.
Почему-то именно маленькая девочка стала свидетелем всей истории Эдны Конрад, сбежавшей пациентки из психбольницы со своим плюшевым зайцем Харви. Рассказ длился всю ночь, Эдна не могла остановиться, она чувствовала явную необходимость поведать свою историю хоть кому-то. Даже сама она не знала зачем, может доказать, что Маттис Конрад был невиновен, что она искренне хотела сделать всем лучше, но обрекла Пастора на гибель, что она, в конце концов, не хотела. Не хотела ни смерти Альфреда, ни смерти Ключника, ни смерти Марселя. Но жизнь любит жестоко шутить. И вот сумасшедшая делится с какой-то избитой малюткой своей тяжёлой безумной жизнью. Умирающий старец передаёт книгу со всеми знаниями новому поколению, не иначе.
Лили же впитывала всё как губка, история была похожа на самую интересную сказку, когда либо ей рассказанную. Ей оставалось только переводить взгляд то на рассказчицу, то на её верного друга, который теперь точно был живым, сверкая своими простенькими вышитыми глазками. Перед ней всплывали образы мрачной больницы, камеры Эдны и вентиляции в стене, через которую был осуществлён побег. Причудливого вида больные тоже кружились в этом урагане фантазии, как и не менее причудливые охранники, с клюшками и смешными кличками. И во всём этом рассказе страшный доктор Марсель, берущий на себя роль главного злодея, устрашающе покуривал трубку, говоря, что сломает Эдну,
рано или поздно, хочет она того или нет. Лили не могла оторваться и всё больше и больше чувствовала, будто тонет в этой истории, увязает и сама становится её частичкой, сама становится кем-то, кого встретила Эдна.
Тихие звуки речи прекращаются, когда голос рассказчицы становится совсем хриплым. В то же время рассвет даёт о себе знать, уходящей темнотой. Небо понемножку розовеет и Эдна с тоской понимает.
Пора прощаться.
Эта ночь совершенное безумие и должна исчезнуть без следа, чтобы это не значило. Ей бы не хотелось доставить проблем малышке Лили. По крайней мере не ещё больше, чем она причинила. Эдна аккуратно встаёт с кровати и смотрит в окно, на море. Лили прослеживает её взгляд и всё моментально понимает. Она чувствует что-то, что ей абсолютно не нравится. Волна чего-то страшного накрывает её полностью, к горлу подступают слёзы и она отчаянно хватается за халат своей… своей подруги.
Они же теперь друзья, да?
— Н-не у-уходи… — голос из-за бегущих слезинок сбивается, маленькие ладошки намертво вцепились в ткань.
— Лили… — Сердце Эдны ухает куда-то в темноту, становится невыносимо больно и глаза моментально намокают. Она крепко, но нежно обнимает девочку, зарываясь ей в макушку, слушая, как детские всхлипы пропитывают всю её душу. Удивительно как два незнакомца могут сблизиться за ночь. Синдром попутчика в действии, не так ли?
— Нам с Харви пора. Мы не можем остаться. Ты же…
Ты же понимаешь…
Она тоже хочет чтобы её спасли. Тоже хочет, чтобы кто-то позволил ей сбежать, выпустил на свободу и позволил быть ребёнком. И Эдне безумно жаль, что она не этот человек. Что она просто грязная сумасшедшая беглянка, опасная для общества и для себя. Неужели… Неужели она ничего не сможет сделать?
Глаза Лили, красные, полные слёз и мольбы остаться, прожигают в Эдне дыру.
Она чувствует себя почти мёртвой. И чтобы уйти, решается пойти на непростительную подлость.
На ложь.
— Я вернусь.
Малютка затихает, не отводя взгляд от говорящей.
— Я вернусь. Я и Харви. Мы вернёмся.
Я обещаю.
В детских глазах отражается что-то знакомое. Что-то болезненно знакомое, из времени, когда она сама была маленькой, когда надоедливый соседский мальчишка был надоедливым, а скучная жизнь была безумно скучной. В этом отблеске она видит глаза Альфреда, видит момент, когда они виделись в самый последний раз.
Предательство.
Прежде чем Эдна успела что-то сообразить, изо рта выскочило отвратительное:
— Пока, Лилифред.
Детские ручки разжимаются, отпуская халат и Лили лишь аккуратно обнимает Эдну, вытирая слёзы. На прощанье. Эдна наверное, к этому времени, уже мертва полностью.
Пора уходить.
Она перелезает через окно с Харви в руках, аккуратно спускается с помощью водосточной трубы на землю и направляется к задней калитке, покидая чужой дом. Она задерживается лишь около калитки, чтобы обернуться и помахать детской фигурке в окне.
«Пока Лили. Прости меня пожалуйста.»
Эдна поворачивается обратно и идёт к морю. Она не знает что будет дальше. И не хочет знать.
Лили махает на прощанье своим друзьям. Она будет их ждать.
Обязательно будет.
Тень позади неё растёт, выводя новые силуэты.
***
Эдны нет три дня.
Она приходит на четвёртый, вся в водорослях, гораздо поубавив в росте, как она сама сказала, ради маскировки, и постоянно улыбается. Церковное радио, так любимое мамой, в этот день было особенно громко. Диктор бодро кричал что-то в микрофон, путая мысли Лили, заполняя её голову, поселяясь в ней и с таким же нетерпением ожидая старую подругу. Он сопровождал прибытие Эдны чуть ли не рёвом, церковным хором и чем-то, похожим на марш. Эдне понравилось. Харви почему-то не пришёл, но боясь, что вопрос об его отсутствии расстроит хозяйку, Лили промолчала.
Как хорошая девочка.
Лили ощущает себя такой счастливой, как давно не ощущала. Синяки, которые появляются от игр с подругой, ощущаются совсем по-другому, не вызывают горечь во рту, а наоборот, воспринимаются как пятна от чернил и фломастеров. Яркие, красивые и приятные. Эдна может всё что угодно, может делать комнату крошечной, как мышиную норку и в тот же момент раздувать её как парус под размер бального зала. Эдна может проходить сквозь стены, становиться невидимой, исчезать когда ей захочется и даже спать в холодильнике, когда ей скучно. Эдна обещает что научит Лили всему этому, потому что она её друг.
А друзья так и поступают.
«— Только ты пока маловата, так что не удивляйся если врежешься в стенку»
У Лили кружится голова. Эдна говорит что так и должно быть.
Эдна злится на маму Лили. Она прячется, когда та приходит и кричит ей в спину, когда та удаляется. Эдна без конца шепчет Лили на ушко что-то, что хорошие девочки как она не понимают. Но от этих слов у Лили тяжелеет в груди и ладошки становятся неприятно мокрыми.
— Я могу избавить нас от этого.
Но от чего? Лили безумно счастлива. Её мама рядом. Её подруга рядом. Весёлый голос в голове рядом. У неё наконец-то так много друзей,
разве она может быть несчастна?
Вырванный клок волос неприятно ссадит. Эдна надавливает на синяк.
Что-то произошло. Лили очень долго не сможет понять, что же именно, но отрывки этого выжигают ей кожу. Выжигают ей мозг. Поэтому Эдна заботливо закрывает Лили глаза, чтобы ей не было больно. Чтобы она не сгорела. Чтобы не задохнулась.
Полицейский просит воспроизвести в памяти всё, что Лили только сможет вспомнить. Лили старается.
Эдна шипит.
Дым.
Очень много дыма. Она лежит на полу, но не может встать, очень тяжело. Потом кто-то большой в смешном костюме подхватывает её и вытаскивает из огня. Как потом оказалось, это был пожарный.
Светло будто днём, хотя и ночь. Дом похож на спичку, которые Лили очень любила жечь, но делала это тайно, потому что хорошие девочки так не делают. Потом дом вспыхивает ещё ярче, как костёр, на котором папа жарил рыбу, вот только ни рыбы, ни папы нет.
Что-то не так. Что-то не так.
Ладошки снова неприятно потеют. Сирена оглушительно ревёт, не давая человечку в голове произнести и слова. Эдны нигде нету.
И мамы.
Мама.
Лили уверенно направляется обратно, домой, почти входя в горящую дверь, когда кто-то из пожарных силой оттаскивает её и что-то кричит на ухо. Лили не слышит.
Не понимает. Она пытается найти помощи у лиц в защитных шлемах, но они слишком заняты пылающим костром-домом.
Вскоре подъезжает другая машина с другой мигалкой, к Лили подходят другие люди и садят в двери другой открытой машины. Она поднимает взгляд, на окно, где находится комната мамы. Огонь доедает подоконник, переходя на засохшие кусты рядом с ним.
Что-то не так.
Мурашки устраивают вальс на коже.
Она разжимает руку. В ней — розовый бантик с такими же резинками. Подарок папы. Тусклый свет в отделении полиции делают бантик, как и руку Лили тоже тусклыми. Эдна потом скажет, что специально захватила их с собой.
Полицейский снова спрашивает:
— Так что случилось?
Лили оказывается не произнесла ни слова. Эдна ехидно хихикает из-под стола.
Всё путается. Как упавший на пол клубок, разбросавший свои нитки, стягивает твои ноги. Твои мысли. Сирены, полицейская машина, маленькая комната с тусклым освещением, кипа бумажек.
Тяжёлый взгляд полицейского с острым профилем.
— Надо вызывать опеку.
Тишина, потом грузные торопливые шаги вдоль по коридору и до двери. Чёрно-белое одеяние монахини, скрипучий голос, не очень добродушный разговор двух взрослых, похожий на открывание и закрывание дверей. Кто-то сидящей рядом с ней в коридоре даже проявил сочувствие, только Лили никак не может вспомнить кто. Помнит только уставшие глаза и лакированные ботинки. Потом какая-то машина — всё мелькает как карусель, как обрывочный сон, как калейдоскоп, со странными детальками и лицом Эдны.
Машина останавливается у какого-то забавного замка. Со слов Матери Настоятельницы Игнац это монастырская школа. Старое здание из жёлтого и оранжевого кирпича, почти как в той сказке про торнадо и волшебные туфельки. Эдна подозрительно щурится, прячась за спиной подруги и говорит что не нравится ей это всё.
Но Лили никак не отвечает.
