Друг из тени

Эдна не чувствует ног. Кусты, ветки, камни. Всё прыгает и мелькает в глазах, даже полная луна забавно скачет по небу. Всё что сейчас крутится в голове с бешеной отдачей по всему телу, так это «Бежать». Бежать как можно быстрее, как можно дальше, не важно куда, хоть за горизонт, лишь бы убраться отсюда. От психушки, от дома, от прошлого. Ямы, гравий, а после асфальт. Ощущение будто была открыта охота, она слышит нарастающие сирены и шумиху, всё тело трясёт, а синий заяц безмолвно болтается в окровавленной руке. Страшно. Очень страшно. Ноги приводят её в городок, бежать по асфальту будучи босым, да и ещё после горной местности и камней, доставляет не такое уж удовольствие, спасибо выбросу адреналина что затупляет боль, которая после, наверняка, будет немыслимой. Внезапно проскакивает мысль, что её могут с лёгкостью отследить лишь по следам, оставленными её кровоточащими стопами. Но резкий крик со стороны моста обрывает буквально всё: — Она не могла уйти далеко! — Ищите её, пока она не навредила кому то ещё! Но она же… Не хотела… …Или хотела? Это всё Харви, опять всё Харви, это же он сказал сбросить доктора, иначе бы… Иначе бы её превратили в безвольную куклу, потакающей помешанному Марселю, которым двигало одно желание — отомстить и обуздать!.. Он бы… Он бы!.. Эдна задыхается. Неважно! Главное, её сейчас настигнут и схватят. Схватят и вернут в психушку, а ещё хуже казнят, как отца. От звука полицейской сирены, Эдна в панике хватается за какой то забор, перелезая через ограду. Крики становятся лишь громче, она цепляется больничным халатом за ветки дерева, стоящего рядом с забором и с глухим ударом падает во внутрь чьего то двора. Спасибо что удар приходится на задницу, а не на голову. Эдна отряхивает больничный халат, хотя его уже ничего не спасёт: грязный и порванный, с трудом выполняет свои функции. Она прислушивается. Голоса и полицейская машина, кажется, отдаляются, видимо думают что она убежала в сторону леса, но страх не отпускает. Надо осмотреться. Взгляд падает на маленький задний дворик, окружённый каменным забором, сильно напоминающим непроходимую стену психушки, хотя та оказалось не такой уж и непроходимой. Пара клумб с какой то завядшей растительностью и небольшой двухэтажный дом, ничем не примечательный, кроме открытого окна на втором этаже. — Эдна, окно! — Харви неожиданно подаёт голос. — Переждём там, пока всё не стихнет. — Да, да… Точно. Ты прав. Эдна крепче сжимает в руке уши своего плюшевого друга, держа в другой руке клюшку.

***

Лили медленно и аккуратно поднимается по лестнице, совершая маленькие шаги вдоль деревянных перил. Каждый скрип или шорох сопровождается мелкой дрожью, ступеньки как будто специально, пытаясь нагадить, издают самый громкий звук на который только способны. Не хотелось бы снова потревожить маму, Лили с прошлого раза усвоила, что хорошие дети — тихие дети. А Лили хорошая девочка. Правда-правда, честно-честно. Лили снова шепчет про себя список правил, который подвела для себя сама, чтобы постараться больше «не выводить маму из себя»: «Хорошие дети должны быть тихими. Хорошие дети должны мыть посуду. Хорошие дети должны готовить завтрак, обед и ужин. Хорошие дети должны наводить порядок в доме. Хорошие дети должны молиться. Хорошие дети должны убирать осколки посуды после очередных маминых криков и слёз, даже не смотря на кровь и ссадины.» Лили играла по всем этим правилам, даже когда было очень тяжело, но синяков становилось лишь больше, места для этих цветных пятнышек почти не оставалось. Но ей же не в тягость, правда? Последняя ступенька, последний шажок и наконец противная лестница заканчивается, ликующая Лили радостно улыбается преодолению препятствия. И на носочках, так же аккуратно, начинает пробираться к своей комнате — единственное место где она могла чувствовать себя хоть чуть-чуть в безопасности. Взглядом она осматривает пол на наличие скрипучих мест, как и на лестнице, не хотелось бы чтобы её сегодняшняя маленькая победа над глупой лестницей обесценилась. Весь пол будто один большой ковёр с воспоминаниями, в который Лили так любит проваливаться — маленькая игра, в которую она непроизвольно играла, пока шагала к себе в комнату. Раз, два, три. Маленькие царапинки, большие царапки. Забавно, Лили как будто смотрит на собственные коленки. Ей нравится вспоминать, сколько этот деревянный пол доставлял неудобств папе, который вечно каким-то образом цеплял занозы. Его тихое ворчание из-под бороды, вперемешку с руганью, вечно смешило Лили. А, или та трещина, когда Лили случайно опрокинула мамин любимый горшок с цветком! Папа так глупо пытался её оправдать перед мамой, что та аж сама засмеялась. Сейчас бы такого не произошло. Сейчас бы Лили получила за это несколько пощёчин и целый день без еды. Да и папа, как будто растворился. Мама так и не объяснила, куда же он ушёл и почему не приходит, только лишь отворачивалась и грустно смотрела в окно, на море. Лили теперь поступает так же, пытаясь найти там ответы и папу. Воспоминания приобретают кислый, непонятный для девочки вкус, обычно она на этом останавливалась и доходила до комнаты. Но сейчас она встала посреди коридора, не в силах оторваться от того, что было явно посторонним на полу. Тень. Тень идущая от открытого окна. Она робко поднимает голову, дабы узнать откуда же взялся этот лишний элемент. И замирает. На подоконнике, поджав к себе одну ногу и синего плюшевого зайца, сидела чудная девушка. Растрёпанные грязные волосы, белая тога, почти как у ангелов, только грязная и с большими красными пятнами на краях, в голове Лили промелькнуло, что кто-то, наверное, небрежно ел кетчуп, дрожащие плечи и совершенно незнакомый, неизвестный для Лили взгляд. Синий заяц выглядел не лучше, болтаясь в грязной руке девушке. На полу, рядом с ногой неизвестной, лежала клюшка забавной формы. Даже та была грязной и замазанной в чём то красном. Мама Лили назвала бы эту девушку неряхой, и наверное, не снимая бы тоги, закинула её в стиральную машину. Неожиданно, девушка с какой то дрожащей, но искрящейся интонацией спросила: — …Не поможешь мне и моему другу?