Записки безумного гения (дневник W. W.)

1 сентября

      Вот и первый день учебы... Я в восьмом классе! Быстрее бы прошли эти четыре оставшихся года... Хотя ими хочется насладиться, честно говоря. У меня же есть теперь мачеха и сводные братья, которых я люблю... и отец, кажется, исправляет свои прежние ошибки. В такой обстановке кажется, что дальше будет только лучше, хотя умом я понимаю, что жизнь непредсказуема. Может произойти что угодно, но мне совсем не хочется думать о плохом.       Сегодня я точно узнал, что Крейн в душе старше, чем кажется. Ему исполнится восемь только в ноябре, но все же его определили в четвертый класс: с его знаниями в третьем делать нечего. Теперь Нео — его одноклассник! Этому я очень рад, ведь они смогут позаботиться друг о друге. Вообще это закон выживания в школе — если не хочешь быть вечной жертвой насмешек, надо иметь хотя бы одного приятеля. И я теперь спокоен и за первого друга, и за сводного брата. Они не остались одни...       Эдварда же, которому по возрасту следовало бы учиться во втором, если не в третьем, классе, отправили в первый, ведь он не умеет читать. Крейн пытался его учить, да и Изабелла, разумеется, тоже, но ему это дается тяжело... Хотя буквы он знает. Эдди не глупый, и даже неспособным его не назвать, но все же он хорош в другом. Я мог бы сказать, что я почти такой же, но я все же учился неплохо с тех пор, как выпустился из начальной школы.       Надеюсь, Эдди не попал в класс моей первой учительницы — она была сущим кошмаром. Молодая, но не очень-то красивая и без капли обаяния... (Чего стоит одна ее дурацкая прическа... И смешно, и мерзко.) Это наименьшие ее недостатки. Она одевается... я даже не знаю, с чем это сравнить! На ум приходит одно слово — безвкусица. Похоже, эта дама считала себя красавицей, но я всегда мечтал намекнуть ей и на ее нелепую фигуру, которую она подчеркивала еще более нелепой одеждой, и на некрасивое лицо с неправильными пропорциями, которые косметика делала только более явными, и на отвратительный пискляво-скрипучий голос. А уж ее отношение... Скажем так, любимчиков она выбирала абсолютно бессистемно, как и ненавистных учеников. Я был из числа вторых... До сих пор в кошмарах вижу эту классную комнату с бледно-желтой краской на стенах и скрипучим деревянным полом, изрядно присыпанным мелом. Эдди будет там слишком тяжело! Он сильный, но не из тех, кто выживет где угодно. И я такой же... Кажется, в начальной школе я отчасти и сломался. До нее я был относительно счастливым, но после...       Впрочем, Эдвард, хоть и не очень любит говорить (зато он прекрасный слушатель, да и если говорит, то правильные вещи!), выражает все свои чувства взглядом... У него блестящие карие глаза — такие же, как у его матери, — и по ним можно понять куда больше, чем по интонациям, которых у него почти нет. Голос у Эдди какой-то мягко-прохладный, очень ровный и тихий. (А что если его в школе за это будут отчитывать? Он — последний человек, которого я могу представить громко и выразительно читающим стихи, еще и у доски. Он же, наверное, будет стесняться...) Как бы то ни было, думаю, отец и Изабелла поймут, что его обижают, помогут ему. Меня отец защищал от издевок той учительницы, пока я был в начальной школе... Не всегда, конечно, но теперь он изменился к лучшему! Наверное, Эдди и Крейна он защищит в любом случае...       А нам в классе зачем-то в первый же день задали сочинение. Я не люблю делать что-то по заказу, особенно писать эти пропитанные ложью тексты... Какой вообще в них смысл? Причем в этом году нас заставили писать про войну, о которой я даже думать не хочу! Отец столько рассказывал о том, как сам воевал... Это было страшно. Нельзя допустить повторения этой войны! Столько сломанных жизней... Отца несколько раз чуть не убили, и с войны он вернулся раньше ее окончания, потому что ему прострелили ногу — больше он не мог воевать. Ему, конечно, заплатили за то, что он сам пошел на войну добровольцем, и дали медаль, но необходимость иногда ходить с тростью и седина в тридцать шесть лет явно того не стоили. Я бы не пошел воевать... Мы найдем способ доказать, что я просто не способен быть хорошим солдатом, если на нас нападут русские. Может, это эгоизм, но не все горят желанием становиться калеками или умирать за какие-то идеи — и мы все из их числа. Лучше вообще не начинать войн! Я не хочу страдать из-за того, что кто-то этого не понимает.       Я устал врать в школьных сочинениях, и поэтому написал то, что на самом деле думаю о войне. Солдаты союзников, конечно, герои, но я не хотел бы оказаться на их месте; немецкое руководство того времени — изверги, но их солдаты — такие же люди, как мы, и не меньше заслуживают жалости; война не должна повториться ни под каким предлогом... Вот это я и написал. Понятия не имею, что скажет об этом наш учитель литературы, который также вернулся с войны наполовину седым, хотя он довольно молод, и стал после нее заикаться, но знаю, что отец на моей стороне. Какая разница, что я получу плохую оценку за сочинение в средней школе? Глупым или плохим человеком я от этого не стану, а писать то, что хочет увидеть учитель уже до боли надоело. Лучше временами быть плохим — вернее, неудобным и непослушным, — учеником, но честным (и, главное, счастливым) человеком, чем наоборот, не так ли? Изабелла точно меня поймет, да и отец, скорее всего, тоже.