Гвоздики...

Сидя в квартире Юра томно вздыхал. В квартире было настолько тихо, что эти вздохи были слышны на всю квартиру. Они эхом отбивались от стен и неслись по коридорам в разные комнаты квартиры. Во все щели и проемы. Они были словно яд для ушей. Мужчине надоело травить самого себя, поэтому он решил включить проигрыватель. Старый, запыленный, на прозрачной крышке которого было написано маленькими буквами Thorens TD 124. ˢ'ⁱˡ ᵗᵉ ᵖˡᵃⁱᵗ ᵉᵐᵇʳᵃˢˢᵉ ᵐᵒⁱ, ʲᵉ ᵛᵒᵘˡᵃⁱˢ çᵃ ᵈᵉᵖᵘⁱˢ ˢⁱ ˡᵒⁿᵍᵗᵉᵐᵖˢ, ʲ'ᵉⁿ ᵃⁱ ᵐᵃʳʳᵉ ᵈ'ᵉᵐᵇʳᵃˢˢᵉʳ ᵗᵒⁿ ᵖᵒʳᵗʳᵃⁱᵗ, ʲᵉ ᵛᵉᵘˣ ᵉᵐᵇʳᵃˢˢᵉʳ ᵗᵃ ᶜʰᵃⁱʳ. Песня была тихой, спокойной, что и нужно было в такие мрачные дни. Для кого мрачные, для кого счастливые. У всех одновременно так по разному и одновременно так одинаково... Юра сидел на маленьком деревянном стуле и вспоминал свои сны. Каждый из них был пугающим. Даже спокойные сны начали пугать своим спокойствием. Каждую ночь он ложился с мыслью, что проснется снова в холодном поту и не будет спать ещё час после этих спокойных кошмаров. Сидя на скрипучем стуле, он разглядывал березы, которые были укрыты снегом, как тонкой тканью из хлопка. Как тут внизу появилась знакомая фигура. За нею ещё одна, ещё одна маленькая и ещё одна поменьше предыдущей. Приглядевшись, он признал в этих четырех фигурах фигуру старого друга Толю, начальницу и по совместительству его (с недавнего времени) подругу Люду и две маленькие копии Толи. "Какие они счастливые...",- подумал Юра. Тихо скрипнула дверь. "Это, наверное, Таня"-, прозвучало в мыслях мужчины. Конечно же он не ошибся. Это не мог быть кто-то иной. Она так тихо вошла на кухню, что казалось она даже не касается пола а летит над ним, как маленькое гусиное перо. Она стала также тихо подпевать песне, играющей под иголкой интересного аппарата. "J'aimerais pouvoir toucher tes mains ,mais hélas, tu es un fantôme. Fantôme.", - нежно вырывалось из её уст. Эти две краткие, пухлые полоски были сладки, как будто бы две сахарные полоски. Они были словно произведение искусства, такое чувство, будто бы их рисовал Пауль Рубенс. Пальцы были тонки, холодны и пластичны, как теплый пластилин. Ноги были мечтой каждой балерины, а талия была мечтой каждой модели, которые изнуряли себя голодом заради карьеры. Татьяна была маленькой Афиной. Будто бы она была лучшей из работ Праксителя. Такой долгой и изнурительной, не стоящей того, чтобы опуститься на землю и потерпеть всю ту боль, которую получила она. Сверкнув глазами, она исчезла из его поля зрения. Он остался опять один. Опять Пар, который тонкой ленточкой поднимался к потолку и растворялся в воздухе дал понять, что чайник вскипел. Аккуратно налив чай в фарфоровые чашечки, он заполнил остальное пространство холодной заваркой и сделал глоток. Маленький, но достаточный для того, чтобы обжечь язык. Ротовая полость горела, а язык покрывался маленькими белыми пятнами. Быстро отпрянув от чашки, он автоматически матернулся и направился в залу, так как знал, что она точно сидит там и вырисовывает березы, колыхающиеся за окном. Он аккуратно поставил маленькую чашечку на край табуретки, которая служила мольбертом Татьяне. Она благодарно на него посмотрела и продолжила выводить черные линии на холсте. *** Если бы кто-то знал, что творится в душе человека, потерявшего все, то он бы сошел с ума. Мы все бы сошли с ума, если бы знали, что творится в головах других людей. Таких похожих и не похожих друг на друга. Мы слишком разные и одновременно похожие. Как снежинки. Пока их не рассмотришь под микроскопом, будет казаться, что все они одинаковые. Также и люди. Чем больше копаешься в них - тем больше находишь. Вот и Юра любил "копаться" в людях. Он умел это настолько хорошо, что знал насколько страдает их секретарша, насколько Шура хотела бы иметь детей, насколько Бубликов алчный и жадный. Он всех умел читать, как книги. Но вот свою жену он не мог прочитать, даже спустя много лет совместной жизни он этого не смог сделать. Она была будто бы книга на языке, которого он не знает. Однажды ему приснился сон, в котором он идёт и идёт...а кругом одни картины. Её картины. Шаг вперёд - опять картины. Шаг назад и снова тоже. Всё так похоже. До дрожи похоже. До мурашек на снятой коже. И хочется рвать на голове волосы и кричать. Кричать и кричать, лишь бы кто услышал. Кричать, как будто рвут тебя на клочья. Но рвут, к счастью, не твою плоть, а твою душу. Её терзают и терзают, бьют, пинают, плюют в неё. Разве вам это не знакомо? Всем это знакомо. Тогда он проснулся и, опять ошарашенный, как обычно это бывает после ночных кошмаров, посмотрел по сторонам. Везде её картины. Хотелось их разорвать. Выбросить в окно. Спалить. Да что угодно, лишь бы не видеть их. Но...посмотрев на рядом спящую Татьяну, он успокоился. Словно хлебнул валерьянки и лег рядом. Уснул. Но на навсегда. Пока что.