Victoria's secret

      Вики       — Люцифер, забери меня отсюда.       Это вышло спонтанно. Нежеланно. Я не хотела этого говорить. Я даже запрещала об этом думать, не то чтобы произносить вслух! Но тогда почему эти слова такие легкие? Легче воздуха, что закончился. Проще моего сознания и взгляда Люцифера.       — Что здесь происходит?       Ненавистный голос раздался сзади, заставляя легкие загореться холодным пламенем, но вовсе не от нехватки воздуха. Аарон появился неожиданно, подходя ко мне со спины, словно акула. И теперь он готовился напасть на меня. Как и всё это время…       — Мы уходим, а ты остаешься. Вот что происходит, — Люцифер взял меня за руку, собираясь уходить, но Аарон, быстро сориентировавшись, подошел ко мне, закрывая от Люцифера.       — Не уверен в этом, — Аарон не отпускал глаз с руки Люцифера, что мертвой хваткой держала меня, как за плот в холодном океане посреди шторма. — Рекомендую поменять планы. Иначе все обернется крахом.       Я развернулась лицом к мужу, окончательно теряясь в происходящем. Что мне делать? И является ли Аарон моим мужем? Или теперь он носит заслуженное прозвище: бывший? Наверное, ничего из этого. Ведь Аарон никогда и не был мне мужем.       — Это правда? — возможно, это не то, что нужно сказать после правды. Но мне так необходимо услышать признание от него. Ведь Аарон обещал никогда не делать мне больно… Тогда почему сейчас он смотрит, как я истекаю кровью от его молчания? — Мы с тобой никогда не были женаты. Как и Люцифер с Ости. Это все ваши чертовы игры!       Ложь, в которую вы сами верите, хотя и знаете про нее все. Неужели они думали, что это лишь игра, неужели они не видели моей боли?       Но Аарон так и продолжал смотреть, как я истекаю кровью, задыхаюсь от отсутствия слов и взглядов демонов, которые довели меня до сумасшествия. А я ведь просто хотела, чтобы меня любили. Но вышло иначе. И это только моя вина — я сама позволила этому произойти. Это только моя любовь… и мне нести эту петлю на шее добровольно.       — Я не хотел сделать тебе больно. Я просто… хотел, чтобы ты была счастлива. А в Аду счастья никто еще не находил. И никогда не найдет.       Люцифер шикнул на слова Аарона, незаметно притягивая меня ближе. Как же я устала…       — Ты врал так, что мне ничего не оставалось, как поверить, — я положила руку на выпирающий живот, ощущая, как внутри что-то потянуло. Но это не больше чем злость. — Это моя вина, — я сделала шаг в сторону, уходя от рук Люцифера и глаз Аарона. — Я поверила.       И, сдерживая предательские слезы, я вызвала водоворот, уносясь от шокированных глаз демонов.

***

      Дома ничего не изменилось. По крайней мере, пионы все еще цветут в клумбе перед верандой. А цветы всегда вянут первыми в момент горя.       Ну, или я на это надеялась, когда кралась к двери дома, не видя отца. Когда я вызвала водоворот, в голове мгновенно всплыл образ дома. Здесь я могла уйти в себя, как делала это тогда, будучи живой, много-много раз.       Без препятствий я поднялась на чердак, в котором прятались тайны моей жизни. Все здесь хранило дух моего детства: скрип отсыревших половиц, запах влаги и плесени. А еще множество вымокших и снова просохших коробок с набитыми до надутых картонных стенок. В одной из которых хранилась тайна моих родителей.       Снимок УЗИ засверкал в воспоминаниях, будто вижу наяву. Черно-серые разводы в очертание двух зарождающихся жизней, а внизу, на смятом и потрескавшемся уголке–имя мамы. И почему отец так и не рассказал про умершего ребенка?       Отец. Он так и не вернулся домой. Не имея часов под рукой, я выглянула в крохотное, запотевшее от грязи окошко, смотря, как солнце клонилось к закату, Папа всегда возвращался до ужина, громко открывал ключом замок, чтобы я услышала и побежала по лестнице вниз встречать его, будто за столько лет могла забыть время его возвращения.       Как сейчас. В груди затрепывал сухой воздух, когда проходили минуты, а внизу так и не раздавался щелчок замка, не стучали папины тяжелые шаги по зашарканному тапочками паркету. Лишь тишина, присущая первым секундам смерти.       На чердаке испарился весь воздух, и нечем мне стало дышать. Тугой ком застрял в горле, ладони покрылись липким потом, а в носу поселился противно-неестественный металлический запах. Рука судорожно поднеслась к носу, но крови не оказалось — запах был повсюду.       Все задрожало — мир предает мои ноги и падает вниз, бросая меня с чердака по лестнице. Крылья цеплялись за фотографии, обрамившие все стены коридора, пока я неслась вниз, чувствуя запах чужой крови на своей коже все отчетливей и липче.       Кровь. Ее запах. Ее липкость. Все было в ней. Бежевые обои с красными разводами рук так и кричали, что за них пытались ухватиться, а тонкий, еще не успевший засохнуть ручеек, вел под тонкую щель кухонной двери, пугая своей длинной.       Но страха не было. Как и воздуха. Только липкая мерзкая кровь. Как же ее много… И в этом безумии я не заметила, как среди кровавого моря утонула слеза. А за ней еще одна и еще… Но их количество никогда не сравнится с тем, что растеклось на полу кухни.       — Папочка!       Не слыша собственного голоса, мое тело рухнуло на пол, отказываясь верить в происходящее. Бездыханное тело папы белым пятном резало мокрые от слез глаза, утопая в собственной еще теплой крови.       — Нет, нет, нет, нет… — ничего не понимая, я хваталась за руки папы, щипая ничего не чувствующую кожу. Слезы потекли по щекам, готовые затопить всю комнату и заглушить во мне тот стон, что граничил с шепотом.       И в тот момент я не осознала, что научилась шептать…        — Какие же вы люди все-таки мерзкие. Ужас, столько грязи и ненужного шума.       Ненавистный Богу голос раздался со спины, но я не расслышала слов. Все внутри меня кричало так, что могло заглушить раздающиеся склизкие шаги Сатаны. Губы скривились в страшном зигзаге, пропуская лишь жалобные стоны, а руки дрожали, все никак не желая отпускать окровавленную ладонь папы.       — Какая ты все-таки предсказуемая, Виктория, — Сатана выдвинул стул, не обращая внимания на окровавленные ножки, да для него ничего в этой комнате не вызывало отвращения, кроме рыдающей и скулящей, как подбитую собаку, меня. — Стоило моему сынку помозолить тебе глазки, как ты тут же подалась в бега. Очень глупо с твоей стороны.       — ЗАЧЕМ! — голос вырвался из груди, пронзая горло лезвием. — ОН НИЧЕГО… ОН НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ… ЗАЧЕМ? ЗАЧЕМ?..       — Ты думаешь, это все я? — Сатана пренебрежительно обвел кухню взглядом, пройдясь по телу отца так, будто это всего лишь испорченная мебель. Ничего. — Виктория, вы не перестаете меня разочаровывать. Стал бы я марать руки об… это? Что Вы! Эта грязь — работа моих приспешников.       — СУКА!       Воздух резко покрылся видимой глазу коркой жара, и она обожгла глаза, унося в темноту. Ничего не видя, я переключилась на ощущение огня на коже, на звон бьющейся посуде в ушах и тихом смехе Сатаны.       Казалось, что все вокруг пылает жаром, на кончиках пальцев зажегся пепел, а кровь, что захватила своими липкими ручьями всю комнату, запеклась. Грудь давно забыла о воздухе, но смех Сатаны все никак не хотел покидать меня — наоборот, он только усиливался, проникал в мою голову все глубже и глубже, затыкая собой абсолютно все.       — И это все, на что ты способна? — булькающий в огне голос Сатаны раздался так громко, будто мои собственные мысли. — Ну же, Виктория, покажи хоть что-то стоящее!       Но я уже не понимала его слов, не чувствовала жара… мое сознание медленно покидало тело, оставляя все пылать в огне и тонуть в остатках крови.       — Ну все, довольно этого цирка.       И не видя никаких препятствий, Сатана подошел к пылающему телу Виктории и, не задержав горячего воздуха в груди, схватил голову девушки и одним ничего не стоящему для его силы движением свернул шею.       Воздух замер, а после комнату охватил холод и та самая тишина, присущая первым секундам смерти…