Не отец, но кто-то важный

      Каково это, быть старшей сестрой?       Я часто разговаривала об этом с тетей Мюге. Она, как старшая сестра, меня понимала. Не то, чтобы я сама до этого додумалась, но как-то, спросив у мамы, какого это, та задумалась, а потом честно призналась, что не знает:       — Мелек, дочка, у меня никогда не было сестер или братьев, я боюсь, что в этом вопросе я тебе не советчик. Думаю, что узнать больше ты можешь у тех, кто познал это чувство.       — Мне спросить у Гедиза?       Мама вновь задумалась и пригладила мои торчащие волосы из прически.       — Думаю, что будет полезней, если ты обратишься к тете Мюге, — она аккуратно сжала мою ладонь и хитро улыбнулась. — Гедиз же ее младший брат, она прекрасно знает, какого это, быть старшей сестрой. Тем более, что порода одна, — закатив глаза мамочка погладила ладонью живот и дернулась. — Эти пинки меня окончательно утомили. Ты, дорогая, никогда не была такой подвижной. Как же с тобой было легче, — я утопала в маминой любви. Она опять погладила меня по голове, а я потянулась и, стараясь не задеть округлившийся мамин живот, поцеловала ее в щеку.       Я так и сделала. Попросила помощи у тети Мюге.       — Мелек, милая, ничего специально делать не нужно. Быть старшей сестрой — это не какая-то работа, которую необходимо выполнять четко в сроки. Ты почувствуешь, что нужно делать, когда твой брат прибежит к тебе с разбитой коленкой, когда он захнычет, потому что отдал свой мяч другу, но не подумал, что это был его любимый мяч. Когда он придет и скажет, что влюбился в воспитательницу, и попросит твоей помощи, спросив, что нравится девочкам, — тетя Мюге улыбнулась и посмотрела в сторону распахнутой двери в сад, где за столом сидел Гедиз и читал какие-то документы. В хорошую погоду он всегда работал в саду.       — А ты все почувствовала, когда Гедиз прибегал к тебе? — мой вопрос прозвучал задумчиво. Я честно пыталась представить, что буду говорить братику, когда он прибежит ко мне с разбитыми коленками.       — Не сразу, — смеется она. — Иногда не знала, как реагировать.       — А что Гедиз делал? — мне было интересно, потому что представить Гедиза маленьким никак не удавалось.       — Хм, — тетя Мюге постучала пальцем по губам, вновь посмотрела на Гедиза, а потом на меня. — Знаешь, — она приблизилась ко мне и шепотом начала рассказ, а я подалась всем телом, потому что не терпелось узнать. — Гедизу было, кажется, 10 или 11 лет. Мы еще жили в доме, где сейчас живет твой папа. У меня была огромная комната. Тогда мне так казалось. А вот у Гедиза поменьше, на что ребенок был вечно недоволен, — тетя Мюге снова смеется, видимо, вспоминая эти претензии маленького Гедиза. — Как-то я пришла домой, а брат неожиданно начал так нарочито ухаживать за мной. Делал все, чтобы я почти до вечера не поднималась в свою комнату. И кофе принесет, и…       — Гедиз умеет варить кофе?! — не удержалась я и перебила ее.       — Ооо, очень вкусный! Правда из кофеварки, — тетя Мюге залилась смехом, а я вместе с ней.       И правда, он маме, пока она не сказала, что подарит мне младшего братика или сестренку (оказалось, что все же братика), каждый вечер носил кофе, и они, сидя на балконе, его пили. Традиции нашей семьи.       — Так вот, — продолжала тетя. — Весь день маленький Гедиз меня обхаживал, а когда все же наступило время, поднимаюсь я в свою комнату, а там... — она сделала такое удивленно-злое лицо. — А там ни одной моей вещи.       — Как это?       — А вот так. За день, пока никого не было дома, десятилетний мальчик перенес в соседнюю, в свою комнату, даже мой туалетный столик. Представляешь, Мелек?       — Правда? А что ты сделала?       — Ничего, — смеясь ответила тетя Мюге. — Что я могла сделать? Только помочь замести все следы, чтобы мама не увидела полосы на полу, которые оставила мебель. Ну, и сказала родителям, что сама хочу жить в той комнате. Кажется, мама до сих пор не в курсе, что произошло на самом деле.       Иногда я возвращалась к этому разговору, и тетя рассказывала мне еще, а я училась быть старшей сестрой. С каждой новой историей, с каждым новым рассказом о проделках Гедиза, мне становилось легче. Мы садились на кухне, в гостиной, в саду, рядом с бассейном, и она начинала рассказ. Бабушка Рефика как-то тоже к нам присоединилась, и они обе вспомнили, как Гедиз сломал ногу, пытаясь достать высоко растущие яблоки в соседнем саду. Просто потому, что его мама попросила их купить домработницу, и та обещала принести на следующий день, на что бабушка Рефика расстроилась, хоть и старалась не показать вида. Но Гедиз заметил и решил порадовать маму.       — Порадовал, — с любовью бормотала она. — Пролежал с переломом почти все каникулы мой мальчик.       — Но яблоки были вкусные, — журила ее тетя Мюге, на что та только улыбалась и кивала.       Вспомнили еще, как Гедиз попробовал впервые хурму, которую отказывался есть вплоть до 16 лет, а потом его попросили выразить свою братскую любовь таким образом. Хурму он не ест и сейчас.       Сам Гедиз в этих разговорах, конечно, не участвовал, стараясь все свободное время проводить с мамой, которая не спускалась вниз. Врач не разрешал. Краем уха я слышала, что они спорили о том, что маме надо лечь в больницу, и Гедиз отступил только после того, как доктор согласился с мамой, что она может остаться дома при условии абсолютного покоя и счастья. И с первым, и со вторым проблем не было.       Каждый день на протяжении этих трех месяцев в их комнате появлялись розы в горшках, на что бабушка Рефика начала искренне возмущаться — сажать их было уже некуда. А ещё, каждый вечер мы с Гедизом ложились рядом с мамой и читали по ролям какую-нибудь пьесу.       Мама была окружена заботой и любовью и хорошо выглядела, хотя и говорила, что тоскует по прогулкам. Но все мы видели, что ее глаза загорались просто от того, что Гедиз держал ее за руку. И вряд ли они горели бы ярче, если бы ей разрешили пройтись по парку.       Я училась любить еще не рожденного братика и давалось мне это легче, чем в свое время к сыну Менекше. И не только потому, что это был ребенок мамы, но и с помощью бесед с Мюге. Мне было легче полюбить его.       Как-то я спросила Гедиза, значит ли мое предвзятое отношение, что я плохая?       — Твои чувства, Мелек, никто не смеет унижать. Никто не смеет требовать от тебя любви или уважения. Ты, конечно, не обязана рвать себя на части и заставлять испытывать привязанность только по причине родственной связи или какой-то условности. Но ведь это в нашей крови, принцесса. Любить человека, потому что он все же тебе родной — это обычное дело. И ты любишь, но вот уважение он должен заслужить. Однако маленький ребенок настолько невинен в этом мире, настолько чист и открыт новому, что только окружение может сформировать его характер, его будущие цели и желания. То, благодаря чему его будут уважать. Представь, как ты ему поможешь сформироваться хорошим человеком. Только подумай, какой прекрасной старшей сестрой обоим своим братьям ты станешь.       Гедиз всегда знал, что сказать, чтобы не просто не пристыдить меня за мои не всегда хорошие мысли, а пояснить их, растолковать, что на самом деле они не плохие, и в то же время придать мне больше уверенности в своих силах. После этого разговора впервые за долгое время я попросилась на пару дней к папе, чтобы повести время с братиком.       Когда пришло время появиться на свет моему второму брату, мы сразу отправились в больницу. Маму увезли раньше на несколько дней, потому что подходил срок, а Гедизу сообщили, что скоро малыш родится, когда он был на работе. Я, тетя Мюге и бабушка Рефика тоже отправились в больницу. Когда мы приехали, Гедиз уже был с мамой. Наверное, держал за руку, успокаивал, делился с ней силой и любовью, как делал это всегда.       Когда все закончилось, и он вышел к нам с такой широкой улыбкой, что мы даже на минуту растерялись, я бросилась к нему и на радостях начала плакать.       — Почему ты плачешь, принцесса?       — Мама, — всхлипывая, пыталась сказать то, что на душе. — Мама… она… мамочка… братик…       — Все хорошо, Мелек, не переживай. Твоя мама невероятная. Она справится с любой ситуацией. Что ей роды? — несмотря на повседневный тон, нельзя было не заметить то, как новоиспеченный папа немного дрожал, а восхищение моей мамой в глазах Гедиза просто освещало весь коридор. Он будто увидел что-то невероятное, что заставило его еще больше любить ее, ценить, уважать. Хотя, казалось бы, куда больше? — Наш Барыш родился здоровым и сильным. Завтра утром приедем, и можно будет увидеть их двоих.       — Но я хочу к маме, — я могла только всхлипывать, а Гедиз, все это время находившийся на корточках, вытирал мои слезы.       — Милая, твоя мама очень устала, она проспит до утра. К ней нельзя, принцесса, — он обнял меня и продолжал нашептывать слова ободрения.       На следующий день мы уже были в палате. Мне было немного не уютно в этих стенах, но счастливая мамочка и не перестающий улыбаться Гедиз заставляли и меня сиять от счастья.       — Мелек, хочешь подержать? — все это время ходящий от стены до стены с Барышем на руках Гедиз протянул мне братика, и я осторожно взяла этого аукающего и завернутого в одеяльце маленького человечка. Он так смешно причмокивал губками, сжимал и разжимал маленькие кулачки, что я не смогла сдержать улыбку. Гедиз присел рядом и аккуратно протянул свой палец к его ручке. Малыш тут же схватил его. — Видишь, Мелек, он тебе улыбается.       И я улыбалась ему в ответ. Потом посмотрела на маму и Гедиза. Наша маленькая семья стала чуть больше. А я второй раз стала старшей сестрой. И пусть я пока толком не понимала, что надо делать, но знала, что справлюсь. Мы все справимся и будем, как и в этот день, счастливы. Всегда.