Признание

      Девушка осторожно с нескрываемой нежностью раскрывает лепестки бумажных цветов длинными пальцами, а потом кидает его в пакет с такими же бумажными цветами. Она сидит в комнате студенческого совета в окружении ребят, состоящих в нём. На улице уже смеркается, но никто из ребят и не думал покидать школу. Все, сначала поэтапно повторяющие за ней, уже самостоятельно принялись делать цветы.       — Видите, — замечает она, — это не так сложно.       Школьница наклоняется над бумагой, которую складывает гармошкой и своей тонкой рукой откидывает длинные каштановые волосы, упавшие на стол, за спину. Через секунду она выпрямляется, с гибкостью ласки наклоняется и тянется за ножницами на другой конец стола и, снова выпрямляя спину, садится на своё место.       — Если мы будем делать это вместе, управимся быстрее, — добавляет она.       — Ми-чан, спасибо, что помогаешь студенческому совету, а ведь у тебя и своих дел куча ты ведь и к вечернему выступлению должна подготовиться, да и в мероприятие класса участвуешь, — говорит президент студенческого совета (девушка с короткими рыжеватыми волосами опрятная и серьезная на вид), сидевшая во главе стола, который образует букву «Т», она как и все держит в руках бумагу.       Девушка отрывает взгляд тёмно-карих глаз от уже законченного цветка, и смотрит на говорившую девушку.       — Ничего страшного, — она улыбается непринужденно и естественно. — Песня была окончательно поставлена ещё 2 недели назад. Мы по репетируем её завтра утром перед началом фестиваля и всё будет хорошо.       — Но у тебя ведь ещё мероприятие в классе, так что тебе нужно отдохнуть. И вообще, нам бы не пришлось сейчас этим заниматься так поздно, если бы дисциплинарный комитет хотя раз бы взял на себя ответственность. До того, как Хибари Кею-сана назначили на пост их лидера, цветами для украшения всегда занимались они. — Произносит парень, который так же вызвался помочь студенческому совету и теперь неровно кромсает бумагу, сидя рядом с Мирай. Девушка тянет лепесток сильнее, чем хочет, и он попросту отрывается, она будто ничего не произошло опускает лепесток на стол, краем глаза скользя по юноше. Во взгляде можно было бы заметить льды Арктики, которые так разительно отличались от улыбки на её губах.       — Я работаю в первой смене и успею отдохнуть перед началом. Хибари-сан всегда был таким не стоит злится на него из-за его характера, обсуждать людей в их отсутствии — дурной тон.       — И то верно, — кивнула девушка с короткими рыжеватыми волосами. — Но, если всё получится завтра будет первое мероприятие, которое устраиваем мы сами, без старших и я так рада за нас. — Глава студенческого совета проделала большую работу для того, чтобы это мероприятие состоялось со всем размахом.       Дверь тихо приоткрывается, вошедший человек критично обегает всех взглядом, находит Мирай, а потом так же тихо выходит. Дисциплинарный комитет, как всегда, проверяет, кто остается в школе так поздно, но все успели заметить, как зачастили проверки в последнее время. Очередной рейд остался бы без внимания, если бы не:       — О нет! — восклицает другая девушка — один из рядовых членов совета, у неё наивное еще по-детски округлое личико, а волосы собраны в два хвоста по бокам, — я забыла передать Хибари-сану расписание завтрашнего мероприятия.       — Тогда лучше идти сейчас, думаю он ещё в школе, — Мирай смотрит на часы на запястье.       — Я не могу, — хнычет девушка. — Когда я встретила его в прошлый раз, он отчитал меня за то, что у меня был неправильно повязан галстук.       — Он скорее всего не помнит этого, — говорит Кобаяши, вытягивая очередной лепесток, но в этот раз её движение из резкого превращается в плавное прямо перед тем, как бумага норовит порваться.       — А если…       — Давай, я отнесу ему бумаги, если хочешь, — Мирай встаёт со своего места, выпрямляясь, на её теперь уже более гибком и даже несколько спортивном теле, даже школьная форма — матроска отлично сидит. Факт того, что её юбка короче той, что предписана уставом школы, представители дисциплинарного комитета во время проверки школьной формы по неизвестным причинам игнорируют. Длинные волосы свисают сзади и добавляют девушке каких-то традиционных стандартов о красоте. На лице легкий повседневный макияж, состоящий из стрелок, подведенных бровей и блеска для губ. Её кожа все такая же чистая, как и в годы средней школы. На лице непринужденная улыбка.       — Хорошо, — кивает хныкавшая девушка, с готовностью протягивая бумагу, будто этого она и добивалась.       — Ай-чан, как тебе не стыдно перекладывать свои обязанности на Ми-тян, которая и так уже помогает нам? Сходи хотя бы вместе с ней. — Возмущается секретарь студенческого совета, высокий юноша, который являлся молодым человеком президента совета, хотя факт этого надежно скрывался от остальных учеников и знали об этом только члены совета, ну и, как ни странно, Мирай.       — Хорошо, но я останусь в коридоре, даже нахождение с ним в одной комнате бросает меня в дрожь.       Они вместе выходят в коридор. В руках у Мирай бумага, которую она без интереса рассматривает скорее для того, чтобы напомнить самой себе, когда они выступают.       — Ми-тян, — даёт о себе знать её спутница, волосы которой подпрыгивают при каждом шаге, — а в какой школе ты училась? Ты даёшь понять, что давно знаешь Хибари-сана, я тоже училась с ним в одной школе, но совсем тебя не помню.       — Я училась в средней Намимори, — подтверждает ее слова Кобаяши.       — Странно, я совсем не замечала тебя, — девушка задумчиво касается указательным пальцем подбородка.       — Неудивительно. Единственный человек, который заметил меня ещё тогда, был он, — шепчет Мирай себе под нос, немного недовольно морща свой маленький и тонкий носик.       — Прости, что ты сказала? — переспрашивает девушка, поворачиваясь к ней почти всем корпусом.       — Просто я была не такая активная, — пожимает плечами девушка, не желая открывать кому попало свои секреты. — Да и я не боюсь Хибари-сана. Он ведь обычный человек, просто у него высокие стандарты, которым сложно соответствовать.       — Не боишься? — удивляется девушка, а потом добавляет. — Ну да, ты ходишь в юбке короче нормы, и никто из дисциплинарного комитета тебе даже слово не сказал, не говоря уже о штрафных баллах. Если бы я пришла в такой меня бы избили на месте. Хорошо быть красивой.       Мирай сжимает ладонь в кулак, впиваясь ногтями в кожу ладони. Она серьезно думает, что это всё из-за красоты? Она представляет, что пришлось сделать ей, чтобы начать чувствовать себя в своём теле так комфортно, как чувствует сейчас, что она поставила себя в такое положение перед комитетом дисциплины и лишь поэтому они терпят её поведение. В груди девушки поднялась волна возмущения, но она почти сразу успокоилась.       — Ми-тян, ты правда отшила капитана футбольного клуба на прошлой неделе? — снова начинает допрос школьница, видимо не слишком обращая внимание на то, что они не настолько близки, чтобы спрашивать о подобном.       — Ага, — подтверждает девушка. Она не видит смысла это скрывать, это видела едва ли не половина школы, ведь уверенный в себе капитан решил сделать своё признание настолько публичным, насколько мог. Не думал ведь он, что его продинамят.       — Но почему? Он ведь красавчик и учится хорошо, да у него от девчонок отбоя нет.       — У меня антипатия в футболистам, — пожимает плечами Мирай, вспоминая события средней школы, мысленно стыдясь этого.       Вот бы её теперешнюю в тот момент, уж она бы так накостыляла им, наябедничала бы учителям и тренеру, пожаловалась бы родителям, так просто бы они не отделались. Да, возможно, это не такая честная схватка, но это наказание достойное тех ребят, да и того самого дылды из коридора, который спустя 4 года вздумал предложить ей встречаться. Он не смог опознать в Мирай, главной звезде местного клуба музыки, ту девочку с порванными нотами, в отличие от главы дисциплинарного комитета, который, увидев её впервые в старшей школе, наградил её долгим проницательным взглядом.        После он также посмотрел на неё перед тем, как принялся избивать главу футбольного клуба, ведь публичное проявление чувств в школе было запрещено. Девушка снова прокрутила в памяти тот самый момент, она увидела усмешку на губах Кеи, он буквально всем своим видом говорил “ ха, это отличный розыгрыш». Видимо всю комичность ситуации понимали только три человека и третьим был отнюдь не футболист, а лучшая подруга Мирай, благоразумно наблюдающая картину со стороны. Она единственная и могла себе позволить смеяться прямо в тот момент, ведь Мирай умело отыгрывала страх перед Кеей, а последний занимался куда более интересными ему вещами.       — Но помимо него к тебе очень часто клеятся парни, но кто бы не предлагал тебе встречаться все они получали лишь отказ.       — Ай-чан, неужели у тебя совсем нет представлений о том, как должен выглядеть твой парень? — пытается на примере объяснить Кобаяши.       — Ну, есть, — неуверенно соглашается девушка, видимо начиная представлять.       Мирай увеличивает расстояние между ними в два шага, без стука распахивая дверь кабинета, к которому они шли. Она с изяществом ласки проскакивает внутрь и, уже закрывая за собой дверь, отвечает ей, подводя итог:       — У меня они тоже есть и очень конкретные, — дверь захлопывается, девушка оборачивается. — Добрый вечер, Хибари-сан, — она смотрит на Кею с нетерпением, и давно бы начала от волнения заламывать руки, если бы они бы не были заняты бумагами. Кея поднимает на неё глаза от бумаг, в которых что-то писал, в них удивление и ирония. Кажется ему интересно, кто посмел побеспокоить его так поздно вечером.       — Я к вам по поручению от студенческого совета, — она улыбается и говорит с присущей ей уверенностью, теперь-то девушка не была тринадцатилеткой загнанной в угол. — Меня попросили передать вам расписание на завтрашний фестиваль, — она вкладывает документы в протянутую Кеей руку и невзначай касается пальцами его пальцев.       — А ты в последнее время много крутишься с советом, — замечает он, пробегая глазами расписание.       Девушка просияла от мысли о том, что парень её мечты знает её в лицо и даже наблюдает за ней, но уже в следующее мгновение она попыталась скрыть это.       — Сейчас мне интересно общаться с ними, — пожимает она плечами, а потом опомнившись, добавляет, — а почему Вы интересуетесь?       — Когда ты задерживаешься в музыкальном классе караулу западного крыла приходится задерживаться на перекличку, а теперь, когда ты торчишь со студсоветом, задерживается восточное крыло.       — Я тут не причём, — поднимает ладони вверх Мирай, — Я даже никогда не сталкиваюсь с ними. Простите меня, Хибари-сан, после окончания фестиваля я перестану задерживаться после клубного времени.       — Думаешь мы тут играем? — Кея поднимает строгие глаза на неё. — Если я и позволяю тебе играть по своим правилам, зверёк, только лишь, потому что ты не появляешься на моих глазах.       Мирай повертела его слова в голове, меняя их местами, чтобы составить реплику, которая её бы устроила. В конце концов Кея видел её по нескольку раз на дню, и избить ни за длину юбки, ни за задержку в школе еще не удосужился, а это уже о многом говорит.       — Это не так, — покачала головой Кобаяши, пытаясь объяснить своё поведение. — Я лишь следую вашему совету. Слышали какие слухи ходят? На мальчиках из футбольного клуба висит ужасное проклятие. Им не везет в любви… Ах, как это ужасно. Ещё и капитан попал под молот правосудия, асс команды был пойман за списыванием на промежуточных экзаменах, его товарищ приставал к девочкам за углом школы, и кто-то пожаловался на него учителям, еще один их товарищ курил в мужском туалете, а другой потянул связки и теперь не сможет играть до конца сезона. Как ужасно…       — Разбираешься с ними чужими руками?       — Вообще-то это я натерла пол в кабинете, на котором поскользнулся последний, мой отказ и так бы сломил капитана и без Вашей помощи (но всё равно спасибо), за девочек я заступилась и надавала этому извращенцу пощечин, пока на шум не прибежал учитель. А те двое… Я лишь косвенно посодействовала.        — И что будешь делать дальше?       — Ну, у меня есть парочка грандиозных планов, не связанные с ними. Хватит с них, слухи сделают с ними такое, что они и носа не высунут до конца школы.       — Заиграешься и уже для тебя наступит «черная» полоса.       — Это последнее, честно. Подождите до завтрашнего вечера. Пожалуйста.       Глава дисциплинарного комитета снисходительно посмотрел на неё, и девушка без лишних слов осознала, что на этом её аудиенция подошла к концу. А если она пробудет здесь еще дольше, то ей не то, что до завтрашнего вечера времени не дадут, но даже возможность дожить до следующего дня становится размытой как мир в глазах близорукого человека без очков.       Моментально ретировавшись из кабинета, она столкнулась лицом к лицу с подслушивающей обладательницей двух хвостиков. Та всем своим видом вопрошала «О чем вы разговаривали? И даже не отнекивайся, я всё слышала». Но брюнетка тактично сделала вид, что ни вопроса, ни даже того, что девушка подслушивала, не заметила. Спрашивать же в открытую школьница по стеснялась, впервые за всё время их сегодняшних разговоров. Хотя, наверное, она опасалась излишней близости к великому и ужасному Хибари Кее, который был может и за стеной, но всё ещё в радиусе 5 метров.       Они вернулись в кабинет молча. Уже там снова начали говорить со всеми, обсуждая свои ожидания от завтрашнего фестиваля. А когда на часах ещё не было 9 вечера они разошлись. Мирай по пятам снова преследовал дисциплинарный комитет, который с некоторых пор постоянно провожает её до дома. При чем большая часть из них всегда находилась на расстоянии, а сменяли они друг друга с определённой периодичность, но с девушкой разговаривал только заместитель Кеи.       Следующий день принес с собой гору хлопот и обязанностей, начиная с утренней репетиции, с проверкой аппаратуры, после её перенос на уличную сцену с подключением и небольшим саунд-чеком. И если из инструментов у Мирай был только микрофон у других участников было всё, поэтому даже ей пришлось потрудиться наравне с другими. И пока мальчики из группы и некоторые волонтеры выносили на улицу колонки, комбики, усилители, она и другие девочки выносили всё, что было легче, они даже умудрились вынести половину ударной установки, прежде чем освободившиеся мальчики остановили их. Раньше Мирай обязательно бы нервничала и трусила петь перед всей школой и многими гостями, которые должны были прийти, но сейчас она вся превратилась в нетерпение. Её заполняло единственное желание явить себя миру. Показать, каких успехов она добилась за столь короткий срок, что она может всё, что захочет. Со всем этим нетерпением её смена в кафе-горничных прошла так быстро, что она опомниться не успела. И она не знала, чем же ей заняться.       Вся школа кипела от прилива людей, не было ни одного спокойного уголка, но ноги занесли её к кабинету музыки. В закутке, в котором он находился, совсем не было людей и шум веселой толпы почти не был слышен. Она шагнула внутрь и снова почувствовала себя человеком «внутри». Это могла происходить только тогда, когда она была в музыкальной комнате одна или, когда она была рядом с Кёей, как ей это казалось. Она чувствовала свой внутренний мир яснее, чем «внешнюю» девушку, которую видели люди. Раньше, во времена средней школы и еще раньше она была исключительно внутренним человеком, однако при поступлении в старшую она решительно выстроила и внешнюю себя, представ людям такой же прекрасной, какой была внутренне.       Со временем и внутренняя она начала меняться, она меняла мир вокруг себя и мир менял её в ответ, уступая её смелости. Она завела много друзей, ещё больше просто знакомых, никто из них не мог даже подумать о том, что когда-то она была другой. Никто кроме Кеи, он знал. В отличие от остальных он не требовал слов, не так много, как этого требовали другие. Их молчание сближало намного больше, чем разговоры, даже тот, что был накануне вечером. Мирай без умолку говорила, но лишь потому, что не могла успокоиться, она нервничала в его присутствии, забывала, что с ним слова это лишний груз, которые только висят между вами, заполняя пространство. Боялась, что если она не будет говорить, может лишится его так же, как лишилась бы всех новых знакомых, если бы замолчала.       Зазвонил телефон, и девушка поспешила взять трубку. Это был один из участников группы, они открывали мероприятие и должны были задать тон для выступающих и зрителей. Если они провалятся в начале, дальше будет тяжелее всем. Но этого не будет до тех самых пор, пока она руководит выступлением, пока она открывает рот, чтобы петь. Все вокруг волновались, девушка-пианистка, во время фестиваля пролившая на свою юбку апельсиновый сок, негодуя, дергала вниз юбку, одолженную у подруги. Ударник так нервно крутил палочки не гнущимися руками, что они падали каждые 10 секунд. Гитарист крутил колки своей гитары, пытаясь извлечь из неё какие-то неземные звуки, хотя на деле это не помогало. Один лишь басист, сам по себе замкнутый продолжал держать весь стресс в себе.       Войдя в коридор, именно там и собрались участники группы, Мирай разбавила атмосферу улыбкой, на сегодняшний вечер, сразу после выступления у неё были куда более грандиозные и пугающие планы, чем это выступление, поэтому страх отошел на второй план. И этой единственной искоркой спокойствия она разожгла маленькое пламя уверенности в каждом, она шутила шутки, сами по себе не смешные, этим разряжая накалившийся воздух. Кобаяши взяла бутылку с водой, чтобы охладиться перед выступлением, кто-то из знакомых участников группы предложил ей сок, но ей, уже распевшейся в музыкальном классе, пить сок было запрещено. Время стремительно летело к тому самому мигу, когда музыкантам, был дан знак к тому, чтобы они шли настраивать инструменты на сцену.       К сцене уже подбирались люди, хотя огни софитов еще не были включены, и большая часть развлечений была открыта. Мирай подошла к стойке, кто-то сделал её слишком высокой, так что она подкрутила её для себя, установила на неё ещё не работающий микрофон. Остальные музыканты — в основном гитаристы- были заняты более сложными делами, подключали комбики, педальки, проверяли звук одним или двумя ударами боя. Пианистка, подключив фоно, нажала на две клавиши и, убедившись, что оно звучит, снова дёрнула юбку вниз. Ударник во всей этой шелухе не нуждался, он и так знал с какой силой ему нужно быть, чтобы всем был слышен ритм, но палочки остались целыми.       В их распоряжении было 2 песни и почти 10 минут на сцене, целых 2 песни — неслыханная щедрость для только образовавшегося коллектива -, но одной из песен просто обязан был быть гимн школы. Гимн школы почти никому не нравился, но Председатель дисциплинарного комитета настоял, поэтому ребята нашли выход.       Последним знак готовности дал басист после того, как проверил то, как работает педалька. Мирай кивнула головой, поворачиваясь к зрителям, которые тоже ждали какого-то знака. Ударник начал отбивать ритм палочками, который на счет три подхватили остальные музыканты, а вокалистка ждала окончание проигрыша у стойки с микрофоном. Она видела, как переглядываются зрители, мотив был до боли знакомый, но почти никто не могу узнать эту песню, слишком уж вольное исполнение она имела. Было в ней слишком много от юной свободы без обязательств, чтобы узнать в ней гимн школы. Музыка, переливаясь, глухо звенела как музыка ветра в старинных храмах в горах, сопровождаемая шепотом листьев. Девушка запела и голос её так разительно отличался от голосов юношей в оригинале, что сначала вызывал отторжение. Однако и он вскоре стал звучать органично, как шум и плеск горного ручья, прохладного и стремительного.       Уже к вступлению припева ученики подхватили гимн родной школы. Мирай, имевшая возможность видеть зрителей впитывала в себя их энергию, резонировала с ними в единой сложной смеси эмоций, связанных со школой. В такие моменты вся школьная жизнь со всеми её взлётами и падениями кажется не такой уж дерьмовой, даже наоборот, вся она представала в розовых оттенках. Видимо это чувствовала не только она, потому что, когда девушка, взяв микрофон в ладонь, принялась ходить по сцене, зрители дружно поддержали это. Закончилась их первая песня, и зрители уж были настроены ко второй, так что, едва переведя дыхание девушка подхватила вторую песню, которые начали её музыканты. Эта их первая написанная собственными руками песня, Мирай сама писала для неё текст, выливая в неё все свои мысли, пока музыканты находили в этом отдушину для своих музыкальных позывов. Музыка заканчивалась, а адреналин и его брат норадреналин все ещё держали в вокалистку на гребне волны, поэтому она, не удержавшись, закричала в микрофон поздравления со школьным фестивалем.       Замешкавшись после ухода со сцены, она долго не могла найти нить происходящего, группа расходилась на фестиваль, а девушка не могла ухватить мысль того, что она должна была делать дальше. Но вздрогнув, школьница вспомнила что именно она хотела закончить сегодня. Промокнув вспотевшее лицо салфеткой, девушка поспешно приводила себя в порядок: поправляла волосы, заправляла рубашку в юбку, критично осматривала в зеркале. И только после того, как её мысли по поводу того, как она выглядит подтвердили, она решила идти. В школе уже было тихо, после того как там начался концерт большая часть людей вышла на улицу, только в некоторых кабинетах ученики не дружно убирали последствия сегодняшнего дня. Она случайно застукала парочку в коридоре на втором этаже, но тактично сделала вид, что ничего не видела, продолжая своё шествие. Она стояла перед лестницей на чердак, когда ощутила, что у неё трясутся коленки. Чем ближе к крыше, тем страшнее становилось, но она приняла решение задолго до этого, так что не могла остановиться здесь.       Крыша встретила освежающим ветром, темнело, солнце скоропостижно скрывалось за горизонтом и скоро должно было совсем стемнеть, но сейчас облака окрашивались в те цвета, в которые их может окрасить только закатное солнце. На этом фоне он в своём черном пиджаке выглядел как потерявшийся воронёнок, одинокий, даже запертый в клетке, отделённый сеткой от остальных. Он, и впрямь как птица, наблюдал за всем с высоты, стоя не так далеко от края, который был отделен строительной сеткой. Мысли путались и все слова лезли на язык, стремясь быстрее прозвучать, но девушка одним усилием воли отогнала их от себя, вспоминая свои мысли в музыкальном классе. Он поймет, сможет понять и молчание, но сама она молчать уже не могла, так что начала первой.       — Хибари-сан, — призвала она его своим голосом, он не дрожал. — Прошло 3 года с того момента как я впервые призналась Вам, я изменилась, но Вы — нет. Вы тот человек, который узнал меня тогда, когда я и сама себя не узнавала, вы снова спасли меня, Вы наблюдали за мной все это время, поддерживали меня, ухаживали так, как можете только Вы. Я знаю это, потому что тоже не могу оторвать от Вас взгляд. Пожалуйста, примите мои чувства. — Мирай держалась со всей серьезностью и взволнованностью, пряча сжатые в кулаки ладони в складки разлетающейся юбки.       Несколько долгих секунд стояла тишина, до тех самых пор, пока Хибари не повернулся к ней всем телом. С ним и правда не нужна была шелуха слов, ведь по единственному его действию, по его глазам она поняла ответ. Мирай стояла, переминаясь с одной ноги на другую, сглотнула, и не смогла удержать в себе поток беззаветной любви. Она побежала к нему и врезалась лицом в его плечо, обнимая крепко, пытаясь одним объятием объяснить силу своей любви, на удивление он тоже обнял ее, с какой-то своей нежностью.       — Позаботься обо мне.