***
Когда это случилось, девушка занималась во время перерыва в музыкальном классе, но они прямо в коридоре играли в футбол, шумели и мешали ей слышать даже собственные мысли не то, что голос. Она, всё еще сжимая ноты, по которым пыталась петь новую песню, услышанную по музыкальному каналу, вышла в коридор, чтобы попросить мальчишек быть потише, но они сделали все как раз наоборот. Девушка лишь выглянула из класса, на неё не обратили внимание, тогда она, мысленно прокручивая слова, которые собиралась сказать, сделала шаг из кабинета, перегораживая мальчикам их новое футбольное поле. — Не могли бы вы пойти на улицу? Здесь вам не футбольное поле, — она говорила достаточно громко, но к концу фразы её уверенность всё больше затухала. — Не могли бы, отойди! — возмутился один из них, который стоял прямо перед школьницей и из-за неё не мог пнуть мяч вперед. — Будьте хотя бы потише, — запротестовала она, прижимая к груди ноты, закрывая себя ими как щитом, когда один из мальчишек, стоявший за её спиной, вытянул их прямо из её руки. Он, повертев их в руках, кинул их кому-то, кто стоял совсем далеко от него. — Эй, отдай! — девушка ринулась к тому, кто сейчас держал их, но прямо перед её носом листы, скрепленные между собой скрепкой, полетели к другому мальчишке. Началась банальная игра в собачку, футбольный мяч мальчишек уже не интересовал, они наслаждались тем, как среднего роста девушка не могла дотянуться до своих вещи. Они еще перебрасывали ноты друг другу несколько раз, а после, когда девушка, встав в центре, и на сантиметр не сдвинулась, при виде нового пасса, начали терять интерес. Последний мальчишка, высокий, темноволосый, но со светлой кожей, он выглядел младше остальных, еще несколько раз потряс листами перед лицом девушки, пока лист, за который он держал не порвался. Увидев это, школьница почувствовала, что наполняется и обидой, и злостью. Ноты, которые она так долго искала, а половину и вовсе написала сама, страдая каждую перемену в музыкальном классе, чтобы подобрать их, упали на пол, и больше походили на мусор, чем на то, чем можно дорожить. Интерес мальчишек моментально был развеян, они обернулись и собирались уйти, увидев, что у девушки трясутся плечи. Но они неверно истолковали её опущенное лицо и дрожащие плечи. Больше всего на свете она боялась стать предметом издевок, особенно вот таких. Когда начитаешься манги с подобным, становится очень страшно и после одной из таких историй девушка твердо решила, что будет делать в таких случаях. Так что и сейчас она приняла единственное верное решение. Разбежавшись, она хорошенько пнула того самого дылду в подколенную ямку. Еле как удержав равновесие, она попыталась пнуть еще кого-нибудь из обидчиков, но не успела. В отличие от неё, мало физически подготовленной тринадцатилетней девчонки, мальчишки из футбольного клуба представали хорошо сложенными спортсменами, которые вечно то и делают, что бегают по полю. Так что этот её пинок для него был, как говорится, «что слону дробина». Школьницу толкнули с такой силой, что она потеряла равновесие. Она упала и, проехавшись копчиком по полу, почувствовала, как к глазам против воли подкатили слезы. Девушка пыталась прийти в себя, смотря перед собой, а не на обидчиков, когда заметила как один из них летит в её сторону. Именно летит. Его сбили с ног и он, теряя равновесие от удара, падал вниз, и ему с приземлением повезло меньше, чем девушке. Он своим, может когда-то и красивым, носом отмерил пару метров пола, прежде чем движение остановилось. Девушка вскинула глаза, когда увидела боковым зрением, как еще один из них упал. И тогда уже заметила красную ленту. Не узнать её было невозможно. Красная лента дисциплинарного комитета всегда была плохим знаком для каждого, кем бы ты не был и что бы ты не делал. Члены дисциплинарного комитета, а в особенности их предводитель были из тех людей, которые, при наличии у них желания, могли создать для тебя проблемы из ничего. Но не сейчас… Юноша, сыпал удары один за другим, его черные прямые волосы подлетали при каждом его шаге и действии. В том, как он бился было так много кошачьей грации и снисходительности, что невольно засматривался. Девушка словно в слоу-мо наблюдала за тем, как его руки, сжимающие тонфы, отработанными движениями наносят удары. Это был танец, опасный почти смертельный танец, и от этого еще более завораживающий. Школьница никогда не наблюдала из первых рядов за чьим-то избиением тем более, когда это делала глава комитета дисциплины. И сейчас признавала, что её это завораживало. Его серые глаза обжигали ледяным огнем, замораживали все, на что падал их взор. Уж это девушка точно почувствовала на себе, когда осознала, что он смотрит прямо ей в глаза. Возвысившись перед ней во весь свой рост, он смотрел на неё не так, словно между ними было чуть больше метра, но с таким видом, будто он смотрел на неё с самих небес. Девушка ощущала эту грань между ними, по его грациозным действиям, вымеренным, доведенным до идеала. Несмотря на его жилистый вид, было видно насколько он гибкий и крепкий, он казался острым клинком, что может разрезать падающий на него волос вдоль. Сердце пропустило удар. — Фамилия, класс? — требовательно произнес спаситель. — Кобаяши Мирай, 1-2, — пролепетала она, не совсем понимая, почему он спрашивает её об этом. — В школе запрещено устраивать драки, я как глава Дисциплинарного комитета выдвинул меру твоего наказания. Он заносит над ней руку, сжимающую его грозно оружие. Увидев это, девушка вся внутренне и внешне сжимается, будто ёж, готовящийся к выпаду лисы. — Но я не… — начинает она вместе со звоном звонка. Хибари Кея, услышав мелодию, выпрямился. — После уроков жду тебя в кабинете дисциплинарного комитета, — голос его был властным, так что даже пояснять, что случится, если она не придёт, не было нужды. Девушка ждала окончание занятий с невыразимыми и непонятными ей самой чувствами. С одной стороны, она знала того, кто предстал её спасителем. Это был жестокий, надменный, сильный и не терпящий непослушания Хибари Кея. Это был тот школьник, которого, после его назначения на пост главы дисциплинарного комитета в этом году, боялись даже учителя. Но с другой стороны миг, когда он с одного удара отбрасывал в стороны увальней из футбольного клуба был самым счастливым в её жизни. Дело было в том, что Мирай, ещё с младшей школы занявшая защитное положение не выходить из зоны комфорта, была самой обычной. Имела одну подругу-одноклассницу, с которой была почти всегда вместе еще с младшей школы, незаметно для всех занималась пением во время обеденных перерывов, не входила ни в один из школьных клубов. У неё были две старшие сестры — красавицы, умницы, на фоне которых она чувствовала себя дурнушкой. С самого садика отращивала волосы, которые сейчас были очень длинными, прямыми, хоть и тонкими и достигали самых бёдер. Однако именно поэтому девушка редко их распускала. Её каштановые волосы быстро путались, вечно лезли в лицо и мешали ей, поэтому большую часть времени были стянуты резинкой в конский хвост или же были заплетены в тугую косу. За густыми, хоть и не длинными ресницами располагались тёмно-карие глаза, их форма, хоть и имела двойное веко, но присутствующий эпикантус, да и не большой размер глаз, очень смущали девушку, несмотря на то, что они отлично смотрелись с её тонкими чертами не самого маленького, хоть и худого лица. У неё была чистая, но сухая кожа, которую её сестры постоянно заставляли мазать кремами, чтобы потом у девушки не было проблем. Она была среднего роста, самого обычного телосложения, со средних размеров грудью и еще не устоявшейся пластичностью. Другими словами, она была подростком. Обычным подростком, со всеми задатками будущей красавицы, но в силу своего еще не сформировавшегося тела, казалась себе угловатым и нескладным гадким утёнком. К ней редко проявляли интерес, особенно противоположный пол. Максимальное внимание, которое она могла получить — это чтобы кто-нибудь заметил, как она несёт тетради в учительскую и помог ей. Тихая и спокойная она принадлежала к той части класса, которая чаще смотрит на школьные мероприятия, чем участвует в них. Ей нужно было больше времени, чем другим, чтобы привыкнуть к человеку, но, если кто-то проявлял к ней интерес достаточно долго, чтобы она успела привыкнуть, могла стать по настоящему хорошим другом. И сейчас она испытывала непередаваемую гамму чувств. Она и ждала встречи и боялась. Она и хотела верить в то, что Хибари-сан будет справедлив, и знала, каким жестоким он может быть. Но, с другой стороны, корила себя за эту глупую надежду и начинала подозревать себя в стокгольмском синдроме. — Ми-чан, всё в порядке? — беспристрастно спросила её подруга, что на фоне внутренней борьбы Мирай было таким контрастным, что девушка неожиданно для самой себя вспылила, но быстро успокоилась. — Нет, — почти воскликнула она, а потом опомнившись извинилась. — Прости. Просто меня зовёт к себе глава дисциплинарного комитета. — Что? — пришло время воскликнуть её подруге. — Что случилось? Она рассказала всю историю, не успев дойти до той части, где Кея заносит руку для удара, когда подруга, представляя на что способен Хибари, прервала её. — Ты в порядке? — Нет, — она покачала головой, снова вспоминая выражение, застывшее на его лице, снисходительно спокойное, будто это его миссия, наставлять их на путь истины. — Или да, — девушка пожала плечами. — Он избил их, и хотел что-то сделать со мной, но прозвенел звонок. Хибари-сан потребовал, чтобы я пришла к нему в кабинет после занятий. — Давай я тебя подожду, — предложила подруга. — Если всё будет плохо мы пойдём в медкабинет или сразу в больницу. — Её подруга, бывшая свидетельницей того, что делает с людьми глава дисциплинарного комитета, была не на шутку взволнована, она говорила быстро, иногда съедая окончания слов. — Хорошо, — кивнула девушка, — жди меня в классе, сюда-то я доползу. Когда уроки закончились, девушка не торопилась в кабинет. Она собиралась так медленно, как только могла. Дождалась, когда все её одноклассники уйдут, и в классе останутся только они с подругой. — Лучше поторопись, а то он может разозлиться. — с непроницаемым лицом сказала она, но по ней было видно, как она переживает за Мирай. Брюнетка кивнула, и, крепче сжав на прощание ноты, зашагала по коридорам в направлении того самого кабинета. Её сердце билось быстро и гулко, так что девушке казалось, что его было слышно по всему пустому коридору. Её чувства все еще не определились с тем, кто будет преобладать: страх, правящий в этой обители уже очень давно, благодарность, что расцвела душистым цветком, или всё же скромно разместившиеся в уголке ожидание и нетерпение. О том, чтобы уступить место рациональному разуму речи вообще не шло. Мирай, как и любой девушкой, тем более в пубертатном периоде, управляли эмоции с маленькими единичными искорками разума, но и они были столь редки, что их хватало только на рутинные дела. Дверь кабинета появилась как будто из ниоткуда, будто прыгнула из-за угла на ничего не ожидающую Мирай. Помощи ждать было неоткуда, так что, пока решимость и ожидание еще немного присутствовали в ней, она решительно постучала в дверь, а после, не дожидаясь ответа, вошла во внутрь. Атмосфера в комнате больше напоминала атмосферу в комнатах босса в компьютерных играх. И девушка только что закрыла за собой дверь. Сам обитатель этой комнаты сидел за столом, и, только когда Мирай попыталась вжаться в дверь от осознания, что она собственноручно перекрыла себе все пути к отступлению, поднял на неё глаза. Его глаза и сейчас полыхали холодным огнем, обжигали и замораживали одновременно. Его взгляд проникал до самых костей, подвергая их невыносимому холоду, попутно испепеляя и кожу, и мышцы, и все остальное прилагающееся. Он смотрел на неё одно долгое мгновение, а потом, несколько повернув от неё лицо, зевнул, как-то по-кошачьи потягиваясь в спине. Девушка склонила голову на бок. И как можно быть таким милым и таким ужасающим одновременно? — Так это ты затеяла драку на большой перемене? — сказал он скорее для справки, нежели из интереса. — Это была не драка, а необходимая самооборона. — Отрицательно покачала головой Мирай. Юноша встал из-за стола, в его руках уже было оружие, он медленно, но верно приближался к девушке. Он стоял прямо напротив неё, отрезая все пути к отступлению, когда она сделала то, что подсказывало ей одно из чувств. — Прежде чем вы приведете моё наказание в исполнение, я бы хотела поблагодарить Вас. — Девушка склонилась в поклоне. — Хибари-сан, если бы не Вы я не знаю, что могла бы сделать им в ответ. Я делала все, чтобы они больше не пытались издеваться надо мной, но я не знала, что могла бы ещё сделать, чтобы отстоять себя, когда появились Вы. Спасибо Вам. — «Чтобы отстоять себя»? Чтобы отстоять себя, нужно быть сильнее тех, кто пытается издеваться над тобой, травоядное, или, как минимум, хитрее. Поднимись, — требует он и, Мирай послушно выпрямляется, готовясь с гордостью принять удары. Но Хибари почему-то отстраняется от неё на шаг, на плече у него сидит младенец в костюме, на его голове шляпа с оранжевой лентой. Девушка дивится тому, откуда взялся ребёнок, но ещё больше её поражает лицо Кеи. Парень, смотря на ребенка на своем плече улыбается, легко и непринужденно. Этот образ мгновенно отпечатывается клеймом на сердце юной школьницы, прямо поверх непринужденного лица Хибари Кеи, когда тот избивал футболистов. Сердце замирает и пропускает удар. — Кея, — произносит ребенок очень внятно для его лет, — Я хочу, чтобы ты отпустил её. В ней намного больше от хищника, чем ты думаешь. И, если ты сейчас займешься её избиением, пропустишь вещи намного интереснее. — Хм? — Предлагаю тебе выглянуть в окно, — резонно предположил ребенок, поворачивая голову к Мирай и подмигивая ей. Кея замирает на секунду, переводит взгляд на Мирай, смотрит ей прямо в глаза. — Я отменяю твоё наказание. Иди и не попадайся мне на глаза, травоядное. Девушка замирает на месте, когда глава дисциплинарного комитета направляется к окну, открывает его и выпрыгивает из окна второго этажа, ничего не боясь сломать. Школьница бежит к окну, проверить как он, когда её плечо значительно тяжелеет, однако она ничего не замечает, кроме Кеи, который живой и невредимый направляется в сторону неизвестных Мирай трех обучающихся её школы. Только сейчас она замечает, что теперь младенец в шляпе обосновался на её плече. — Запомнила, что он сказал? — спрашивает он. — «Сильнее тех, кто пытается издеваться над тобой, или хитрее». А после ребенок соскользнул с её плеча на полку открытого шкафа, который стоял рядом с окном, коснулся стены, сел на появившееся из стены кресло и исчез в секретном проходе. Девушка ущипнула себя, боль была весьма реальной, а значит и события того дня тоже.***
С того дня прошло чуть больше года, на протяжении которого её взгляд неотрывно следил за ним. За Хибари Кеей. Она места себе не находила, когда начали пропадать члены дисциплинарного комитета, а находили их едва ли не при смерти. А после и глава дисциплинарного комитета исчез, появился он правда так же быстро, как и исчез, но страх за него не отступал ни на шаг. Девушка превратилась в сталкера, сама себя в этом корила, но сама не могла с этим ничего сделать. Такова уж её женская натура. Она поняла, что Кея связан с теми тремя школьниками, к которым направлялся в тот злополучный день, когда он украл её сердце. И, хотя он сам эту связь тщательно скрывает и даже отрицает, девушка могла её почувствовать едва ли не на ощупь. Что-то надвигалось. Что-то еще более страшное, чем тот, из-за кого Кея исчезал на некоторое время. Женская интуиция чтоб её. Это пугало девушку так сильно, что она не могла думать ни о чем другом, кроме того, что с ним могло что-то случится. — Сегодня, — решительно произносит она, садясь за свою парту. — Мм? — переспрашивает подруга, сидевшая перед ней. — Я сделаю это сегодня. Занятия заканчиваются сегодня как обычно, но студенты почему-то покидают школу быстрее, что еще больше пугает её, она почти срывается на бег, спеша вверх по лестнице. Дверь на крышу не заперта, что говорит только об одном — он здесь. Как и всегда. Мирай открывает дверь и ветер стремиться на лестничную площадку, мешая ей пройти, но она делает это и попадает на крышу. Оглядывается, пытаясь найти его или услышать его птицу. Хибёрд казался девушке ужасно милым, он иногда прилетал в кабинет музыки и пел вместе с тем, кто находился там, но всегда возвращался к Кее. Цель была обнаружена у края крыши. Сегодня точно отличалось от обычных дней, он не спит, а смотрит на то, как студенты покидают территорию школы. Она проходит вперед к нему, но не подходит ближе трех метров. В конце концов он свободолюбив и больше всего ценит личное пространство. — Хибари-сан, — Мирай привлекает его внимание, сомнений не было, он уже знает, что на крыше кто-то есть, но так он точно поймет, что обращаются к нему. Он не оборачивается, но этого и ненужно. Было достаточно тихо, чтобы он все услышал и с такого расстояния. — Я очарована Вами еще с того дня, когда вы избили моих обидчиков, а потом я увидела, как Вы улыбаетесь, как Вам нравятся маленькие и милые вещи, как Вы себя ведете и у меня не осталось сомнений… Я влюблена в Вас, Хибари-сан, пожалуйста, примите мои чувства. Девушка вскидывает голову, взглядом впиваясь в молодого человека, её щеки, уши, шея горят, сердце колотится с такой силой, что его гулкие удары отдаются в ушах. Девушка крепче сжимает пальцы, чтобы сдержать дрожь, когда он поворачивается к ней. — Я не могу принять твои чувства, — отвечает он спокойно с тем неизменным снисходительным выражением лица, с которым он чуть больше года назад избивал футболистов. — Я… понимаю, — кивает она. — Извините за беспокойство, Хибари-сан.