Ворон и Ласточка

Утром, когда Эш, сонный и помятый, пытается впихнуть в себя что-то помимо чая, внезапно звонит начальство. Исполнитель Хидео тихим, но внушительным голосом сообщает о том, что его — Эша — боевая группа попала под проверку эффективности работы и, прости Странник, уровня терпимости и толерантности. Был бы Эш менее сонный, выдал бы парочку не особо приличных шуток, нарушающих субординацию, но Хидео отключился, напоследок пожелав, чтобы легенда всея Города в коем-то веке привёл себя в порядок. Обычно Эш с красотой не заморачивался, полагая, что сунуть раз в неделю голову под кран вполне себе хватит для поддержания вида настоящего брутального мужика. Эш не заморачивался, а вот начальство было другого мнения. На чистое лицо смотреть непривычно, тут же вылезают на свет все боевые «шрамы». Полировочных средств дома у него отродясь не водилось, так что Эш прочёсывает пятернёй неизменный перьевой воротник и мчится в Башню. У Широ точно должно быть что-нибудь для полировки, а если не будет, то и до Банши можно докопаться. В Башне Эш ненадолго становится фурором. Хидео, не ожидавший, что его воспримут всерьёз, неловко шутит про скорый конец света, пока Кьюнг порхает вокруг Эша, приводя в порядок все многочисленные пряжки и ремешки на его броне. Ульдрен, с собранными в аккуратный хвостик волосами, уже сидит за рабочим столом и усиленно изображает активную трудовую деятельность. Неделя выдалась откровенно мирная, и почти все боевые группы лениво перебирают старые отчёты и сортируют то, что можно отсортировать. — И всё равно смотрю на тебя — ну не выходит из тебя, Эш, приличного Стража, — кривится Хидео. — Сразу по лицу твоему видно, что ты приказы Консенсуса ни в грош не ставишь. — И он отбирает у детей мороженное, — говорит Кьюнг, мельтеша под носом Эша красивым пышным декольте в белой рубашке. — Переводит старушек... Но не туда, — говорит Ульдрен со своего места. — И вообще, ты нам без годового слоя грязи на лице доверия не внушаешь, — добавляет Иви. — Прячем блеск, серебро и девок. — Отставить неуставной юмор, — пытается быть строгим Хидео. — На тебя проверяющие посмотрят и сразу выпишут тебе выговор. — Да вы что, я же паинька, — строит оскорблённую мину Эш. — Кто-то не так давно, кажется, устроил перелом двух рук одному не очень законопослушному гражданину, — паскудно сдаёт его Кьюнг. — Одной руки, — поправляет её Эш. — И вломился на частный склад, без каких либо документов от «Авангарда» на руках, — подаёт голос Ульдрен. — Так ведь я оказался прав на счёт контрабанды, — оправдывается Эш. — И кто-то по фамилии Сов, мне кажется, в этом помогал? — Не было такого, — равнодушно говорит Ульдрен. — Хватит, — прикрикивает Хидео. — Эш, будь приличным. Ульдрен, Иветта... будьте собой. Кьюнг, застегни все пуговицы на рубашке! — Я женщина, мне можно, — говорит Кьюнг. — Иначе это будет нарушением моих прав как женщины и сексуализация. — Ой, а я же открытый гей! — ликует Эш. — Меня тоже ущемлять нельзя. — А я? — спрашивает Ульдрен. — Я мужчина-натурал, меня ничего, можно? — А ты пробудившийся, — улыбается Иви. — Попадаешь под профилактику расизма в коллективе. Все четверо выразительно смотрят на Хидео, мужчину-человека с женой и выводком детишек. Тот выразительно грозит кулаком и выходит из комнаты, попутно рявкая на подчинённых, чтобы не расслаблялись. — Хорошее у нас начальство, — говорит Эш. Никто не может не согласиться.